А ведь ты меня обманываешь, Роби. Мне кажется, ты всё-таки что-то видел и знаешь, но почему-то не хочешь нам сказать.
Глаза мальчика расширились от удивления:
А как вы догадались, что меня зовут Роберт?
Дуглас засмеялся:
Мне, дружок, по штату положено знать имена всех детей, которые находятся в розыске. Я знаю, что твои родители тебя искали, и ищут до сих пор. Зачем ты нас обманываешь и наговариваешь на них? Они достойные люди, а никакие не пьяницы. Почему ты от них ушёл?
Роби исподлобья взглянул на Дугласа, упрямо нахмурил брови и пробурчал:
Я ничего вам не скажу, если вы снова отдадите меня родителям.
Хорошо, легко согласился Дуглас, я не отдам тебя родителям, а ты мне расскажи, что всё-таки здесь случилось. Я тебе обещаю, что сам позабочусь о тебе.
Да-а, недоверчиво протянул Роби, позаботитесь. Знаю я вашу заботу. Сдадите в какой-нибудь приют, где хуже, чем в тюрьме, вот и вся ваша забота.
Да нет же, заверил его Дуглас, я даю тебе настоящее мужское слово, что сам подумаю, как тебе помочь. Во всяком случае, постараюсь сделать так, чтобы тебе понравилось. Договорились?
Мальчик неуверенно кивнул.
И всё-таки скажи, продолжал Дуглас, тебя действительно обижали дома?
Я решил поддержать полицейского и подключился к разговору:
Странно, за что тебя обижать? Ты такой отличный парень, такой симпатичный Давно ты убежал?
Вместо ребёнка мне ответил Дуглас:
Давно. Его уже почти полтора месяца разыскивают.
Неужели такой хороший мальчик, без зазрения совести льстил я, мог просто так уйти из дома? У тебя, наверное, была серьёзная причина?
Дуглас укоризненно посмотрел на Роби и задумчиво сказал:
Твоя мать милая женщина. Наверное, днями и ночами льёт слёзы, и ждёт тебя домой.
Роби ответил с обидой в голосе:
Как же! Плачет! Наверняка рада, что избавилась от меня. А Дороти теперь вообще раздолье.
А кто такая Дороти? заинтересованно спросил я.
Всё из-за неё, вдруг с ожесточением сказал Роби. Мне показалось, он даже не расслышал моего вопроса, просто говорил, поддавшись нахлынувшим горьким переживаниям. Из-за неё я ушёл из дома. Мать стала потакать всем её капризам, никого, кроме неё, не замечала. Только и было слышно целый день в доме: «Как Дороти кушала? Довольна ли Дороти? Как Дороти спала? Понравилась ли ей новая игрушка?» А меня как будто не стало. Я как чужой ходил по дому, и никто не обращал на меня внимания. Одна Марайя меня любила. А Дороти такая противная, забрала у нас всё внимание мамы. Всё у нас в семье изменилось, когда мама вышла замуж за этого мерзкого Джона. Она перестала любить нас с Марайей. Вся любовь доставалась Джону, а когда появилась на свет Дороти, нас вообще перестали замечать. Зато когда я случайно разбил игрушку Дороти, меня заметили и такой подняли крик! Ненавижу их всех! вдруг резко, не по-детски выпалил он и отвернулся от нас к стене.
Честно говоря, его исповедь не вызвала у меня ни капли сочувствия. Я могу понять, когда дети убегают из дома и терпят лишения, если их родители пьют, бьют их, а то и сами выгоняют на улицу шляться по помойкам. Но это был просто маленький озлобленный эгоист из благополучной семьи, который обиделся на мать только за то, что она перестала уделять ему всё своё время и позволила себе устроить личную жизнь и завести общего с новым мужем ребёнка. Но читать мораль я ему не стал. Нас гораздо больше интересовало то, что он мог заметить в день гибели Мартина со своего чердака. Начни я упрекать его в эгоизме, он замкнулся бы, и мы вообще ничего не узнали бы. Его нужно было расположить к себе и разговорить.
