То есть привозить в монастырь незамужнюю девушку лучше, чем свою родственницу?
Брат Клод знает, что у меня здесь нет родственников. Лале поправил сползшую с плеча лямку сумки. Прислонился к стене. К тому же лишь что-то исключительное могло заставить меня привести вас сюда. Я ведь не остановился с вами на постоялом дворе, правильно? И этим «что-то» будет ваш жених. Он богат и влиятелен, вы боитесь его, я боюсь за вас, поэтому и решил хоть на время спрятать вас в монастыре.
А-аб, затянули голоса внизу, аб игне-ерто. Голоса отдавались гулом, охватывали пространство от пола до полукруглого потолка, вторили друг другу и шептали многоязыковым церковным пламенем. Всё вокруг звенело, пело и переливалось, и если бы стихиры могли изгнать из человека скверну, то от такой мрачной красоты чары бы уже давно улетучились из тела.
А почему вы мне помогаете? спросила Ольжана. Ну, на всякий если придётся рассказывать потому что преисполнены доброты?
Вроде того. Казалось, Лале изучал трещины в каменной кладке алькова.
И брат Клод поверит, что меня ищет богатый влиятельный мужчина? Меня? Ольжана выделила это голосом так, как могла: едва слышно. Почему бы ему просто не найти себе другую?
Лале повернулся к ней.
Он горячая голова, а вы его оскорбили.
Чем же?
Связью с монахом. Лале дёрнул плечом. Да, простите. В этот раз придётся так.
Ир-рата, пели голоса, раскатистые, как гроза, ир-рата омаль тр-ратар-рум, и Ольжане казалось, что они завершат ночные бдения на загадочно-зловещей ноте.
Ого, выдавила Ольжана. Ясно.
Хотя ей ничего не было ясно. Она вгляделась в лицо Лале тёмное, даже выражения не разобрать.
Дурной славы не боитесь?
Я-то? Нет. Он повёл подбородком. Об этом не узнает никто, кроме брата Клода.
Спорно, подумала Ольжана. Видно, Лале был чудесного мнения о своём приятеле.
Простите, повторил он хрипло. Я знаю, вам бы этого не хотелось. Я помню, как вас расстраивали подозрения о нас.
Ольжана мысленно хмыкнула. Нет уж: тут либо помнишь, либо делаешь наоборот.
Однако брат Клод вас не расстроит, обещаю.
Слишком много обещаний за последнее время, заметила Ольжана без яда. Но так и быть. Пожала плечами. Говорите что хотите. Только сделайте так, чтобы я выбралась отсюда невредимой.
И умилилась про себя: Длани, ну с какой запинкой Лале сказал это «нас»! Воплощённая добродетель никто не поверит, что он увёз невесту из-под венца. Даже в тесном алькове он собран и строг, хотя, наверное, тут вина Ольжаны. Была бы она обаятельнее кто знает? возможно, рука Лале лежала бы не на стене, а на её животе: так удобно, когда загораживаешь выход в галерею.
Подумала и осеклась: ну поёрничала сама с собой, и хватит.
Там затишье. Ольжана вновь выглянула из-за Лале. Если бдения закончились, значит, сейчас сюда придут? И меня могут увидеть?
Никто лишний не придёт, произнёс Лале одними губами. И вас не увидят. Прошу, успокойтесь.
По своему обыкновению, Ольжана судорожно сплела пальцы. Она была бы рада успокоиться, положиться на Лале и просто посмеиваться с их шептания в благовонном дыму, но
В конце галереи раздались шаги.
Стойте здесь, проговорил Лале.
Он обхватил её за плечи и заставил отступить назад Ольжана прижалась спиной к камню. Для человека, уверенного в своих словах, Лале был чересчур насторожён. Он выглянул из алькова, вышел в полумрак: когда закончились бдения, часть свечей потухла.
Ольжана прикусила губу. Вдруг он предусмотрел и нежеланные встречи с другими монахами?.. Хотелось верить, потому что одной выкрутиться будет почти невозможно.
Камень холодил спину. Ладони взмокли, и Ольжана вытерла их о юбку.
Она понимала, где находится Лале, лишь по стуку трости, а потом по шёпоту; слов было не разобрать. Мгновение и полыхнул свет: это Лале отступил, и Ольжана увидела, что его спутник держал в руках масляную лампу. На глиняном носике дрожал огонь.
