Она великолепно играла. Нет, не великолепно это не то слово.
Она так говорила, у нее был такой голос, такое лицо, она так просто и естественно произносила это мягкое «любимый», что я почти поверил, будто мы и в самом деле уже очень долго живем вместе, и у нас есть сын Антон, крепкий такой живчик, но все дети болеют больше или меньше, а она господи, да я даже не знал ее по имени, но это было неважно, это не имело никакого значения, в действительности, я, конечно, знал это имя, просто забыл вдруг вылетело из памяти
Да, она так обожает его, нашего сына, наше дитя, наш смысл, нашу надежду, она просто не может видеть его больным, сердце обрывается, на нее глядя, сил нет
Да, и там, где-то на периферии, действительно есть ее мать, и у нас с ней даже не самые плохие отношения, хоть и теща; как говорится, могло быть и хуже
Не знаю, как ей удалось передать все это совершенно однозначно всего несколькими фразами. Не знаю. Не понимаю.
Знаю только, у меня перехватило дыхание от этих ее слов, и что-то защемило в груди: бедная, милая Как во сне я встал, подошел она тоже встала, у нее такие глаза огромные были, с ума сойти, как-то шевельнулась навстречу, всем телом, и это было так просто и понятно она просила не о страсти, нет, ей сейчас действительно нужна была поддержка и помощь я это знал и не сомневался ни секунды
Не знаю, что бы произошло в следующий момент, наверное, я бы ее обнял или поцеловал скорее обнял не знаю, не знаю! Мы уже почти коснулись друг друга: как будто бы даже не телом, а оголенными, бесконечно беззащитными душами чушь
Сначала раздались шаги, но мы просто не обращали на них внимания, нам было не до этого, а потом и голос, резкий, режущий, совершенно неуместный здесь голос:
Дианка, вот ты где! А я тебя обыскался уже
И что-то нарушилось, разбилось моментально и непоправимо, она взглянула растерянно, дернулась, как будто застигнутая на месте преступления, сказала: