Тут Василько услышал и увидел, что отовсюду с легким шуршанием стали вползать в пещеру зеленые змеи с черными бусинами-глазами. Молодец услышал свое имя откуда-то сверху. На высоте огромный Змей покачивал головой с золотой короной, тот, что вытащил его из каменного колодца.
Ты храбрый молодец, не испугался преград и нашел драгоценный камень. Я спас тебя, дочка моя младшенькая за тебя очень просила, приглянулся ты видно ей. Только к людям я тебя отпущу, если женишься на моей Синильге, Змей качнулся в сторону своих дочерей-змеек.
Одна из них быстро глянула на парня, и Василько узнал ту самую змейку, что вывела его в снежную бурю, а потом в каменном завале навестила.
Хороши твои дочери, только обвенчан я, отвечает Змею.
Если уйдешь своевольно, все забудешь и невесту свою земную, и умение свое.
Потянулись для Василька дни потерял им счет. Живет в Змеевых чертогах, камни изучает. Многие нашел, что рядышком, семейно сидят. Получается, что так вместе и родились в недрах земных из горячего минерального пара. Тут были и хрустали белые, фатисы вишневые и тунпасы желтые6. И все сверкает и переливается, глаз и сердце радует. Но краше всего смарагд. Василько запоминает, на слюдяных листочках пометки делает.
Невеста новая его, отцом Змеем назначенная, крутится рядом, то отведет его в новый закуток пещеры, что Василько безмолвен становится от красоты подземной, то приляжет у его ног, а головку положит к нему на колени, пока он работу делает.
Василько привык к ее ласке, не хочет обидеть, да не может про Талинку свою ежечасно не думать. «Не могу я жениться на тебе, Синильгушка», говорит, а сам вздыхает, березки, деревеньку свою вспоминает.
Однажды Василько гулял один по извилистым ходам пещерным да и заблудился. Не слышно змеиного шелеста. Куда идти? И метки по стенкам ставить забыл. Вдруг слышит, вроде поет кто-то. Девичий нежный голосок. Не Талинки его Не словами звучит, а мелодией, хрустальной и печальной.
Пошел на голос, завернул направо и видит, как сидит перед прозрачным смарагд-камнем, смотрится в него, как в зеркало, девица-красавица. Одета в одежды, украшенные сверкающими камнями, на голове корона золотая. Поет, косу плетет. Рядом зеленая лента лежит на земле. Увидела в отражении Василька, вскочила и подбежала к нему, взяла за руку, подвела к своему зеркалу, усадила. Видит парень, что не лента зеленая на земле лежит, а кожа змеиная чешуйчатая.
Ты ли это, Синильга?
Признал, улыбается и гладит его по лицу и волосам. Не удивляйся, Василько. Малым дитем осталась я сиротой. Родителя моего в руднике завалило, а матушка со мной пошла к родне своей, да в дороге с горя умерла. И быть мне съеденной волками, если бы Змей, названый батюшка мой, не пролетал в тот час над нами. Он забрал меня и вырастил со всей лаской, обучил колдовству.
Скучаешь ли ты по людям? молвил Василько.
Я не скучаю, потому что не знаю жизни людской. Не скучала прежде помолчала. Знаю, что ты тоскуешь по своей невесте и воле вольной. Помогу я тебе выбраться из чертогов батюшки моего названого. Вот тебе посох. Не смотри, что простой, он заговоренный. И дорогу покажет, и в бою честном будет тебе что меч. Только уговор батюшку моего не убивай.
Прежде чем отпустить Василька, Синильга залатала все прорехи его рубахи, уложила ягод и рыбы вяленой в его мешок. Дождалась, когда Змей полетел свои владения осматривать, повела своего друга по подземным коридорам. Вышли они на божий свет далеко от покоев Змея. Хоть и светло было в пещерах от сияния самоцветного, а солнечный день оказался ярче. Зажмурился Василько, вдохнул полной грудью воздух вольный, заулыбался.
Синильга обняла на прощание Василько: «Помни про мой наказ, батюшку моего не трогай, а про меня не забывай».
