«Ашегер, объяснял он, «звезда» со старокубретского». Только кубретцы уже много десятилетий говорили на господарском языке, и их старое наречие осталось разве что в названиях да легендах.
Горный уступ возвышался над ущельем глубоким, со слоистыми отвесными склонами, и на его дне переливалась река. Ольжана с ужасом см отрела на размокшую дорогу, по которой они поднимались. Плохо, что они не успели до захода солнца, но у Лале были свои мысли на этот счёт.
Спрячьтесь, посоветовал он ей. А то промокнете.
Однако Ольжана всё равно высовывалась к Лале через полог и посматривала на приближающийся монастырь: в жизни тот оказался внушительнее, чем на зарисовках. Он не был похож ни на остроконечные соборы, ни на увенчанные куполами церкви расположенный на невероятной высоте, мощный и недосягаемый, словно замок. В узких окнах-бойницах пылал свет.
Когда тучи поддевало молнией, они вспыхивали за монастырём лохматые, сизо-лиловые. Дождь бил косыми струями: ткань полога отяжелела от воды, и Ольжане стало трудно придерживать его одной рукой. Хоть бы не сорваться, думала она. Хоть бы не рухнуть вместе с кибиткой на дно ущелья в ревущую реку, распластанную под Ашегером, как змея перед великаном. Ольжана-то, может, ещё успеет оборотиться и спастись, а вот Лале и лошадь?
Поэтому Ольжана и не пряталась внутри кибитки. Она следила за дорогой так внимательно, будто при случае могла бы что-то наворожить и исправить, и только когда кибитка вползла на монастырский двор, позволила себе юркнуть в сырую тьму. Ольжана задёрнула полог и сорвала с головы платок такой же мокрый, как и её одежда. Накидка, юбка, рубаха, узорная безрукавка всё хоть выжимай.
Ольжана пригладила к вискам волосы, утёрла лицо. Её широкие, сужавшиеся к запястьям рукава тоже набрякли, как губка, да уж, стоило высовываться осторожнее или хотя бы укутаться в плащ. В Тачерате Ольжана оскорбилась, когда Лале засомневался, всегда ли она перекидывается с первого раза, и, конечно, это было от неуверенности. Ольжана не считала себя искусной оборотницей, способной перебрасываться в любых условиях с одинаковой ловкостью. И если она приучила себя превращаться с туго набитым саком, не помешает ли ей тяжёлая мокрая одежда?
Стук-стук-стук.
На стене кибитки мелко подрагивал башильерский знак железный меч, оплетённый веткой оливы. Ольжана бросила на него угрюмый взгляд.
Поздно бояться, сказала она себе, сворачивая платок в жгут. Решила так решила. Знала ведь, на что соглашалась.
Она растянула жгут перед собой, подалась вперёд полунырком (успела подумать, как будет глупо врезаться в дно кибитки теменем) и её кости мгновенно утончились, а рукава размохрились на перья. Мир стал нечётким, он точно расширился и налился цветами, которые не улавливал человеческий глаз. Но Ольжана по уговору с Лале, не задерживаясь, забилась в сброшенный на пол мешок и зарылась в вещах.
Ольжана смутно понимала, что происходит: птичье ухо воспринимало звуки совсем не так, как человеческое. Кибитка проехала ещё немного и остановилась, а потом качнулась снова видимо, распрягали. Ольжана слышала голоса, но не разбирала слов. А когда колыхнулся полог, внутрь залез всего один человек Ольжана понадеялась, что это Лале.
Человек притянул к себе мешок, раскрыл его Ольжана плохо видела в полутьме, но даже не успела она испугаться. Лале поражённо замер и сказал звучным полушёпотом:
Длани
Что не так, могла бы спросить Ольжана, но вместо этого только пискнула. Её разоблачили? Или монахи увидели чудовище?
Надо же, продолжил Лале, ставя мешок себе на колени. Кажется, он наклонился к ней. Я и не знал, что вы выглядите так.
Как?
Ольжана насторожённо махнула крыльями. Ну не пантера, да. Не тигрица.
Длани, вы такая Он осторожно вытащил её. Подавил смешок. Маленькая.
