С советской жестянкой, приколоченной для юмора:На объект не входить! Опасно для жизни!. .
Елка была как настоящая, но сын захотел живую. Поставила в результате две. Соседи в округе обнесли миллионами лампочек снаружи свои дома и деревья. Сын подбивал приволочь из сарая по снегу раздвижную алюминиевую лестницу, влезть на стеклянную крышу и развернуться в праздничном безумии, нормальном для аборигенов (“Мы же американцы, мама?”), но максимум, на который пошла Полина в смысле экстерьера, было опутать проводами магнолию, которая по ночам призывно светилась на заснеженном откосе перед центральным входом в их стеклянный дом. Люди, которые бросали сравнивающий взгляд из машин, проезжающих внизу по дороге, должны были признать, что и этот дом готов к празднику.
Но к Рождеству муж не вернулся.
Миллениум в прошлом году встречали всей семьей на лыжах в горах Вермонта – именно там, в отеле, откуда Максу было некуда бежать, открылось, что без дури он себе места не находит. В России предаваться расширению сознания, конечно, легче. Может быть, поэтому не возвращается, что прокурил себе мозги в стране эксцессов?
Когда в колледже проходили механизмы защиты, Полине показалось, что она нашла ключик к его внутреннему миру.Компартментализация. Тогда Макс еще выслушивал, хотя уже болтал длинной своей ногой. Она спешила объяснить, что поняла сама. Как от напора противоречивых и даже взаимоисключающих чувств и “опытов”, в сознании, которое впадает в отрицание, происходит их диссоциация, а после заключение в разные отсеки. Типа камеры в тюрьме. “Понимаю, – говорил он, схватывая, как обычно, суть. – Способ организации неприемлемого путем дезинтеграции и изоляции частей. Хочешь сказать, что я в распаде?” – “Нет, но…” – “А тебе в голову не приходило, что тюрьма может восстать? Что мы, разведенные по разным камерам, объяты одним желанием? Снести все на хер стены и перегородки? Уничтожить заебавшую нас тюрьму изнутри?”
Может быть, этим он и занимается в России, восставший ее супруг?
Самоосвобождением?
Обратная сторона этой медали, возможно, героической, – в том, что “Ноль-Первый” встречать приходится не дома, а как нищенка на паперти. В штате Коннектикут у Ляли.
Полтора часа переться за Гудзон.
Лучшая подруга? Возможно, Ляля и стала бы ей – не будь между ними такого сходства. Даже чисто внешнего. Подчеркнутого тем, что Ляля после знакомства с Полиной перекрасилась в блондинку и стала носить ультрамариновые линзы. Сравнение стало неизбежным, но, к сожалению, Ляля считает, что не в ее, Лялину, пользу. Несмотря на смену линз, глаза у Ляли стабильные, тогда как у Полины меняют цвет. Про формы уже не говорим. В этом смысле в Москве бы Лялю разубедили, но здесь, в условиях субарбиальной изоляции, – кому за это взяться? Тем более, что от избранного образа жизни за компьютером формы не убывают, а совсем напротив.
С прической все в порядке – Диночке благодаря. Но что надеть? Долго Полина решала. Кончилось тем, что слегка подкрасилась, ограничившись свитером и слаксами из мягкой лайки.
Вся в черном, как вдова.
Соломенная…
*
Дом был гостеприимный и, благодаря интеллектуальной предприимчивости Ляли, с широким радиусом захвата.
Фото на “стене гордости”- wall of honor - говорили тем, кто появлялся здесь впервые, что место почтил своим присутствием даже Нобелевский лауреат, который своей поэзии, правда, не читал, увлекшись фирменным салатом “оливье”, традиционно подающимся здесь в советском тазике. На фотографии про это он и написал фломастером наискосок: “ Вкусней, чем в “Русском самоваре”! ВашЛоуренс Оливье”.