Через неделю одно только присутствие близнецов заставляло Демьяна жаться в уголок и быть незаметным; как-то на тренировке он поздно заметил одного из них, метнулся с дорожки, и на всякий случай поплыл к лесенке, уцепился за неё но тут его накрыли две пары рук.
Он не успел вдохнуть воздух перед тем, как его сорвали с перекладин.
И толкнули под воду.
Толкнули. Уселись сверху. Вдвоём.
Демьян начал бешено крутить руками, изгибаться; с некоторым недоумением «а чё так быстро?» его выпустили.
Он отчаянно вдохнул, выкарабкался на бортик и сидел там минут пятнадцать, пока не вернулся уходивший по своим делам тренер.
Позже Демьян думал, зачем они так сделали. Почему.
Он не представлял для них никакой угрозы. Не предпринял ничего опасного или компрометирующего. Не подорвал статус. Не поставил под сомнение авторитет. Наоборот, даже невольно подчеркнул его.
Нет.
Он просто в панике бежал с их пути.
И всё.
Для них этого оказалось достаточно.
Сработал инстинкт охотника: «вижу убегающую жертву догоняю».
Неважно зачем. Неважно, с какой целью.
Близнецы без размышлений, без оценки ситуации, мгновенно определили роли. И исполнили свою часть.
Оба они увидели, как рядом пытается заполошно скрыться от них, не от них, неважно жертва. И бросились в погоню. Сразу. Не сговариваясь.
Вот так.
В тот день он отчётливо понял, что такое быть жертвой.
Понял. Ощутил. Прочувствовал.
Ему не понравилось.
Хорошо, сказал ботан. Вставай.
Демьян надел джинсы, и ботан повёл его за собой в ванну.
Пустил воду.
Звук набирающейся воды: уютный, домашний, никак не вязался с этими людьми, вторгшимися в его жизнь. Сейчас бы пачку кальмаров, и банку пива. Две банки пива. Холодненьких. А не это вот всё.
Мыться собираешься? спросил Демьян, прикидывая, успеет ли пластиковый перехватить его руку, если он ударит ботана; судя по его противоестественно быстрой реакции, успеет.
Нет, сказал ботан. Мы сейчас подпишем бумаги. На квартиру. Марина Алексеевна всё уже подготовила. Она нотариус. Оказывает широкий перечень услуг, в том числе с выездом к клиенту.
Марина Алексеевна снисходительно улыбнулась и раскрыла папку.
Это незаконно, сказал Демьян, старательно придавливая пульсирующий в груди ком ярости.
Закон, знаешь ли, на то и закон, чтобы уметь его обходить, сказал ботан. Советую любой запрет рассматривать как вызов. И тогда жизнь наладится. Заиграет, так сказать, красками.
Квартира на матери.
Мы знаем об этом, сказал ботан. Знаем. Но спасибо, что проинформировал. Да. Насчёт информирования. Довожу важные тебе сведения. Если у тебя возникнут какие-либо возражения, позывы к непродуктивной дискуссии, или что-то ещё такое же Понимаешь? То тебе придётся нырнуть. Викинг тебя подержит немного. Под водой. Дыхание задерживать умеешь?
Нет, сказал Демьян.
Ну и отлично. Вот ручка. Подписывай. А потом поедем в лабораторию.
Какую ещё лабораторию?
А в центре, сказал ботан. На Патриках. Называется романтично. Липс. Знаешь английский?
Нет, сказал Демьян.
И не надо. Многие знания многие печали. В общем, две недели в лаборатории, и свободен. Как птица. Выйдешь без долгов. С чистой совестью, к тому же. Нет возражений?
Есть, сказал Демьян.
Ну вот и хорошо, сказал ботан. Вот и славно. Подписывай.
Айфон верни, Демьян, старательно игнорируя успокаивающий гул падающей воды, взял ручку.
Зачем он тебе? легкомысленно сказал ботан. Зависимость?
Демьян посмотрел ему в лицо, улыбнулся, поудобнее перехватил ручку.
Мысленно прицелился. В шею.
И ударил.
***
Нельзя ступить в свой собственный след, что бы там ни говорили сталкеры и разведчики, нельзя моргнуть так же, как сделал это секунду назад; прошлое ежемгновенно падает в серое небытие, втягивается в старинное зеркало, желейно застывает там, ожидая смотрящего.
Навечно.
Поэтому сколько ни мечтай вернуть всё обратно, сколько ни планируй результат будет одним. Ничего не поменяется. И не вернётся.