Понесся Василько по долине к родной своей деревеньке, в руках посох заговоренный, за спиной мешок с инструментом и припасами от Синильги, на груди в кисете, ею вышитом, камушки самоцветные смарагда лежат.
Бежит как летит, ноги почти земли не касаются. Посох твердо правит его дорогой. Уже всю долину проскочил, добрался до перевала, что Каменные Пояса отделяет от быстрой реки. Перебрался через бурные водовороты в реке да скользкие глыбы, опираясь на посох свой крепкий. Вот уже и деревня его видна с высоты, и дом свой он различает.
Раздался высоко в небе свист. Видит Василько, как с неба спускается Змей. Снял свой мешок, оправил рубаху за пояс, посох приготовил. Ждет.
«Не послушался ты меня, Василько, теперь не ропщи!» протрубил Змей и полетел низко прямо на молодца.
Едва успел пригнуться Василько, срезало бы чудище его головушку своими жестяными крыльями. Пока Змей разворачивался, парень успел посох перехватить и крепко на ноги свои опереться.
Снова полетел Змей низко да мощно, аж с деревьев листва облетела, а травы пригнулись. Тут уж Василько не растерялся, ударил посохом по брюху Змееву, да так, что крякнул он и долго разворачивался, рыком изрыгался. Из тулова Змеиного кровь капает. Капельки те змейками оборачиваются и врассыпную расползаются.
Василько видит, что посох и взаправду заговоренный, от удара его сила утраивается.
И в третий раз полетел Змей на парня. Василько вывернулся и уже сзади ударил по крылу жестяному да так сильно, что проткнул его насквозь. Змей завалился набок, молчит, крылом дергает, взлететь не может. Подошел Василько близко, Змей беззащитный и поверженный молчит.
«Нельзя мне тебя трогать, слово я дал Синильге, младшенькой твоей. Возвращайся в чертоги свои да сельчан моих не обижай», опустил свой посох Василько, повернулся и стал спускаться в село.
Только Змей из последних сил своих прыгнул отчаянно и ударил лапой своей когтистой по голове Василько. Парень и упал ни жив ни мертв.
Талинка, пока ждала Василька своего, нашила приданого, осветлила избу, побелила печь, икону в углу почистила маслицем, отскребла ножом полы да стол, самовар надраила блестит, все в нем отражается. Набрала цветов полевых, насушила, развесила по углам, как обереги от дурного глаза. Дух стоит свежий напитанных солнцем трав! А еще и работу работала. Да и от парней надо было отбиваться, что стали на нее заглядываться, как Василько ушел за смарагд-камнем.
В то утро, что бился Василько со Змеем, встала рано, все в окно смотрела, ждала чего-то. Тут уже и на прииск пора. Еду готовила она для рудокопов, убирала потом. С работы пришла и опять в окно смотрит. Томится сердце, сжалось. Не выдержала, взяла корзинку и пошла уже темнеть стало на гору. Сама не знала почему. В такую темень уже ни грибов, ни ягод не набрать.
Тут и нашла Талинка своего Василька в беспамятстве. Сбегала за мужичками, те перенесли жениха ее в дом, уложили.
Уже и осень облетела вся листьями, и зима скрипит морозными шагами под валенками, а Василько все в себя не придет потерял память и умение свое. Сидит безучастный, даже в окно не смотрит. Поставит Талинка перед ним тарелку с кашей, скажет есть, парень и поест. А все равно что не ел. Иссох. Взор у него стал глубокий, только не вовне, а в себя.
Сколько ночей не спала Талинка наутро развешивала мокрую от бессловесных глухих рыданий подушку, сколько не говорила с женихом Василько все молчит.
Снова весна пришла. Талинка усадила с утра Василька перед избой на солнышко и побежала на прииск. Тут змейка подползла к Васильку, забралась к нему на колени, а потом и по груди его, обвила голову парня, как венком, посидела так и уползла.
Приходит Талинка домой, а у Василька ясный взгляд, прежний! И уже взялся чинить покосившуюся дверь. Говорит, говорит и смеется! Спросил про кисет. Талинка, как нашла беспамятного Василька, не глядя сунула кисет его в сундук. Тут достала и отдала жениху своему.