Впервые он побывал в Харькове много лет назад, будучи еще студентом. Их компания тогда славно провела время на море в Алуште и, оставшись без копейки денег, пробиралась домой на электричках зайцами. Здесь, в старой столице им удалось подработать на разгрузке вагонов и до Питера они уже ехали с шиком в купейном вагоне. В городе они тогда не увидели ничего кроме дебаркадеров товарной станции. и на многие годы Харьков остался для него нагромождением грязных вагонов, переплетением рельсовых путей и промозглостью рабочей душевой. Побывавшие здесь до войны, рассказывали о зелени парков, чудесных переулках, вьющихся к реке, неожиданно забавных памятниках и уютных ресторанчиках на Сумской. Ничего этого он не заметил, трясясь в троллейбусе от сверкающего свежими заплатами здания аэровокзала: в глаза бросались лишь разрушенные пятиэтажки пригородов, заложенные фанерой окна домов, да обилие строительных лесов. И вот сейчас
Главная площадь города, некогда считавшаяся самой большой в Европе, выглядит неважно и даже кажется меньше, она скукожилась. Университет вроде бы не пострадал и кое-где в здании уже вставили стекла, но глаза многих окон еще смотрят на площадь слепой фанерой. А вот правого фасада Госпрома больше нет и обрубки воздушных мостов торчат безобразными обломками арматуры. Да и сама площадь расчищена лишь наполовину, а на другую половину обезображена воронками, завалами битого асфальта и брусчатки. Наверное Богдан, назначив мне такое место встречи, хотел чтобы я увидел и устыдился, подумал Вадим. Ну что-ж, пожалуйста, я увидел и устыдился. Но где же он? Вроде бы договорились встретиться у выхода из метро.
Привет! прозвучало за спиной.
Вадим резко обернулся и поймал себя на том, что не знает, как здороваться с Богданом. Надо бы протянуть руку Но захочет ли он? Черт побери, что ты несешь! Ведь там, в выжженном "Буратиной" лесу, он первый протянул тебе руку. К черту все сомнения! Рукопожатие у Богдана оказалось резким, но не нарочито грубым. Первым делом он испытующе посмотрел на Вадима:
Нам надо поговорить
Это уже прозвучало по телефону и Вадим лишь пожал плечами: надо так надо.
Я бы тебя сводил в какое-нибудь вкусное место, но ты же знаешь, у нас сейчас многое по карточкам.
Не надо вкусного места Вадим поморщился.
Он хотел пояснить, что во "вкусном месте" их разговор по-русски будет звучать диссонансом и вызывать косые взгляды, а ему только этого и не хватало. Но Богдану ничего объяснять не понадобилось.
К тому же хмуро пробормотал он Нам там будет неуютно разговаривать.
Понятно
Ты это не надо дай нам хотя бы пару-тройку лет, чтобы отойти Ну, ты понимаешь?
В голосе звучали виновато-просительные нотки, было совершенно непонятно, за что он извиняется и все это было совершенно неправильно: и извинительный тон Богдана и его виноватый вид.
Чушь! чуть ли не выкрикнул Вадим Я и сам не хочу!
В глазах Богдана появилось что-то среднее между пониманием и облегчением.
Тогда может поедем ко мне? Жена у родителей в Одессе, дети с ней. Там нам никто не помешает.
Оказалось, что Богдан живет на втором, деревянном этаже старого дома, где-то на окраине. Они долго добирались туда вначале на метро, а потом на совершенно питерского вида трамвае. Всю дорогу они молчали: Вадим не хотел говорить по-русски в общественном транспорте, а о чем думал Богдан, осталось неизвестным. Только перед домом, показывая на окна второго этажа, Богдан сказал:
Это не наша квартира, а свояка. Здесь, в Новожаново почти ничего не падало, наверное не имело смысла тратить ракеты на местность с неплотной застройкой. А вот нашу квартиру в Алексеевке разнесло по кирпичику. Хорошо что мои были в бомбоубежище.
