Интересно А как будет по-русски Сьюзен?
Черт его знает задумался я. Нюся, наверное, неуверенно предположил я, припомнив какое-то созвучное имя маминой приятельницы.
Но девушке понравилось.
Нюся! она вся засветилась радостью.
«По-моему, девочка совершенно утратила чувство опасности, подумал я. Но, может, это и к лучшему. По крайней мере, если нам придется погибнуть, последние часы она проведет в относительном спокойствии».
В это время в коридоре послышались чьи-то неторопливые шаги. Сердце мое неприятно сжалось, я уже знал, что идут по мою душу
Сьюзен, под кровать! скомандовал я, а сам прыгнул на одеяло и уселся в невинной «позе лотоса», делая вид, что медитирую.
Я был прав. Дверь распахнулась, и на пороге появился мой так называемый «учитель», на его губах змеилась уже такая знакомая мне зловещая улыбка.
Он зорко взглянул на меня и спросил почти по-приятельски:
Как дела, Грег?
Дела как сажа бела. Размышляю, ответил я, напряженно следя за ним.
Размышлять в твоем положении это полезно.
Голос этого субъекта был каким-то липким, ласково-проникновенным и, казалось, влезал в самую душу и парализовал ее.
Ты умный человек. Чем больше ты будешь размышлять, тем быстрее поймешь, что ты один из нас.
Каждая клеточка моего существа запротестовала против этих слов, но я попытался скрыть свои подлинные чувства, и подыграл ему:
Я размышляю и об этом тоже.
Приглашаю поразмышлять вместе. Только уговор быть честным и искренним перед собой. Тогда тебе откроются многие скрытые истины, и, может быть, ты изменишь свой взгляд на мир. Ты думаешь, что я дьявол?
Он вонзил в меня свой острый взгляд.
Я не дьявол, успокоил он меня.
Он неторопливо мерил комнату уверенными шагами, из угла в угол.
Но хочу попытаться защитить его. Не возражаешь? остановился он передо мной.
Я не возражал. Надо было как-нибудь тянуть время.
Итак, давай-ка начнем с примера. С твоей жизни, обратился ко мне мой тюремщик.
Ты о чем? не понял я.
Подумай, сколько ты в жизни сделал добра и сколько зла?
Вопросик был не из легких. Похоже, он приглашал меня к себе на исповедь. Я мысленно разозлился: «Тоже мне святой отец проповедник чертов!»
А ты не сердись, предупредил он, оказавшись хорошим психологом, я предлагаю заново пролистать твой жизненный путь, как книгу, и поразмышлять над ней для твоей же пользы. Начнем?
Да, процедил я, не зная, как иначе, кроме согласия, от него отделаться.
Вот, например, о твоей матери? Любил ли ты ее, заботился ли о ней?
Я задумался, и честно признался:
Скорее, я был плохим сыном.
Мои слова порадовали собеседника. Но я тут же попытался немного оправдаться, радостно припомнив некоторые положительные детали своего поведения.
Но я всегда ходил в магазин за картошкой, когда она просила И старался делать все, что она просила как-то неубедительно обобщил я.
А если не просила? подковырнул меня мой мучитель. Что ты еще можешь вспомнить хорошего, что сделал для матери?
К своему ужасу, больше ничего хорошего за собой я припомнить не смог.
А как здоровье твоей матери?
Вроде бы ничего опять неуверенно протянул я.
Вроде бы ничего эхом отозвался его голос, и звучал он издевательски. А ты знаешь, что у нее больное сердце и что ей предстоит операция?
Нет, испугался я. А ты откуда знаешь?
Я знаю очень и очень многое, но сейчас мы говорим о тебе, а не обо мне. Итак, подводим первый итог сыном ты был неважным, а ведь одна из заповедей твоего Бога гласит: «Почитай отца и мать»
Он притворно вздохнул, «жалея» меня, грешного.
А теперь поговорим о твоей бывшей жене. Как у нее дела?
А черт ее знает, равнодушно бросил я.
Черт-то знает! засмеялся мой собеседник. А вот ты нет. А она мыкается сейчас одна, без работы, без средств к существованию
Я возмущенно прервал его:
Нет, уж это меня никак не касается!
