Но тут же застыла, будто ледяная стена обрушилась на неё.
Госпадзе! страшная догадка заставила тётку рухнуть на колени рядом с лежащими в изнеможении Анной и Саррочкой. Ды вы, ніяк, адтуль?! она махнула рукой в ту сторону, откуда вечером до деревни доносились автоматные очереди.
Да, мы оттуда, сказала Анна, добавить к своим словам больше она была уже не в силах. Весь ужас пережитого снова предстал перед ее глазами в таких ярких красках, что она, словно прорвав какую-то невидимую плотину, зашлась от рыданий.
Они нас уже убили совсем, тётенька, Саррочка, в отличие от Анны, похоже, начала приходить в себя, но не до конца. Мы из могилки вылезли и убежали! Вот! в голосе девочки слышалась даже определённая гордость.
«Бедное дитё, что ей пришлось пережить. Дай Бог, чтобы она смогла когда-нибудь забыть это!» не сговариваясь, похоже, одновременно подумали обе женщины, услышав слова ребёнка. Та из них, которой довелось пройти всё это вместе с девочкой, нежно погладила её ручку, а другая, случайно оказавшаяся рядом, крепко прижала ребёнка к себе.
Так, дзявонькі, стремительно приняла решение незнакомка, тут вам больш нельга заставацца. Пайшлі да мяне. Я вас так сховаю, што ні адзін з гэтых гадаў не адшукае. Пойдзем, пойдзем, кряхтя, повторила она, пытаясь поднять с земли одеревеневшую от холода и пережитого Анну, а затем и Саррочку. У мяне такая добрая хаванка маецца, пойдзем, дзявонькі, тут недалёка. Ураз дойдзем.
Враз, не враз, а путь оказался не близким. И Оксане Фёдоровне, так звали добрую женщину, большую часть его пришлось тащить Анну с Саррочкой на себе. Силы внезапно оставили двух беглянок, уступив место лихорадочной дрожи в ногах и безотчётному страху, помноженному на ломоту в суставах.
Замерзлі вы, дзявонькі, прастылі, поставила диагноз их спасительница. Малая-то, бач, гарачая ўся, як печка! Вось, гады, што робяць!
Последняя фраза Оксаны Фёдоровны, обращённая, по всей видимости, к фашистам, не замедлила получить мгновенный отклик со стороны последних. Лишь только на горизонте показались заветные крыши деревеньки, звук выстрелов и встревоженный лай собак заставил всех троих немедленно снова опуститься на землю.
Ляжыце туточки, нікуды не хадзіце, я зараз пагляджу, як там і чаго, і вярнуся. Я хутка! крикнула Оксана и, пригибаясь, небольшими перебежками затрусила в сторону деревни.
Тётенька, мне холодно! жалобно сказала девочка, лишь только они остались одни. Я посплю немножечко, ладно?
Поспи, поспи, детка, ласково ответила Анна и приложила руку ко лбу ребёнка. Рука точно легла на горячую грелку. Скорбное отчаянье охватило душу женщины.
«Нет выхода, тупая мысль долбила мозг. Мы обречены на смерть, мы умрём. Зря мы вылезли изо рва. Меньше бы мучились. Господи, ну, почему это всё случилось, и случилось со мной?! сокрушалась Анна, отрешённо глядя в сероватую дымку, зябко окутавшую деревья, кустарники и далёкие деревенские крыши домов, кажущиеся такими желанными и недостижимыми. Права была мама, когда уговаривала нас не ехать отдыхать к Мосиной тётке в Мозырь. Убеждала ведь. Лучше на море, там фрукты, пляжи. Рафа вот не послушался, говорил: тётка ждёт нас, не дождётся, давайте порадуем её. Вот и порадовали».
Анна тяжело вздохнула, уже не в первый раз проклиная свою нелепую судьбу, которая завела её, Мосю и Рафу именно сюда накануне войны. Практически прямо в лапы к немцам. Рафа хоть и явился в военкомат, как только объявили всеобщую мобилизацию, был признан непригодным к строевой службе по причине своей хромоты. Однако немцы, стремительно ворвавшиеся в Мозырь, были совсем иного мнения о пригодности хромого врача, его молодой жены и маленького ребёнка. Сначала они стали годными для гетто, а потом
А потом ни-че-го, по слогам, словно убеждая в чём-то кого-то невидимого, вслух проговорила Анна. А потом ни-че-го. Вы слышите меня? громким шёпотом обратилась женщина куда-то вверх, где, по ее представлению, пребывали все Высшие силы. Рафа жив, и Мося жив, и я жива, и Саррочка будет жить. Будет, будет, будет
Ты што паўтараеш-то, дзявонька? Нябось, таксама занямогла? мир живых вторгся лёгким потряхиванием за плечо. Оксана не обманула вернулась, держа в руках объёмистый куль. Ну-ка, ну-ка, давай, змяняй адзежку-то! Каб чаго, гэтага женщина извлекла из своего мешка потрёпанную, но ещё вполне целую юбку, шерстяную кофту, ватник, видавшие виды сапоги и сапожки, старые мальчишечьи брючки и фуфайку. Ну-ка, ну-ка, давайце, некалі нам тут расседжвацца! А то Мітрыч, стараста наш, што пранюхае.
