«Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть», говаривала матушка. Глаша спорить с отцом не стала, а про себя решила, что при первом же удобном случае сбежит из дому. Сама она не из пугливых, а там, даст бог, все как-нибудь сладится.
Потихоньку от старших собрала девушка себе мешочек с одежкой да обувью, уложила вышитый кисетец, в котором хранила маленькую иконку матушкино благословение, утолкала кулек сухарей и соль в берестяной кубышечке. Словом, подготовилась.
Вот как-то утром Михей объявил семейству, что нынче пожалуют к ним сваты, про Глафиру сговариваться. Сестры весь день у печи хлопотали, братья вместе с отцом в кузне да во дворе были, а Глаше велено было к смотринам готовиться. Слух про то дошел и до скита. Монахам это не понравилось, у них на Глашку-бесовку свои планы были.
Вечером собрались за столом сваты с женихом и Михей сам со старшими детьми. Глаше сказано было сидеть в своей каморке, пока не позовут. Но она исхитрилась подглядеть, каков из себя жених.
Оказался здоровенный угрюмый парень, кулаки с горшок, белобрысый, лицо жесткое. Такой и прибьет не заметит. Поговорили старшие, сторговались, Михей велел Глафиру гостям предъявить. И тут во дворе собаки завыли. Все кинулись к окнам, глядь, а кузница-то горит! Монахи-злыдни подожгли!
Побежали все туда, а Глаша спустилась тихонечко, подхватила мешок заплечный, выскользнула в щель заборную и помчалась без оглядки.
* * *
Зима сковала льдом воды Круть-реки, завалила сугробами железоделательный завод, крепость вокруг него и мастеровой город, что рассыпался домишками за крепостной стеной. На окраине, в избе у одинокого вдовца, деда Вавилы, прижилась Глаша. А чтобы соседи сплетен не сочиняли, объявил Вавила, что это его сродственница, сирота, аж с самого Киржача пришла.
Поначалу Глаша просто помогала по хозяйству, а дед и радехонек, намаялся в одиночку-то. Со временем дед Вавила начал Глафиру помаленьку камнерезному делу учить. Сам-то он к тому времени уже мало что мог. Нарежет на стареньком станке пластинок из самоцветных камней, а Глаша их потом пошлифует, дырочки просверлит получаются пряжки да пуговицы. Эту мелочь охотно скупали заводские приказчики. Тем и жили Глаша с дедом Вавилой.
Наступили святки. Собралась заводская молодежь, нарядились кто в овчину, кто в маски раскрашенные, кто в космы соломенные и пошли по дворам святочные песни петь да колядки собирать. Пошла и Глаша с ними. Наколядовала полную котомку пирогов да лепешек, собралась было домой, но тут по улице в расписных санках промчался какой-то хмельной приказчик и чуть не сбил девушку. Снег из-под копыт метнуло Глаше в лицо, она не удержалась и хлопнулась всей маней в сугроб.
Подружки захохотали. И тут один паренек подскочил, помог Глаше подняться, собрал снедь, что из котомки вывалилась, и начал с Глашиного тулупа снег отряхивать.
Премного благодарны, сказала девушка. Только со своим подолом я и сама справлюсь.
Подружки снова рассмеялись. Одна из них крикнула парню:
Ты там полегче, Ерофеюшка! Неровен час лишку залапаешь придется жениться!
Тут уж вся компания расхохоталась. Но парня это ничуть не смутило. Он только улыбнулся Глаше, словно солнышком осветил, и спросил вежливо:
Это чьих же такая краля будет?
Глафира я, мастера Вавилы сродственница, ответила девушка. А вас как звать-величать?
Ерофей Марков, мастер, ответил юноша. Дозвольте проводить?
Глаша кивнула согласно. Ерофей подхватил тяжелую котомку и зашагал рядом. Так и познакомились.
Полюбился Глафире молодой мастер. Да и как не полюбить такого? Высокий, статный, кудри русые, глаза голубые, как весеннее небо, а как улыбнется, так сердце девичье и вовсе теплым воском тает.
Ерофей начал захаживать в дом деда Вавилы, да всегда с каким-нибудь гостинчиком то пряников принесет, то кулечек орешков сахарных, то вязанку бубликов с маком. Раз вечером сидели они так, чай пили, и тут кто-то заколотил в дверь.
