Под маяком - Накул Александр

Александр Накул

Под маяком

Часть 1. Остров Обнажённой Богини

1. Исследователь русской поэзии

В ослепительно солнечный летний день 1942 года долговязый школьник дожидался трамвая на одной из остановок Камакуры, старой японской столицы.

Вокруг было обычное лето в старом городе, и на первый взгляд в ней не было признаков войны. Над тесной улочкой нависали четырёхэтажные дома неожиданно высокие для города старинных двухэтажных домов, тесных зелёных переулков и старинных деревянных храмиков. Посреди мостовой блестели трамвайные рельсы, который убегали вниз по улице, туда, где между угловатыми силуэтами зданий полыхал кусочек бездонно-синего моря.

Война была там, за этой гладью. Где-то там сходились армады огромных, свирепых судов, гремели выстрелы, надрывались паровые котлы и решалась судьба всей Азии. Но море оставалось всё тем же, невозмутимым, спокойным. Как ни в чём не бывало продолжало оно дышать, накатывая на берег волну за волной, и было ясно, что для него не существует ни войны, ни людей.

Школьник был долговязый и немного неловкий, с коротко остриженной вытянутой головой и очень цепким, внимательным взглядом сверкающих чёрных глаз. Само лицо было довольно приятным и стало бы совсем симпатичным, если бы не застывшая на нём маска тревожного напряжения.

Школьная форма была самая обычная полувоенный чёрный френч-гакуран и брюки. Ни то, ни другое уже несколько дней не знало ни утюга, ни обычной щётки. И всё равно по десятку признаков хотя бы по гербу на рукаве, который никто из мальчиков не замечает можно было определить, что он учится в одной из самых престижных школ уже теперешней столицы. Так что занести на улицы столицы старой школьника могло либо дезертирством, либо трудовой мобилизацией хотя кто будет размещать военное производство в этом курортно-сувенирном городишке?

А вот наблюдатель достаточно проницательный наверняка угадал бы ещё, что школьник, хоть и стоит на трамвайной остановке, но вовсе необязательно ждёт трамвая. Могло быть и так, что он и сам не знает, чего именно ждёт.

Иногда он просто рассматривал дома. Потом он начинал напряжённо рассматривать рельсы, уходившие за поворот, откуда должен был появиться трамвай. Но потом переводил взгляд в полумрак ближайшего переулка, где трамваи точно не ходили.

А совершенно просветлённые люди (такие встречаются только в древних преданиях и, возможно, в самых престижных столичных додзё, которые на всякий случай скрывают от бестолковых варварских исследователей) могли бы угадать ещё больше: сейчас решалась его судьба. Дождаться или не дождаться этого кого-то или чего-то было для него сейчас вопросом его жизни и смерти.

Трамваи между тем по случаю военного времени ходили редко.

 А вы, я вижу, молодой человек, в Гакусюине обучаетесь,  послышался за спиной низкий и скрипучий голос.

Школьник обернулся.

Он не знал старичка, который к нему обратился. Но сразу стало ясно, что это не тот, кого он ждёт.

Старичок ещё только входил в пожилой возраст, но уже заранее внушал отвращение. Больше всего он напоминал крысу, которую вымыли и обрядили в светлый костюм и чёрный галстук в горошек. Свой низкий рост он компенсировал презрительным взглядом сквозь здоровенные профессорские очки, а на лице с усиками застыло неизменно брезгливое выражение.

На всякий случай школьник ответил:

 Да, это так. Меня просто отправили сюда помогать при описи и перевозке архивов.

(В конце концов, подумал он про себя, то, что поручил ему Курортник, может считаться и архивной работой.)

 Люди вашего круга слишком берегут своих детей,  назидательно заметил старичок.  А между тем в прошлом такого не было. Все от тринадцати до семидесяти лет шли на войну. А те, кто был старше семидесяти, скрывали, пока могли, свой возраст.