Ольжана недовольно трепыхнулась. Вот что, значит. Мысли зашуршали в крохотной голове казалось, птичий череп сдавливал ей мозг, и соображала она медленнее, чем обычно. Но всё же соображала. И удивлялась: кого Лале ожидал увидеть? Малиновку размером с дородную деревенскую девку? Если бы Ольжана могла многозначительно вздохнуть, она бы вздохнула, но так лишь покорно сидела у Лале в ладонях.
Ольжана знала, что в оборотничьем теле она не просто «маленькая», она клубок перьев, шарик на ножках с парой чёрных глаз-бусин; как только её оборотничью форму ни называли однокашники-чародеи из Дикого двора. Но даже если это настолько развеселило и умилило Лале, стоило держать себя в руках.
Простите, сказал он тихо, будто прочитал её мысли. Я не со зла. Просто вы трогательны в этом обличье.
Надо же, подумала Ольжана. А как насчёт того, чтобы похвалить её, когда она в другом теле?..
Больше не сказав ни слова, Лале бережно посадил её за полу плаща, подхватил мешок и выбрался из кибитки.
Теперь мир для Ольжаны сузился до размеров закоулка чёрной ткани, пахнущей сыростью, лошадью и травяными порошками, но и эти запахи она узнала не сразу. Вокруг то грохотала гроза, то звучали редкие шаги и неразборчивые разговоры, а потом потянуло ладаном похоже, в монастыре до сих пор шли ночные бдения. Ольжана различала неровный стук, с которым трость Лале опускалась на каменные плиты, и боялась, что выскользнет при шаге, как тогда Лале выкрутится? Утром они рассуждали о том, чтобы Ольжана осталась в мешке на её взгляд, так было бы безопаснее, но Лале решил, что она может задохнуться.
Да уж, он взял на себя слишком много. Так, будто на самом деле мог её уберечь Ольжана в это не верила; зря она допустила такое.
Пальцы Лале скользнули за полу плаща, вытянули Ольжану из широкого прошитого кармана. Мир вокруг зарябил вокруг было по-прежнему темно, и Ольжана различала лишь очертания стен, подсвеченных особым лиловым оттенком, который улавливал птичий глаз.
Превращайтесь, сказал Лале негромко. Здесь безопасно.
Ольжана ударилась об пол и чуть покачнулась, чтобы устоять на ногах, Лале придержал её за локоть.
Она осмотрелась. Оказалось, что они с Лале стояли в тёмном алькове арочной нише в стене. Впереди тянулась длинная галерея, совершенно пустая. Ольжана разглядела, что одна из стен была замещена чёрными решётками: галерея, как мост, нависала над нижним ярусом, и сквозь решётки можно было увидеть, что происходило внизу.
А внизу действительно шли ночные бдения. Пахло благовонным дымом и ладаном, раздавалось бархатное многоголосие, читающее стихиры. Мелькали пятна света юркие, золотые, от церковных свечей.
Ольжана попятилась глубже в альков, точно её могли заметить, хотя и понимала, что мрак играл им на руку.
Почему здесь? Она судорожно вздохнула. Я думала, это какая-то комната. Где нас не увидят.
Потому что, ответил Лале тихо, у нас здесь встреча. Он закрыл собой выход из алькова. Ждите. И не беспокойтесь.
Я всегда беспокоюсь.
Лале пододвинулся ближе, наклонился к ней.
Вы не можете появиться из ниоткуда при человеке, который будет нам помогать. Понимаете?
Понимаю. Ольжана ковырнула пол носком башмака. Не совсем дура.
Она выглянула из-за плеча Лале на пляску медовых огней. Не появится ли кто-то в их свете?
«Манес кату патеро-ори», выводили внизу мягкие низкие голоса, будто бусины катались по шёлку. Похоже, это был иофатский: что-то в прославление Дланям.
Вы сегодня не моя родственница, госпожа Ольжана. Из-за тесноты алькова Лале сказал ей это почти в висок.
А кто?
Ту о са-акрес. Это «сакрес-с» звучало шипяще, как волна, набегающая на берег в тачератском порту. Огни на стене замельтешили быстрее.
Просто девушка, которой я помогаю убежать от скажем её нежеланного жениха.
Ольжана нахмурилась.