Оксана для надёжности оглянулась по сторонам и начала сноровисто помогать Анне и Саррочке переодеться.
Ты будзеш цяпер хлопчык Федзька, племяш мой, калі спытаюць, сообщила она девочке, натягивая на неё мальчишеские брюки. Глянь-ка, ну, выліты малец! удовлетворённо добавила спасительница, завершив переодевание водружением на голову Саррочки неизвестно откуда взявшейся широкой кепки, которая тут же сползла девочке до носа.
Она мне велика, тётенька, пискнула из-под козырька маленькая дама.
Ага, охотно подтвердила тётенька, гэта ж добра, ніхто не распазнае цябе пад ёй. А ты, дзявонька, обратилась она к Анне, сяструхай маёй будзеш. І яшчэ, вось чаго. Хоць ты і не чарнявая така, усё адно, хустку-то ніжэй повяжи. Нам чужыя вочы ні да чаго.
Наспех одетая парочка вместе с Оксаной двинулась в сторону деревеньки. К счастью, дом спасительницы находился почти у самой околицы, и потому возможность натолкнуться на недобрый взгляд свелась до минимума. До минимума, но не до конца.
Ксанк, ты каго ў хату вядзеш? окликнула их соседка, лишь только Оксана толкнула спасительную калитку своего двора.
Ды сяструху сваю радную сустрэла, Мікітычна. Не бачыш, ці што? ничуть не испугавшись, но, тем не менее, нарочито громко крикнула женщина.
Дык ты ж у лес за грыбамі з раніцы наладзілася? не унималась соседка.
Дык то з ранку было, хохотнула Оксана. Я ж іх і назбірала. Будзе чым гасцей спачываць. А ты чаго, зайздросціш нябось? Да цябе ніхто не хадзіць. Пятро-то п'е ўсё.
Ну-ну, пропустив последнюю задиристую реплику мимо ушей, неопределённо хмыкнула Никитична, но все-таки удалилась восвояси.
Вось шкодная баба! подытожила разговор Оксана. Але не подлая, трапаць не будзе. Давайце, дзявонькі, подтолкнула она пришедших к входу в дом, некалі нам тут стаяць, лясы тачыць, а то ўсё сяло паглядзець зьявіцца.
Казалось, навеки забытая память о тепле дома заволокла глаза Анны влагой. Простое человеческое жильё, хорошо протопленная печь, занавески на окнах окунули её с такой болью в воспоминания, что она не расслышала ничего из того, что далее говорила ей Оксана.
Ёсць у мяне мястэчка адно, яшчэ з часоў грамадзянскай вайны. Дзед мой тут ад белякоў хаваўся. Мабуць і ня палац, але ні адна варожына не прачуе, пыталась достучаться до неё хозяйка.
Заметив полную отрешённость своей гостьи, она просто подошла к комоду, этакого мебельного монстра, величественно возвышавшегося у белёной стены, и отворила нижнюю дверцу. Куча хлама, находившегося внутри, одарила всех ни с чем не сравнимым ароматом плесени.
Нам что, туда? испуганно поинтересовалась Анна, сильно засомневавшись в здравом уме Оксаны.
Ага, хитро подмигнула женщина, глянь-ка сюды, она одним резким движением руки выбросила все тряпки из шкафа, открыв для обозрения небольшую дверцу в его задней стенке. Оксана Фёдоровна потянула за неё, и та неожиданно легко отворилась, открыв лаз в подпол. Вы тут у мяне, як у Хрыста за пазухай будзеце. Ні адна гадзіна не ўчуе, довольно проговорила спасительница.
«Видно, жизнь у меня такая теперь будет, под землёй», уныло решила Анна, спускаясь в укрытие. «Но всё ж таки жизнь, а не смерть», шепнул ей кто-то неведомый, заставив почти умиротворённо осмотреть своё новое жилище.