А дождь так и лил, так и хлестал в стекла окон омнибуса. По временам завывал ветер, сверкала молния и гремел гром. Была буря. Омнибус, в ожидании багажа, стоял около плохо освещенного одним газовым фонарем станционного подъезда. Площадь перед станцией была вовсе не освещена, и чернелось совсем темное пространство. На подъезде переругивались носильщики на непонятном языке, который супруги принимали за испанский, но который был на самом деле местный язык басков. Все было хмуро, неприветливо. Николай Иванович взглянул на часы и сказал:
По парижскому времени четверть одиннадцатого. Достанем ли еще чего-нибудь поесть-то в гостинице? Есть как волк хочу, прибавил он. Две порции румштека подавай и то проглочу!
Уж и поесть! Хоть бы кофе или чаю с молоком и булками дали и то хорошо! откликнулась супруга.
Но вот сундук принесен и взвален на крышу омнибуса, проводник вскочил на козлы, и лошади помчались по совершенно темному пространству. Ни направо, ни налево не было фонарей. Глафира Семеновна была в тревоге.
Уж туда ли нас везут-то? говорила она. В гостиницу ли? Смотри, какая темнота
А то куда же? спросил супруг.
Да кто же их знает! Может быть, в какое-нибудь воровское гнездо, в какой-нибудь вертеп. Ты видал проводника-то из гостиницы? Рожа у него самая разбойничья, самая подозрительная.
Однако у него на шапке надпись: Готель-де-Франс.
Да ведь можно и перерядиться, чтобы ограбить. Что меня смущает это темнота.
Полно Что ты Разве это возможно? успокаивал супруг Глафиру Семеновну, а между тем уж и сам чувствовал, что у него холодные мурашки забегали по спине.
Главное то, что мы в карете одни. Никто с нами в эту гостиницу не едет, а приехали в Биарриц много, продолжала супруга.
Не думаю я, чтобы здесь проделывали такие штуки. Европейское модное купальное место.
Да, модное, но здесь испанская земля начинается, а испанцы, ты, я думаю, сам читал, нож у них на первом плане нож разбойничество
Николай Иванович чувствовал, что бледнеет. Он выглянул в открытое дверное окно омнибуса и затем произнес дрожащим голосом:
В самом деле по лесу едем. Стволы деревьев направо, стволы деревьев налево и никакого жилья по дороге. Не вынуть ли револьвер? Он у меня в саквояже, сказал он жене.
Да ведь он у тебя не заряжен.
Можно зарядить сейчас. Патроны-то у тебя Ах, патроны-то ведь в багажном сундуке, а сундук на крыше омнибуса!
Ну, вот ты всегда так! набросилась на мужа Глафира Семеновна. Стоит возить с собой револьвер, если он не заряжен! А вот начнут на нас нападать нам и защищаться нечем.
Да ведь никто не знает, что не заряжен. Все-таки им можно напугать. Я выну его.
И Николай Иванович стал отворять саквояж.
Постой Погоди Фонари появились Улица Мы выехали из леса остановила мужа Глафира Семеновна.
Действительно, выехали из леса. Ехали улицей с мелькавшими кое-где газовыми фонарями. То там, то сям попадались постройки. На одной из них виднелась даже вывеска: Hotel de Bayoune. Наконец постройки пошли уж вплотную.
Ну, слава богу, город здесь, если что случится, так и караул закричать можно. Услышат сказала Глафира Семеновна и перекрестилась.
Николай Иванович тоже ободрился и тотчас же стал упрекать жену:
Какая ты, однако, трусиха Это ужас что такое!
Да ведь и ты то же самое
Я? Я ни в одном глазе
Однако за револьвером полез.
Это чтоб тебя успокоить.
А дождь так и лил, ветер так и завывал, гремя железными вывесками.
Омнибус остановился перед железной решеткой, за которой виднелся двухэтажный дом с освещенной фонарем вывеской Hotel de France, висевшей над входной дверью. Из двери выбежал мужчина с непокрытой головой и с распущенным зонтиком, отворил дверцы омнибуса и, протянув руку Глафире Семеновне, помог ей выйти и под зонтиком проводил ее до входа.
Сзади ее перебежал и Николай Иванович.
Супруга стояла в швейцарской и говорила:
Коробки со шляпками Бога ради, коробки со шляпками чтоб не замочило! Ле картон авек де шапо ля плюй же ву при, авек параплюи Николай Иваныч, бери зонтики и беги в карету за коробками.