Но при определённом везении это самое прошлое можно хотя бы разглядеть.
Это Ротко, сказал Герхард Рихардович, тощий человек со впалыми щеками, представившийся заместителем главврача, и ткнул длинным своим пальцем в полотно, смахивающее скорее на раскрашенный дошкольником флаг какой-нибудь страны: три неумело прописанных ленты, одна над другой, и разлапившиеся грубыми мазками полосы между ними. Эстимейт сто.
Что? спросил Демьян.
Герхард Рихардович остановился. Посмотрел на него.
Почему волосы мокрые?
Да так, уклончиво ответил Демьян, стараясь выбросить из памяти долгие две минуты под водой, а на шее каменные и безжалостные пальцы пластикового.
Оценочная цена картины сто миллионов, сказал Герхард Рихардович, и повёл Демьяна дальше по коридору. А это Джакометти. Вот здесь у нас Фаберже. Три экземпляра.
Миллионов чего? спросил Демьян.
Пластиковый нетерпеливо подтолкнул его сзади.
Долларов, ответил Герхард Рихардович.
По шальным его глазам было понятно, что он наслаждается и лекцией, и замешательством Демьяна.
Вот за это? сказал Демьян. За эту хрень?
Знаешь, что такое седация? спросил Герхард Рихардович.
Что-то знакомое, Демьян пошевелил пальцами.
Был у стоматолога когда-нибудь? Вот. Это анестетик. Обезболивающее. У нас так же. Все эти молекулярно идентичные реплики настраивают клиентов на безболезненное расставание с деньгами. Задают уровень. Пойдём. Хочу, чтобы ты посмотрел рекламу. Дал, так сказать, обратную связь. Мы её ещё не запускали. Будешь фокус-группой.
Коридор закончился, и они вышли в небольшой зал с двумя охранниками и дверью; под потолком на экране беззвучно крутилось какое-то видео.
Здесь мы изображаем Фрейда. Актёр изображает. Герхард Рихардович показал на экране мужика лет шестидесяти, с аккуратно стриженой бородой и недобрыми глазами. Фрейда-то знаешь? Психоаналитик.
Демьян пожал плечами.
Фрейд этот сидит на роскошном массажном кресле, ногу он вытащил из захватов и дерзко закинул на колено; пишет. Строчит что-то в блокнотике. Вдохновенно. Шустро. Ботинки у него кожаные, крепкие. Дорогие.
О! сказал Демьян. Вот этого знаю.
Рядом, на кушетке, полулежит знакомый из мемов старик: тот, который неискусно скрывает боль. В лице усталость, обречённость. Улыбка его про страдание. Неизбывное и вечное.
Старик гримасничает.
Тут откуда ни возьмись! к Фрейду стремительным шагом подходят два суровых медбрата в нежно-зелёных халатах, бесцеремонно подхватывают под руки, и волокут из кадра. Фрейд возмущён.
Круглые очки его летят на пол, блокнот летит на пол.
Медбрат твёрдым ботинком сочно давит исписанные страницы, а вторым шагом в крошево расплющивает очки; хруст оправы ощущается даже на замьюченной картинке.
Рядом со стариком образуется вдруг красотка, ободряюще улыбается ему; в улыбке этой обещание невозможного. Подтягивает откуда-то сверху шлемофон, нежно надевает, а шлемофон вот какой: закрывает полностью голову, впереди у него нечто вроде кольцеобразного хобота, уходящего под нижний край, а в макушке гофра. Спереди, там, где предполагается лоб, салатового цвета лого: губы и надпись «ЛИПС».
Красотка склоняется с прямыми коленями, с выгнутой спиной перед стариком. Устраивает во рту его нижнюю часть хобота.
Тот занимает расслабленную позу. Показывает нам два больших пальца.
В экран врываются короткие фразы, пульсируют и тают: «ЛИПС. Отцепи якоря прошлого. Эффект после первого сеанса. Гарантия. Только по рекомендации».
Ну? спросил Герхард Рихардович, когда закольцованное видео пошло на следующий круг.
Не знаю, сказал Демьян, прикидывая, можно ли оттолкнуть врача и промчаться мимо пластикового; но с другой стороны, куда дальше? Ключи от квартиры они у него забрали. Телефона нет. Кошелька нет. Ничего у него нет. Пустота. А тут этот ещё. С дурацкими вопросами. Вот заняться человеку нечем. Это про дом престарелых, что ли? И что за шлем?