Ерофей поднялся, открыл. Хлынул в горницу морозный воздух студеными клубами, а следом ввалился, топоча сапожищами, бородатый мужик, один из дворовых холопов Пантелея Ильича, хозяина завода. И с порога заявил:
Велено вашу девку в барский дом взять, на вечернюю службу.
Ерофей побледнел. Дед Вавила тоже в лице изменился, поднялся медленно и говорит:
Никак сие неможно. Так и скажи Пантелею Ильичу.
Это чего ж так? удивился мужик.
Недужная она нынче, заявил старик и незаметно сделал Глаше знак рукой. Застудилась намедни, жар у нее, лихоманка.
Глаша тут же сообразила и начала надсадно кашлять. Мужик зыркнул на нее исподлобья и брезгливо скривился. Ничего не сказал больше, повернулся и ушел. Ерофей тут же запер за ним дверь на засов. Дед Вавила, словно враз обессилев, опустился на лавку и покачал головой.
Пришла беда отворяй ворота, проговорил он с горечью.
Глаша кинулась к деду.
Да что ж такое, дедушка? Об чем ты?
Хозяину нашему новую игрушку захотелось, сказал Ерофей зло. И когда только высмотреть успел?
Что вы все загадками говорите? забеспокоилась Глаша. Скажите уже, что за напасть такая эта вечерняя служба?
Такая напасть, что после нее девки брюхатые ходят. Пантелей Ильич натешится, а потом их замуж распихает али продаст кому. Для него крепостные все равно что щенки борзые, мрачно объяснил парень и сжал кулаки.
Глаша остолбенела.
Я не крепостная, наконец произнесла она, я из вольных. И отец мой вольный, и матушка, царствие ей небесное.
Зато мы подневольные, сказал Вавила. На перво́́́́́́й отбрехались, а дальше Бог не выдаст, свинья не съест.
Еще дважды приходили за Глафирой люди Пантелея Ильича, да все никак не сподобились девку забрать. А потом все забылось как будто.
* * *Пришла весна. Вскрылась Круть-река, с глухим треском и гулом унесла потемневший лед. Глаша в глубине души ждала, что после поста и Светлой Пасхи посватается к ней Ерофей. Но парень о сватовстве не заговаривал, только с каждым днем все больше печалился. Не выдержала Глаша, спросила однажды, о чем он кручинится.
Как же мне не печалиться, Глашенька? Я жить с тобой хочу, дом вести, детишек растить. Да только не бывать этому. Ежели мы с тобой повенчаемся, ты сама крепостной у Пантелея Ильича станешь, и детей наших крепостными запишут. Не хочу я этого, ответил Ерофей, и на его лицо легла тень.
А ежели сбежим? предложила Глаша. На вольные земли подадимся?
Ерофей помолчал немного, задумавшись, и проговорил:
Всю жизнь бегать не будешь. Я тут поспрошал заводских мужиков Говорят, барин-то наш, Пантелей Ильич, как-то перед гостями бахвалился, что, мол, он барин самый что ни на есть правильный, справедливый. И ежели кто из его мастеров предъявит хороший выкуп за себя, так он тому мастеру честь по чести вольную оформит. Так может мне попробовать? Подкоплю деньжат, серебряную аль золотую жилу найду и тем от барина откуплюсь. Как думаешь, Глашенька?
А у нее от этих слов глаза засияли, щеки румянцем расцвели. Бросилась Глаша любимому на шею и заговорила горячо:
Я помогу, Ерофеюшка, коли не забоишься! Я ведь сызмальства самоцветные камни да золото знаю, чую их! Еще маленькой была, играла в лесу с золотыми змейками-дайками, и они мне показывали, где россыпи самоцветные, а где жилы золотые да рудные.
Просветлел лицом молодой мастер, обнял свою милушку и поцеловал крепко.
Ты и есть моя золотая дайка, любушка моя, прошептал он.
Сладко защемило Глашино сердечко. И не только от того, что его переполняла любовь, а еще и от того, что принял ее тайну Ерофей, не испугался и не обозвал ведьмой да бесовкой. На том и порешили.
В тот же вечер слуги Пантелея Ильича явились за девкой Глашкой. Отбояриться на этот раз не вышло.