 Думаю, в современной войне это непросто. Она ведётся на океане. А у нас не бесконечное количество кораблей.

 Это детали,  отмахнулся старичок.  Нам необходимо усилить давление и тогда получится закончить войну за несколько месяцев. Американцы люди изнеженные, они умеют только фотографироваться. Плохо, что тянули до Перл-Харбора, и плохо, что не смогли повторить. Ещё три-четыре такие атаки и они бы убрались из Азии и с Тихого Океана.

 Так нам то же самое и после атаки на Перл-Харбор говорили,  напомнил Кимитакэ,  якобы американцы испугаются и уберутся из Азии и Тихого Океана. Но этого не случилось.

 Разумеется, не убрались! Они же не так просты! Они чуют, что мы дали слабину, и поэтому давят. Нужно было повторять подобные атаки снова и снова. Чтобы американцы убедились: воевать с нами это не лёгкая прогулка, им нечем будет хвастаться перед цыпочками на Гавайях.

 Но у американцев уже не осталось таких огромных и беззащитных баз. А те, что остались, атаковать непросто. Они же теперь научены опытом и усилили охрану.

 Это ерунда. Любую базу можно атаковать. Вопрос лишь в потерях. И чем больше мы оттягиваем время, тем больше потерь будет. Противник успеет укрепиться ещё сильнее. Мы теряем верный шанс на гегемонию в Азии. Про это писал ещё Кита Икки. Лично я далеко не являюсь поклонником покойного, и повесили его за дело. Но порой он писал и дельные вещи. Не просто так он настолько популярен у современной патриотически настроенной молодёжи.

Кимитакэ вспомнил, как повстречал этого Киту Икки,  несмотря на казнь, неупокоенный монах всё равно находил способ пробираться в наш мир и всячески вредить. А ещё вспомнил, что творил он при жизни: Восстание молодых офицеров было только самым громким из учинённых им скандалов, после которого непоседливого служителя пришлось наконец-то повесить.

Надо было что-то сказать, и Кимитакэ сказал просто, но осторожно, чтобы не нарушить государственной тайны:

 Кита Икки и его идеи действительно очень влиятельны.

 Этим остолопам, которые отвечают за пропаганду, пора бы уяснить, что молодёжи нужны образцы, нужны яркие, особенные публицисты, которые говорят на одном с ними языке и не стесняются призывать к погромам и геноциду. Почему мы настолько стыдимся себя же, что даже едва показываем наши фильмы хотя бы на тех территориях, которые мы контролируем. Я понимаю, почему мы не переводим литературу теперешние авторы сплошь коммунисты и враги государства, хуже, чем во Франции. Но почему мы не снимаем для них агитационные фильмы? Почему позволяем Голливуду растлевать азиатскую душу? Не лучше ли вспомнить пример из нашей отечественной истории что сделал сёгун, когда ему доложили про испанского матроса, который хвастался, что у испанского короля множество колоний и их становятся всё больше, потому сначала приходят священники а потом и солдаты.

 Дело, конечно, важное,  согласился Кимитакэ.  Но наши фильмы, пожалуй, не очень зрелищные, если сравнивать их с теми, что снимают американцы. У нас короче традиция и меньше опыта. Американские актёры великолепно смотрятся даже полураздетые, такого запомнишь, даже если фильм не очень интересный а наши презирают тело и прячутся под грим. Даже те фильмы, где они высмеивают азиатов, смотреть увлекательно. К тому же мы очень любим драму и преодоление перед лицом обречённости. Для человека, который рос за границами Японии, наши агитационные фильмы покажутся скорее антивоенными, а наши несгибаемые герои несчастными жертвами, которых бросили в самое пекло. С этим пока ничего не поделать, ведь именно с этой мыслью смотрят в камеру все: режиссёр, оператор, актёры. Я думаю, это просто наша культура.

 Ради распространения культуры можно было бы от культуры и отказаться!