Богдан произносит это ровным, нарочито безэмоциональным тоном. Наверное он не хочет, чтобы в его голосе прозвучал упрек, не хочет обидеть Вадима. Получается у него из рук вон плохо, но Вадим молчит, да и нечего ему сказать. Вот они молча поднимаются по скрипучей лестнице, входят в скромно обставленную квартиру. Богдан включает чайник, достает чашки, варенье, сыр, крекеры, полузасохшие бублики. Это выглядит очень мило, но Вадим уже не ощущает ни жажды, ни голода. Все, чего он хочет, это побыстрее начать разговор, закончить его и улететь обратно в Стамбул, в Европу, куда угодно, только бы не видеть эти черные подпалины на белых пятиэтажках и фанерные окна. Богдан это понимает и торопливо начинает:
Что ты думаешь по тому поводу?
Можно, конечно, ехидно поинтересоваться какой именно повод у Богдана "тот", потянуть время. Но это будет выглядеть донельзя глупо, да и время тянуть незачем. Но как трудно подобрать слова, ну нету их, не придумали еще подходящие слова. А не об этом ли ты размышлял все последние месяцы? С трудом выдавилось бесполезное:
Это был разрыв реальности
Ты уже это говорил, помнишь?
Он действительно произносил это слова много дней назад там, на выжженной термобарическими снарядами земле.
Ты знаешь, что это такое? Почему оно случилось?
Слишком много вопросов, Богдан На второй вопрос ответить легче Вадим криво усмехнулся Наша добрая реальность Впрочем, можешь назвать ее как хочешь, например мирозданием Она ведь, похоже, зависит от нас, от того, что мы творим. Реальность, думается мне, это весьма тонкая материя. Ну, а где тонко, там, как ты знаешь и Что?
Рвется! это прозвучало мрачно.
Вот именно! И мы сами ее рвем, эту нашу реальность, рвем ракетами, рвем штыками, рвем черт-те чем. Вот она и не выдержала в тот день.
И что?
А то самое! Вот мы говорим "социальная язва" и думаем, что это аллегория. А ведь язва может и прободеть и еще неизвестно как это отразится на мироздании. Впрочем, почему же неизвестно? Ведь ты уже видел язву на теле реальности. Видел, скажи? Видел?
Ну, предположим, видел! Так ты хочешь сказать, что это мы?
А то кто же?
Но как же так, Вадик? на лице Богдана застыло недоумение Как же так?
Его лицо пошло волнами и недоумение на нем сменилось на какую-то детскую обиду. Как у того убитого наемника в траншее, невольно подумалось Вадиму.
Вы же пришли на нашу землю, ведь верно? Не мы к вам, а вы к нам, верно? Ведь пришли же?
Он настаивал на ответе и Вадим согласно кивнул:
Пришли!
Так за что же нам? Нам-то за что?
Вадим вдруг расхохотался, задергался в неестественном, истеричном смехе. Да это и была истерика. Богдан понял и не обиделся.
Ладно тебе! Перестань! проворчал он Но я все ж никак не пойму
Да, что тут понимать! проорал Вадим Ему все это по барабану!
И, уже остывая, добавил:
Все равно ему! Все равно!
Кому?
Мирозданию Реальности Можешь называть как хочешь. Хоть Богом, хоть Дьяволом, это ничего не меняет. Да, я вламываюсь на твою землю, а ты ее защищаешь, но делаем мы это одинаково Одинаково мерзко. Методы ведь у нас одинаковые, а других-то у нас и нет. Поэтому оно это мироздание ему все равно. Ты понимаешь?
Так ведь нечестно! это прозвучало у Богдана совсем по-детски.
Наверное. А когда жизнь поступала с нами честно? Последнее время я что-то такого не припомню.
На это Богдан не решился возразить и над столом повисло молчание, лишь звенят ложечки в чашках, пока хозяин наливает чай.
Только не надо, пожалуйста, вскидываться на сравнение, кажущиеся тебе кощунственными, ладно? продолжает Вадим Боюсь что мы тогда снова придем к дилемме нравственности средств, а это тупик. И стоит тот выбор более перед защищающими себя, чем перед нападающими, потому что защищающиеся крайними средствами звереют, а защищающиеся высоконравственными путями погибают. Ты понимаешь?
Ну ладно Богдан отложил надкусанный крекер Ладно, пусть мы сами Но что же такое этот твой разрыв реальности?