Тут, как большой знаток детских душ, за дело взялся Иннокентий. Он подошёл к Роби, погладил его по плечу и сказал, как равному:
Да брось ты всех этих баб! Мы же с тобой мужики, и нам нет дела до их возни. Подумаешь, одна большая тётка носится с другой, маленькой. Нам-то что до этого? Нам, настоящим мужчинам, некогда переживать по таким пустякам. Никогда не поверю, что такой серьёзный парень, как ты, приревновал маму к сопливой девчонке! Иннокентий даже рассмеялся от такого невероятного предположения.
Роби с надеждой взглянул на него, потом просиял и тоже рассмеялся:
А ведь Дороти, и правда, сопливая! Хотя, он вдруг снова стал серьёзным, всё-таки очень хорошенькая. А, махнул он рукой, ей всё равно далеко до Марайи. Вот она действительно красавица, подытожил он тоном знатока.
Ты скучаешь по ней? осторожно спросил я.
Скучаю, признался Роби. Она единственная всегда любила меня. И даже делилась конфетами, потихоньку от мамы.
Иннокентий взял мальчика за руку и сочувственно спросил:
А что, твоя мама такая злючка, что не дает тебе конфет?
Вспомнив о маме, Роби как-то сразу погрустнел. И, хоть он старался казаться взрослым, в этот момент мы все увидели перед собой одинокого и беззащитного ребенка.
Нет, тихо произнес он. Просто она говорила, что от конфет у меня будет диатез.
Неужели правда? поддержал я беседу. И как он выглядит, твой диатез? Он хватал тебя за нос? Я старался растормошить мальчишку и расположить к разговору. Мальчик кивнул и смущенно, словно его уличили в какой-то слабости, опустил глаза.
На минуту он замолчал. В воздухе повисло неловкое молчание и почему-то стало душно. Дверной проем заслоняли полицейские, а единственное окно чердака было закрыто. Мы стояли вокруг Роби и не знали, что делать дальше. Как вести себя с ребенком, который нуждается в обычной материнской ласке.
Вдруг Роби, словно что-то вспомнив, горячо воскликнул:
Но я хочу вам не об этом рассказать! мальчик уже доверчиво и деловито посмотрел на меня. Марайя она хорошая, вы можете верить мне!
Эта фраза, прозвучавшая как вызов, насторожила меня. В голосе мальчика чувствовалась любовь к сестре и, одновременно, желание доказать нам ее положительность. «Он определенно знает что-то важное о ее жизни», подумал я. И в подтверждение моих мыслей Роби, как бы оправдывая Марайю, продолжил:
Только, наверно, слишком доверчивая, если связалась с таким сбродом.
Чем же тебе не угодили ее друзья? Может, ты пробовал уже и курить с ними?
Курить в такой отстойной команде нет уж! Еще чего!
Так чем же тебе не угодили друзья твоей замечательной сестры? многозначительно выдохнул Иннокентий. Кстати, сколько лет твоей Марайе?
Не помню. Но она взрослая уже, ходит в последний класс колледжа.
«Бедный парень не находит себе места в компании взрослой сестры. Ей должно быть семнадцать или восемнадцать, не меньше», подумал я.
Роби выглядел смекалистым, но щуплым и маленьким подростком в самом начале трудного возраста. Его вид не позволял ему дать больше десяти лет. Конечно, это возрастная пропасть, и она сейчас неумолимо отделяет сестру и брата. Эти годы, которые лет через двадцать не будут играть почти никакой роли, сейчас кажутся непреодолимыми.
Наверно, сестра отправляет тебя рано спать и не берет в свою компанию? спросил я.
Да ну ее! скривился мальчик. Вообразила вдруг, что она актриса, это ж надо! Актриса! Тоже мне Джулия Робертс нашлась! Сидит целыми днями перед зеркалом, красит губы, глазки, то плечиком поведет, то так, то эдак, и Роби неожиданно настолько искусно скопировал движения сестры, что все мы засмеялись.
Обстановка разрядилась. Мальчик еще немного повеселил нас, пародируя Марайю, и Дуглас даже предрек ему большую карьеру актера. Иннокентий и я с ним дружно согласились. Однако Роби вдруг стал серьезным и сказал, что хочет быть крутым полицейским и наказать друзей сестры. Тут нам стало не до смеха. Ведь если у десятилетнего мальчика возникло желание к кому-то применить закон, то на это должны быть довольно серьезные причины.
Так кто же все-таки ее друзья? спросил я, инстинктивно чувствуя, что сейчас Роби может сказать нам нечто очень важное.