Касается, касается, уверенно возразил он. Ибо если ты считаешь себя христианином, то женившись, ты поклялся перед Богом, что отвечаешь за дальнейшую судьбу своей второй половины. А ты просто вышвырнул ее, как надоевший предмет.
Но с ней невозможно было жить! С ее-то характером
Дело не в ее характере, а в твоей безответственности. В вашем христианском учении сказано, что муж является воспитателем жены своей. Ты пытался ли что-то сделать в этом духе? Нет!
Я молчал. Если вспомнить историю моего развода, то первое, чем я тогда руководствовался, было острое чувство антипатии к моей бывшей жене и жгучее желание поскорее расстаться с ней.
Итак, итог номер два ты стремился только к своей свободе, думал только о себе, а не о судьбе этой женщины. А как насчет вашего христианского правила «Возлюби ближнего своего, как самого себя»? А?
Он, похоже, читал мои мысли, как в открытой книге.
Идем дальше
Я устал, угрюмо буркнул я.
Устал? он пронзил меня испытующим взглядом. Я думаю, дело не в усталости, а в страхе взглянуть на себя трезво. Ты боишься правды. Ты боишься того, что чем больше ты разглядываешь и анализируешь свои прожитые годы, тем больше понимаешь, насколько ты близок к тому, что так упорно пытаешься отвергать.
Он помолчал, готовясь, по-видимому, к новой атаке.
Давай-ка поговорим еще о Милочке, кажется, так ты называешь свою подружку?
Про Милочку я все понял сам, не надо! взмолился я.
И это тебе неприятно. Но мы договорились объясняться начистоту. Будь любезен, ответь, почему ты, не любя эту девушку, так охотно пользовался ею? Ты нарушил еще одну божественную заповедь «не прелюбодействуй», что означает не будь близок с нелюбимым человеком. Ты же мучил ее и, самое главное, знал это! он победно поднял вверх указательный палец. Но ты предпочитал не думать о неприятном, не так ли?
Никакого возражения с моей стороны не последовало, и этот иезуит продолжал терзать меня:
Потому что у тебя на первом месте всегда только одна мысль, одна цель, одна забота
Я изобразил немой вопрос.
Ты сам любимый и обожаемый, собственной персоной. Твое «я», твой махровый эгоизм, он безжалостно хлестал меня этими словами, и это было больно, потому что было правдой.
Так что скинь свои ложные белые одежды, больше они никого не введут в заблуждение. Ты наш человек с головы до ног, уверенно подвел он все под общий знаменатель.
Усевшись в кресло и закинув ногу на ногу, он, не без оснований, чувствовал себя победителем. И снисходительно посматривал на меня, напоминая доброго дядюшку перед своим несмышленым племянником, которому он подарил приличную сумму денег.
Он не только не проявлял ко мне никакой враждебности, а наоборот, был даже благосклонен. По-видимому, я, поверженный, доставлял ему огромное удовлетворение. И чем больше я понимал причину его благодушия, тем омерзительнее становился самому себе.
А боишься ли ты смерти? вдруг полюбопытствовал он, играя со мной, как кошка с мышью. И сам же ответил: Боишься. И совершенно напрасно, ведь смерть это извечное возвращение человека к своему началу.
Он опять внимательно посмотрел на меня:
Однако пред тем, как вернуться к этому началу, приходится преодолевать страшную огненную реку, текущую между двух миров. И вот там-то и творится Страшный суд. Каждая попавшая туда душа взвешивается на Весах Правды и после этого попадает либо в чистилище, либо в вечный рай.
Он помолчал, ожидая моих ответных реплик. Но я уже практически не мог сопротивляться. Я был морально уничтожен им и не ощущал ничего, кроме усталости и огромного желания поскорее избавится от этого вампира. Я лишь покорно смотрел на него и ждал, когда это все закончится.
Представь, садистски слащавым голосом продолжал мой палач, на одной чаше весов твои добрые дела, он развернул руки ладонями вверх, изображая ими воображаемые чаши весов, на другой он сделал паузу и понимающе посмотрел на меня. Как ты думаешь, что перевесит? он сладострастно улыбался.