Ольжана, сказал Лале. Это брат Клод.
Она поздоровалась с осторожным поклоном.
Лале называл его правой рукой настоятеля, и Ольжана представляла человека лет сорока, не меньше. Но брат Клод оказался значительно моложе лет двадцати пяти или, может, двадцати семи; и ему совсем не шло башильерское «Клод». За последнее время Ольжана увидела много кубретских лиц брат Клод был однозначно кубретцем. Чернокудрый, с крупным горбатым носом и тёмными глазами, в которых отражался огонь, невероятно красивый мужчина на вкус Ольжаны, и она рассмотрела это даже в полутёмной галерее.
Здравствуй, джана, сказал брат Клод тихо и вежливо. Глянул на Лале. Видимо, это долгая история, Лазар?
«О да, ответила Ольжана мысленно. И ты даже не представляешь, насколько».
* * *
«Ашегер», сказала Ольжана, ведь значит «звезда». Монастырь назвали так, потому что он почти царапает крышей небо? И махнула рукой.
Она сидела в келье на вершине единственной монастырской башни. Из окна открывался вид, от которого дух захватывало, на обрыв и горы, нежно-голубые в утренней дымке. Рядом на подоконнике, широченном, высеченном из камня, сидел брат Клод. Так же как и Ольжана полубоком. И, в отличие от неё, он совсем не боялся вывалиться наружу: Ольжана понимала, что не втиснулась бы в узкий проём, но благоговела перед высотой.
Может быть, ответил брат Клод мягко. А может, это от языческого капища богов-близнецов Ашгеру , которое было здесь до прихода манитов. Но моя любимая легенда: Ашегер это женское имя.
Брат Клод сам выглядел как герой кубретской легенды. На рассвете, когда Лале только познакомил их надлежащим образом без полночной суеты, Ольжана ещё смущалась и отводила глаза. Но потом Лале ушёл спать дальше, а брат Клод, отстояв утренние бдения, вернулся и решил развлечь Ольжану беседой. Говорить с ним оказалось так легко и приятно, что теперь Ольжана рассматривала его чуть ли не в упор ну Длани, каков красавец! Это была красота кроткая, неземная, словно с монастырской росписи, но Ольжана также могла представить юркого брата Клода в седле боевого коня.
Светлая кожа с оттенком розовизны. Тяжёлые кудри, едва не падающие на лоб, он обстригал их, но не слишком рьяно. Похоже, из всех башильеров брили волосы только иофатцы как весельчак брат Бриан.
Назвать мужской монастырь в честь женщины? засомневалась Ольжана. Или это кто-то из Перстов?
О-о, джана, совсем нет. Брат Клод мечтательно улыбнулся. Словом «джана» он называл и её, и Лале: Ольжана решила, что это какое-то душевное обращение и к мужчине, и к женщине. Наш монастырь древний, и ходят слухи, что поначалу он носил другое имя. Но потом случилось вот что.
Ольжана радостно закивала, желая послушать историю, и потянулась к столу за чаркой; глотнула вина, щедро разбавленного водой (настолько щедро, что от вина остался лишь оттенок вкуса). Рядом на столе поблёскивало узорное блюдо с остатками изобильного завтрака: лепёшками, овощами и сыром. Не считая стола и застеленной кровати, келья была пуста.
Говорят, начал брат Клод плавным голосом, сам лучась от того, что рассказывает, жил в этом монастыре юноша. Он был строптив и горд, и даже служение Дланям не усмирило его пыл. Юноша стал башильером, чтобы разить иноверцев, но один прецептор ордена, рыцарь, понял, что в его сердце злоба, а не вера, и повелел ему нести службу тут, в этой уединённой обители. Как-то юноша отправился по делам настоятеля может быть, в Кубрет, а может быть, в Дарджвели, а может быть, в горную деревушку, чьё название не пощадило время, и встретил там девушку с глазами, как у серны, и тяжёлыми косами цвета базилика.
Ольжана нахмурилась.
То есть с зелёными?
Брат Клод глянул в замешательстве. Вот уж у кого глаза были, как у серны!
Нет же Он задумчиво потёр шею. Имеется в виду тёмно-лиловый цвет. У нас растёт такой базилик. Косы Ашегер были чёрными, но с лиловым отливом