Случилось, правда, кивнул головой Михаил.
Да брось ты, незнакомец неожиданно хлопнул его по плечу, совсем уже как своего. Небось, жена ушла? Так ты не горюй. Тут баб-то знаешь сколько? Жена это мужичок, не имея для сравнения ничего лучшего, ткнул пальцем в проржавленную морду своей машины: что вот этот автобус один ушёл, другой приедет! Тебе куда надо-то?
До Мозыря подкинешь? к Михаилу стало постепенно возвращаться чувство реальности, а с ним и понимание необходимости действовать.
В Припяти решил искупаться? радостно подхватил шофёр. Так я мигом домчу! Залезай, давай, мы как раз туда и едем! Вот бабы сволочи! возмущался он, уже садясь на водительское место. Чего с людьми делают! Я бы им!.. мужичок продолжал ещё что-то говорить о женщинах в целом и в частности, пока пассажиры, галдя, рассаживались в салоне на видавшие виды дерматиновые сиденья, сохранившие, вероятно, воспоминания о седалищах не одного поколения.
Тебе куда? бесцеремонно обратилась к Михаилу тётка внушительных размеров, плюхнувшись рядом. Её объёмистый, подстать хозяйке, багаж так же бесцеремонно загородил весь проход.
А что? не совсем понял вопрос опешивший Михаил.
Ну, сходить где будешь? раздражённо повысила голос тётка.
На улице Ленина, а что?
Вопрос соседки был настолько неожиданен, что ветеринару ничего не оставалось, как сказать ей чистую правду.
Вот и хорошо, удовлетворённо крякнула тётка. Мешок мне поможешь вытащить. А к кому едешь? этот угрожающий вопрос поверг бы в смятение любого, но не того, кто обладал способностью видеть радугу. От чересчур воинственной дамы исходил шоколадно-коричневый цвет, совсем такой же, как когда-то от папы Адама. А значит, она была совершенно не опасна просто чересчур озабочена своими житейскими делами.
К Софье Ароновне. Знаете такую?
А чего нет? почему-то возмутилась напористая тётка. Знаю. Ты кто ей будешь?
Племянник, не найдя, как получше ответить, робко промямлил Михаил, и тут же понял, что это признание в родстве он совершил напрасно.
Видали мы таких племянников! моментально огласил автобус зычный голос соседки. Это ты сколько ж шлялся, племяш? Чтобы родную тётку вот только теперь вспомнить?
Она жива?! не веря своей удаче, спросил Михаил, окончательно уронив себя в глазах попутчицы.
Нет, ну он ещё спрашивает! раскалилась женщина. Родная тётя с хлеба на квас перебивается, еле живёт на жалкие копейки, а племяннички только сейчас о ней вспомнили! Нет, ну вы только подумайте!.. она, словно самоподзаряжающееся устройство, вопила всю не очень близкую дорогу до Мозыря и, совершенно не осознавая, рассказывала Михаилу о его до сей поры неизвестной родственнице, одновременно развлекая пассажиров автобуса.
Софья Ароновна, если можно было верить разбушевавшейся Брукгильде, вела очень одинокий образ жизни. Похоронив всю свою семью во время войны, и сама чудом уцелев при фашистской оккупации, она существовала на ничтожную пенсию и на подачки соседей. Как это принято в неиспорченных ещё всевозможными государственными переменами небольших городках, ей помогали всем миром. Ничего удивительного поэтому не было в том, что явление неожиданно образовавшегося родственника повергло жительницу Мозыря в праведный гнев, в мгновение превратив её из просто попутчицы Михаила в его конвоира.
Ты со мной пойдёшь, распорядилась тётка, лишь только он выволок из автобуса её тяжеленный багаж вкупе с ней самой. Я тебя самолично с рук на руки сдам, обосновала она своё решение.
«Даже в самой неприятной ситуации есть свои положительные моменты, приободрился Михаил, поспешая за новоиспечённой конвоиршей. Без этой шумной дамы я вряд ли бы так быстро отыскал адрес, указанный на открытке».
Соня! пронзительно заверещала тётка, лишь только они подошли к небольшому двухэтажному дому, скромно притулившемуся в глубине двора. Смотри, кого я к тебе привела! Этот босяк говорит, что он тебе родственник!
