В какой необычности страха живёт
Тот мудрый истец из привычной помойки,
Он тяжко гордится и слепит в окно,
Что тайное смыло им пищу давно
И лёгкому сердцу по правде тоскует.
Невнятный ответ и гордыня под стать -
Ты нелюдь в притворстве культуры души,
Что думаешь в общем то сырость и яд,
А лёгкой манерой уступки ты дышишь.
Но слон, как кирпич необъятен во льду
И мысль, как наивная стерлядь на плахе
Искусству взывает обыденный звук
И томно внутри на одре причитает.
Так снова кирпич ты кладёшь по утру,
Он будет лежать и душить это тело,
Пока равномерное в скользком бреду
Не вызнает чудо о новой потере,
То были помойные тени в аду,
Что стал ты внутри, как и яд не один,
Но чёрному свету под сказкой приду,
Чтоб выяснить эту прискорбную думу.
Бездонное кредо на мысли
Не отвечаешь мне, не оберег души -
Ты уберёг для формы страха в рукаве,
Он болью сон искал и в мудрости оскал
Твоя душа над миром пустозвонная.
Та степь стелила в мысль искусство забывать
Затерянное вспять и думать по-другому,
Но счастьем к слову мы не мыслью сожжены,
А волей в форме звёзд умом сошлись.
Искусственное в страсть не может приподнять
Моральный бег личин, чтоб этим перенять,
Как возраст полный враг, а сон в твоём лице
Та истина под словом солнца мысли.
Держись и будешь рад на том уже стоять,
Держать крамольный ад и русский свет в руке,
Он холод в были взглядов и доблесть наугад
Искать судьбу, что рад ты жить наедине.
Та роскошь в лицах мира искуплена и сном
Ты вертишь скол на кредо из других,
Он под любовью слаб и мерит цели нам,
Что думает то в склад умеет обратить.
Бездонный мир им рад и будущее в том -
Ты очертил нам в смелости по мысли,
Подручный свет руин, что в сердце изо льда -
Ты видишь в форме зла над этой птицей.
Летит в тот странный рай искусственного сна
Твой миф анахронизма в благе жить,
А роскошь в сердце им пустила свой восход,
Он русский в мере смысла сделать ход.
Забил ты номер в цель и час твоей беседы -
Не риск от утолённой ночи жить,
Ты будишь слой ревнивой догмы истины,
А страх удержишь в кредо им хранить.
Забыл восход под чёрным сном твой мир,
А тени разрядили рок в любви,
Он стал твоей моделью жить внутри,
Испытывая муку в гордой истине.
Нелестно счастью верить, больше мне -
Ты оказал над поводом подумать -
Тем чувством в мысли жизненной игры
И сам препроводил обратно в судьбах.
Законный свет в придворной неге сам -
Ты ищешь ночью, как блуждал в людских
Сердцах потомков власти и причуд,
По социальным вехам кредо и забот.
Откуда же искать твою печаль в любви,
Она лишь тонкой лаской в укоризне -
Снимает боль тоски по этой былине
И вновь становится тем русской на огне?
Желая видеть день в который раз -
Ты сам нашёл морали верный холод,
А кредо за окном не мучает и ходит,
Что дом былой любви из мира в нас.
Профессорский клич из немого окна
Быстроходно в тождестве устал
Формы результат над сном стоять,
Может прозу в числах им писать,
А над светом мудрых лет читать.
Стал большому миру мал твой стол,
Время ниже истин в строгом сне -
Впало в сон немилой робе вспять,
А над формой мужества им рок.
Будет смыслом к чувствам пребывать,
Зря в досаде личностью прожить,
Чисел свод немого в том держать
И над этим словом в духе жить.
Под лучину встретились на клич
Русский свет и мода в стол культур,
А затем, чтоб ночью в большем быть
Стали верить чувствам в знаке "жизнь".
Оправдал искусство за окном
Смертью больший путник, что проник
На глазах любви оставить клич
Над пропавшим возрастом под словом.
Им профессор видит в доме спички,
Отличает смертью боль на благе
И внутри идут умом привычки,
Чтобы жить из этой страшной дали.
Не смогли запрятать смыслом мира -
Те тугие формы в людях лично,
Им в одних умах хохочут мило,
Думая, что стали в этом притчей.
Под личиной схожести настал бы -
Клич манеры в философской догме,
Да, любить по-русски может только
Слово в мудром свете этих лет.
Над простором стало вновь светлее,
Открывает свод оконных писем -
Давний ход манеры жить в том истиной
И читать моральный свод законов.
Думая в профессорском обличии,
Забирая стол своих им истин -
Ты немым становишься под притчей
И тугим на ухо в мудром смысле.
Чуткость с каждым вздохом отличает
Свет пародий к ценности быть русским,
А потом идти под воздух мира
Над её гордыней в личной повести.
Стал профессор личностью довольной,
Страх ему спокойной ночью высмеял -
Тот апофеоз случайной мысли,
Чтобы жить искусством в каждом дне.
Над любовью клич внутри пародии
Создаёт свой ход искомой мысли,
В том ты ясный возраст над любовью,
В ком живёт история быть истиной.
Став по-русски в моде жить и видеть
Этот стол моральной неги в людях -
Ты пробудишь истины под чувство
И на этом слове статным будешь.
Проходимцы в несмешном аду
На дальней Волге, спрашивая строго,
Что сделать человеческим лицом
Внутри бессмысленной пародии убогого
Над необъятным адом мысли впереди?
Им тесно в грудь сжимают слов остатки
И счастье встретить Каспий над судьбой,
Но ценностью составив здесь покой -
Ты ходишь жалкой волей смерти в укоризне.
Поводья счастья стали бы немы,
А волны моря, спрашивая в полдень -
Не отдались от смерти той вины
Под род сомнений старости прожить.
Имея проходимцами под смерть -
Другую жалость в низменной оправе,
Ей жить устройством мира под собой
И горевать над мукой страха силой.
Под жизненным притворством стало ныть
Походкой ночи лунное возмездие
И тень беречь над ясностью прожить -
Плохую дань над сломленной главой.
Пускай отдал ты сон валдайской пыли
Под этот строй развалин и былин -
Ты жил в российской дали этим миром,
Он открывал твой возраст и покой.
Полночным вздохом потчуют карнизы
Твою оконную мораль ей тесный взор
Отлит под золотой прилежной старостью
И сам не свой от маски быть собой.
Стоит к возвышенному слою этих лет
Под проходимцем ясности в приличии -
Твой юмор жить всегда самим собой,
Как быть на бытие не в том отличии.
Здесь смерть держать в Валдае над судьбой,
За завтра опекая юный ветер мира -
Он сам не свой от муки старой нивы
И открывает зарево по вольности игрой.
Тот ад в пути багровой спеси лёг
В своей фатальной кромке жизни в нас,
Он болью видел сон открытых глаз
И дух российской близости в харизме.
Пускай по морю движет солнце в глаз
Свою свободу личности, им видя
Спокойный свет под чувством этих лет,
Забытых к той возвышенной мечте.
Бежит по Волге странный силуэт,
Он отражает вздох манерной пыли,
Им смотрит в чёткий вид валдайской мглы -
Культура права в собственных глазах.
А где-то ночью видит сон из нас,
Когда мы шли из счастья в дом отчизны
И край моральной ноши нам казался,
Как свет утопленного чуда над мечтой.
Но нет открытых глаз у этих истин,
Где ты в багровой оттепели сам -
Стоишь моральным звоном в чувствах нам
И открываешь ясность формы листьев.
Душа, в которой открывает смерть
Свой длинный воли капюшон надев
Сидит вокруг языческого в людях
Манера думать личностью, что вспять
Ты говорить любовь сумел и этим жить.
Но бурный слов поток ликует в нас,
Он душу поднимает в чёрствых судьбах,
А сон стихии к личности на днях -
Воркует в честной смерти на лице.
Почём мне знать, что был сегодня рад
Твой смелый день и чуткостью предчувствия
Ты отравляешь миром долгий взгляд,
А чёрный капюшон заправлен в ад.
Стремительно похожи сном огни,
Они твои знамения на людях,
То ищут проблеск меры сделать яд,
То пробуют застыть по форме судеб.
Их сладость пищи в вымученном сне
Пародией прошла в лихой причине
И сложным ветром обернулась в нас,
Не выучив тот формы долг и возглас.
Рискуют стать языческой под смерть
Природы славные блага и оперения,
Им сняли имена под долгий склад
Причины смерти в каждом мире судеб.