А еще он мерз. Мерз, как щенок, каждую зиму, другие ребята выбегали на лестницу из института в распахнутых легких куртках а он кутался в свой дурацкий пуховик, ходил с красным носом и стучал зубами, потому что ноги отмерзали. Но опять же злился не столько на кусачую морозную зиму, сколько на себя.
Скользко. И ветер. Глаза слезятся, он потер их перчаткой. На тротуаре перед ним ни души или это так кажется? Метель становится все сильнее и сильнее, тут и слона не разглядишь. Пойти с прикрытыми глазами, что ли?
Ой!
Женский голос. Надо же не увидел и толкнул какую-то женщину, вот идиот.
Вы не ушиблись? обернулся Макс.
Слова извинения застряли в его горле, уже начинавшем болеть от какого-то очередного гриппа.
Во-первых, незнакомка была выше его, что само по себе редкость.
Во-вторых таких он еще не встречал. Тончайшие черты лица, бледная совсем как у него кожа. Черные волосы, ярко-черные (если так говорят, но он не знал, как сказать иначе) длинные ресницы. Длинные черные волосы двумя потоками по плечам, настолько тяжелые, что их не трогает ветер, снежинки блестят на них, как драгоценности. Белой рукой с длинными тонкими пальцами, выглянувшей из широкого разноцветного рукава, она касалась противоположного плеча видимо, все-таки сильно он ее задел.
А в-третьих она держала во второй руке сложенный длинный зонтик.
Она улыбнулась ему тонкими губами:
Всё хорошо, не беспокойтесь. Вам холодно?
Холодно, честно сказал он. «Вот идиот, кто ж такое женщинам говорит!» И начал:
Ну, то есть
Холодно, кивнула она и, оторвав руку от плеча, коснулась его головы:
Простите, у вас тут снег. Он делает вам холодно.
Так вот странно и сказала: делает холодно. Но он об этом быстро забыл, потому что после ее прикосновения холод будто разжал свою хватку и убрался куда-то. Тепло ударило от головы вниз, по телу, по ногам. Он и не знал, что такое бывает.
Идемте? спросила она и взяла его за руку. Её ладонь была теплой. Его руки на таком холоде обычно превращались в нечто красное и холодное в считанные минуты, а сейчас такого не происходило.
Вы учитесь? спросила она. И он, обрадовавшись, начал рассказывать ей про учебу. Про смешную преподавательницу, которая уверяет, что их профессия «книжки читать и другим про них рассказывать», про умного историка, въедливую библиотекаршу, про языки древние и новые, про
Книги? переспросила она и вновь мягко и как-то медленно улыбнулась. А расскажите мне про самую красивую книгу, которую вы прочли!
Красивую. А он о таком и не думал. Решил, что для ответа на такой вопрос подойдет что-то древнее, из античной литературы. Из поэзии причем. Порадовался мысленно, что уже подучил-подчитал кое-что к экзамену, а то вот бы сейчас опозорился перед дамой. И начал говорить. Вообще-то он считал себя косноязычным, преподаватель даже как-то высказал ему: «Прекратите стесняться, вы не в детском саду!» А сейчас речь лилась спокойно, словно оттаяла, как только стало тепло. Может, он просто мерз всю жизнь?
Они шли и шли вперед. Она улыбалась и улыбалась, он любовался тем, как поднимаются уголки ее губ. В какой-то момент Макс понял, что уже давно они не держатся за руку, а он обнимает ее, и она касается головой его плеча. Ветер вдруг утих, она раскрыла над ними зонтик, большой, прозрачный, и на него начал послушно ложиться снег.
**
Парень, вставай! Эй, парень! Не пахнет вроде, не пил, да молодой совсем. Валя! Иди сюда! Скорую надо вызвать, замерз тут парень!
Ох, да это ж с третьего подъезду, с нашего дома, мать одна растит, вот горе! Сейчас, сейчас, звоню
Макс открыл глаза. Пожилая женщина в сером пальто отскочила:
Ой, живой вроде! Но ты зови скорую, зови!
Не надоскорую, пробормотал Макс, сонно озираясь по сторонам.
Тетушки, о чем-то посовещавшись и пожав плечами, на удивление быстро ушли.