8
Комната в гостинице осмотрена супругами. Цена сообщена. Их сопровождал хозяин-француз, тот самый, который выскочил из гостиницы с зонтиком к Глафире Семеновне.
Дорого сказал Николай Иванович в ответ на объявленную цену. Се шер Больше шер, чем в Париже. А Пари дешевле
Он хотел было торговаться, но Глафира Семеновна перебила его.
Брось Биарриц ведь самое дорогое, самое модное место, сказала она. Здесь, само собой, дороже Парижа.
Модное-то модное, но почем знать, может быть, мы не в центре города, а в каком-нибудь захолустье? Да и верно, что в захолустье, судя по той пустынной дороге, по которой мы ехали.
А если это в захолустье, то ночь переночуем, а завтра и переедем. Ведь завтра утром пойдем смотреть город и увидим, в захолустье это или в центре.
Пока они разговаривали по-русски, француз-хозяин хлопал глазами.
Если вы возьмете у нас полный пансион, то, разумеется, вам обойдется дешевле, проговорил он по-французски.
Глафира Семеновна перевела мужу.
Какой тут пансион! воскликнул тот. Надо прежде испытать завтра чем и как здесь кормят, а потом уж уговариваться о пансионе. Нон, нон, пансион демен, завтра пансион, дал он ответ хозяину. А апрезан дони ну дю тэ тэ рюсс русский чай и манже, манже побольше. Глаша! Ты лучше меня говоришь. Скажи ему, чтоб подали нам чаю, молока, кипятку к чаю и поесть чего-нибудь.
Начала ломать французский язык Глафира Семеновна. Хозяин понял и объяснил, что еды теперь он никакой не может дать, кроме хлеба, масла и яиц, так как кухня уже заперта. Она перевела мужу.
Ну, черт его дери, пусть даст к чаю хоть хлеба с маслом и яйца.
Хозяин ушел. В комнату начали вносить картонки, саквояжи, баульчики, полушки. Явилась в комнату молоденькая заспанная горничная в черном платье и белом чепце и стала приготовлять постели и умывальник. Глафира Семеновна раздевалась, снимала с себя корсаж и надевала ночную кофточку. Николай Иванович сердился и говорил:
И как это они здесь за границей свою кухню везде берегут! Кухня и повар словно какая-то святыня. Еще нет одиннадцати часов, а уж и кухня закрыта, и ничего достать поесть горячего нельзя. Мы, русские, на этот счет куда от иностранцев вперед ушли! У нас в Петербурге, да и вообще в России, в какую хочешь захолустную гостиницу приезжай ночью до полуночи, то тебе уж всегда чего-нибудь горячего поесть подадут, а холодного ветчины, телятины, ростбифа, так и под утро дадут. Разбудят повара и дадут. А здесь в хорошей гостинице только в одиннадцатом часу и уж отказ: кухня заперта, его превосходительства господина повара на месте нет.
Ну что делать, в чужой монастырь с своим уставом не ходят, откликнулась умывавшаяся супруга. Такие уж здесь порядки.
Да пойми ты: я есть хочу, есть, я путешественник и приехал под защиту гостиницы. Гостиница должна быть для меня домом, как это у нас в России и есть. Ведь это гостиница, а не ресторан. А я в ней и холодной еды себе вечером достать не могу, доказывал Николай Иванович.
Девушка принесла в номер чай, сервированный на мельхиоре, две булочки, два листочка масла, но яиц не было.
Пуркуа без еф? Яйца нужно! Еф! воскликнул Николай Иванович.
Но горничная заговорила что-то на непонятном для супругов языке.
Испанка, должно быть, сказала Глафира Семеновна. Эспаньоль? спросила она девушку.
Non, madame Basque дала ответ горничная.
Баска она.
Что же она про яйца говорит?
Ничего понять не могла я. Да брось. У меня в корзинке два хлебца с ветчиной есть, которые ты купил в Бордо, вот и съешь их.
Ах, Бордо, Бордо! Вот видишь, как Бордо нам помог, а ты не хотела в этот город заехать! проговорил Николай Иванович. Ну, баска, уходи, проваливай, махнул он рукой остановившейся горничной и смотревшей на него недоумевающими глазами. Да никак она и кипятку к чаю не подала? взглянул он на поднос с чаем.