Рык, способный поднять усопших из могилы, к удивлению дамы, из чьих уст он вырвался на волю, не произвёл никакого впечатления, ибо ожидаемого шевеления в нужном окне первого этажа вслед за ним не последовало.
В чём дело? обеспокоено поинтересовалась Брукгильда, и, не долго думая, изо всех сил забарабанила во входную дверь. Соня, открой, это я, Сима! вновь закричала она, но уже менее воинственным тоном. У тебя всё в порядке?
Видимо, хозяйка квартиры всё-таки была дома, так как в ответ на столь эмоциональный призыв из-за двери послышался слабый голос:
Входи, Сима, там не заперто.
Дверь, и впрямь, оказалась отворенной, и, словно нехотя уступая напористой атаке, медленно приоткрылась, дохнув на пришедших застарелым запахом сердечных капель вперемешку с керосином и чем-то ещё, до боли напомнившем Михаилу родной дом. Он вместе со своей не в меру активной спутницей вошёл сперва в небольшую прихожую, где старые, много повидавшие на своём веку рассохшийся шкаф и зеркало, испещрённое мелкими крапинками ржавчины, вполне наглядно свидетельствовали о более чем скромном образе жизни своей хозяйки. Пара холщёвых занавесок предваряла вход в небольшую комнатку с печкой-голландкой. Несмотря на кричавшую изо всех углов бедность, в комнате царила почти стерильная чистота, и даже кровать, на которой лежала обладательница всех этих «несметных богатств», была застелена до синевы белым постельным бельём.
Да что с тобой, подруга? Никак, заболела? в голосе попутчицы Михаила начисто испарились базарные нотки, уступив место тревоге и сопереживанию.
«А я в ней не ошибся», отметил ветеринар, наблюдая, как Сима почти нежно похлопала больную по руке, предварительно по-хозяйски поправив сползшее на пол одеяло.
Врач был? сочувственно спросила она.
Да не волнуйся ты, всё хорошо, это я так, по-стариковски занемогла, скоро встану. А кого это ты ко мне привела? глаза больной обратились в сторону Михаила, продолжавшего стоять в дверях, ничего не вижу. Мил человек, попросила она, ты подойди к свету.
Ветеринару ничего не оставалось, как подойти вплотную к кровати больной, чтобы дать ей возможность хорошенько себя рассмотреть.
Боже! Софья Ароновна неожиданно резко привстала с кровати. Неужели ты дал нам перед смертью возможность свидеться! Рафочка, подойди ко мне, дорогой, дай я тебя обниму!
Глава девятая. 1941 год, Анна.
«Интересно, почему кладбище непременно привлекает к себе стаи воронья?» не к месту пришло в голову Анне, когда она вместе с Оксаной, державшей на руках спящую Саррочку, приблизилась к столь скорбному месту, выбранному ими для временного укрытия. Воронам, в свою очередь, тоже совсем не понравились незваные соседи. Когда-то гуси помогли спасти Рим, подняв при приближении врага немыслимый переполох. Очевидно, эта слава терзала и их малоприятных товарищей по отряду пернатых. Стоило трём живым душам зайти за кладбищенскую черту, как это вторжение на покойницкую территорию было отмечено громким карканьем, способным переполошить даже молчаливых обитателей могил.
У, праклятыя, выкармышы фашысцкія! погрозила им кулаком Оксана. Бач, раскрычаліся! Ды ты не бойся, дзеўка, добавила она, взглянув на побледневшую от страха Анну. Мы тут ноч пераседзім у вартоўні. Ні адна сабака не пранюхае. А ўжо завідна рушым.
Строение на краю кладбища, незаслуженно получившее гордое звание сторожки, больше походило на гнилой зуб посреди беззубого рта. Сложенное когда-то, скорее всего, для хранения инвентаря, оно претерпело на своём веку немало потрясений, настолько сильных, что находясь внутри него, можно было, не имея никаких окон, прекрасно наблюдать за всем происходящим снаружи. Так что, по правде сказать, большой разницы между улицей и этой постройкой в данном случае не было.