Писатели Ренессанса указывали на ценность жизни таких людей, создающих общественные блага, и самое главное, обладающих собственным достоинством и чувствами. При этом не использовались религиозные декларации о социальном равенстве и равенстве всех людей перед Богом. Впервые книга адресовалась массовому городскому читателю, что требовало грамотности населения. Пусть в первом приближении, но упомянуты были проблемы женского неравенства. Таким образом были заложены общие представления о возможности светской социальной справедливости, берущие свое начало из античной демократии. Впоследствии эти представления неуклонно развивались в гуманистической литературе классицизма и эпохи Просвещения.
Если в XVII веке лучшие образцы классицизма оперировали гуманистическими идеалами, облаченными в традиционную сатирическую форму27, то в веке XVIII идеи просвещения бурно разливаются по всему европейскому миру во всевозможных литературных жанрах. Для нас этот период чрезвычайно важен появлением отечественной гуманистической литературы28.
Появляются глубокие философские работы, определяющие теоретические основы литературного классицизма. Вершиной этого периода, несомненно, являются произведения немецких классицистов Иоганна Вольфганга Гете и Фридриха Шиллера. Продвигаясь от «Бури и натиска» к «гармонии и красоте», немецкие писатели показывают нам эволюцию мышления от юности к зрелости и сострадательное отношение к тем бедам, которые могут породить социальные революции (в Германии и во Франции).
Получают новое развитие идеи Гесиода, подхваченные утопистами XIXVII веков (Томас Мор, Томмазо Кампанелла и другие), которые развиваются в самостоятельное литературное направление в социально-политических новеллах и романах-путешествий Джерарда Уинстенли, Г. де Фуаньи, д,Алле и Гедевиля.
В центральном ядре литературно-читательского процесса представления о социальном равенстве приобретают идеологическое значение. Они уже освобождены от сословных ограничений. Они являются идеологической основой для пробуждения сознания масс и источником будущих социальных потрясений и революций не только в Европе, но и по всему миру. Жизнь каждого человека объявлена абсолютной абстрактной ценностью в нерелигиозном контексте. Это предтеча революционной романтики, предтеча европейского романтизма. Очевидно, что зрелый классицизм, не говоря уже о неоклассицизме, предупреждает молодое поколение писателей от чрезмерного увлечения потрясениями, обращая их внимание на опыт прошлых столетий.
Становление рыночных отношений явилось переломным моментом в определении критериев ценности человеческой жизни. Общественная полезность человека стала определяться его местом в экономической жизни общества. Углубление классовых противоречий привело к тому, что для буржуазии общественная ценность человека ассоциировалась с размером его богатства, а для человека труда с его профессионализмом. Стоимость человека как товара (характерная для рабского и феодального периодов) превратилась в стоимость человека как носителя труда (включая творческие формы труда). Сохранение жизни членов стало заботой всего общества, поскольку все они являлись элементами единого экономического процесса, в результатах которого они были равно заинтересованы. Именно в этот период появляются системные общественные институты, направленные на повышение качества жизни членов сообщества: образование, здравоохранение, социальное обеспечение и др.
Вместе с тем национальная и сословная (классовая) дифференциация в отношении к ценности жизни человека продолжает углубляться. Особенно остро это проявляется в периоды революций, колониальных завоеваний и мировых войн. Социалистическое мировоззрение, глубоко гуманистическое по сути, в процессе его практической реализации в XVIIIXX веках показало жесточайшие примеры антигуманности.
На рубеже XVIIIXIX веков в форме отрицания идей классицизма рождается романтизм. Трудно определить, повлиял ли на его появление период буржуазных революций в Европе или романтизм явился одним из факторов подъема революционного движения. Скорее всего, это был взаимообусловленный диалектический процесс культурной и социальной трансформации западного мира.
Тем не менее мы можем указать на то обстоятельство, что литература романтизма стоит на двух китах: литература, обращенная к вымышленному опыту прошлого, и литература, обращенная к вымышленному образу будущего (возможного будущего). Исторический романтический роман, отрицая опыт классицистов, формирует совершенно новое отношение читателя к историческому прошлому, обнажая все язвы и несовершенства социального устройства и отношений в ушедших мирах (Вальтер Скотт, Александр Дюма, Жорж Санд, Рафаэлло Джованьоли). Удаляя все красивости, мы видим мир в его наготе и непривлекательности, жестокости и несправедливости. Впервые на авансцену истории выводится народ не в качестве толпы, но в качестве некоторой совокупности личностей, отображающей особенности бытований и страстей обуревающих нижние сословия.
Литература утопического плана рисует вымышленные страны и народы, достигшие справедливого мироустройства, освобожденные от тягот собственности и денежной зависимости (Перси Б. Шелли, Джордж Байрон, Виктор Гюго, Герман Мелвилл). Это предтеча социальной фантастической литературы второй половины XIX века, объясняющая, какие возможности перед человечеством в плане социального устройства открывает научно-технический прогресс.
Вместе с тем значительная часть романтической литературы уводит читателя от реальности в области непознаваемого и иногда мистического, но всегда касающегося сущностных вопросов природы человека. Обращения к национальным легендам и сказкам средневекового периода, иногда переносимые в современные условия, являются средством отображения внутреннего мира простого человека, наделенного добродетелями29.
Именно в этой области романтизма рождаются идеи продления земной человеческой жизни волшебными и «научными» методами30. Но в целом это новая тема, которая впоследствии переродится в своеобразную антитезу бессмертного существования души после земной жизни31.
Рассвет капитализма в XIX веке, приводящий общество к прагматическому мышлению, несовместим с романтизмом, поэтому неизбежно появление и развитие критического реализма, который наблюдает все превращения капитализма из передового, преобразующего затхлое средневековье общественного устройства, в мир, где правит нажива, а следовательно, наиболее несправедливый мир из всех предшествующих миров.
Во второй половине века XIX наблюдается восхождение на Олимп реалистической литературы, причем в это направление вливается и еще живущая часть писателей-романтиков. Теперь поднимается вопрос о бессовестной капиталистической эксплуатации нижних сословий (а впоследствии классов). Пальму первенства здесь следует вручить Чарльзу Диккенсу. Журналистский опыт позволяет ему увидеть то, что до времени скрыто от глаз английского обывателя. Писатель обращает свое внимание на страшную реальность эксплуатации детского труда, на вынужденную преступность лондонского дна, на бессердечие и ложь толстосумов. Более благодатную тему трудно представить. Господа читают эти тексты ради воспоминаний о собственном прошлом (вспоминая времена первоначального накопления капитала), а их новые «рабы» ради испытания чувства несправедливости бытия и оправдания собственного угнетенного положения. Поэтому Диккенса читают все и во всем мире. Часто мелодраматический характер описания человеческих бед не может не затронуть самые черствые сердца. Это просто волшебная тема для писателей, и ее подхватывают писатели всего западного мира32.