В ходе эволюции природа приложила усилия к тому, чтобы все особи отличались друг от друга. Мы воспроизводим наш вид, сочетая отцовские и материнские гены. Эти наследуемые переменные дают практически бесконечное разнообразие сочетаний. Физически и психически каждый из нас уникален. Любая культура, которая в интересах эффективности или во имя каких-либо политических или религиозных предпосылок стремится стандартизировать человечество, совершает вопиющее преступление против биологической природы человека.
Науку можно назвать сведением множественности к однообразию. Она стремится объяснить бесконечно разнообразные явления природы, абстрагируясь от уникальности каждого конкретного случая, концентрируясь на общих чертах и в итоге выводя некий закон, в рамках которого эти обобщения имеют смысл и могут эффективно использоваться. Рассмотрим примеры. Яблоки падают на землю, а Луна движется по небу. Люди с незапамятных времен наблюдали за этими явлениями. Вместе с Гертрудой Штайн они убедились, что яблоко — это яблоко, а Луна — это Луна. Но лишь Исаак Ньютон понял, чтó общего у этих абсолютно несхожих явлений, и сформулировал теорию притяжения таким образом, что определенные закономерности, связанные с яблоками, небесными телами, да и со всем остальным во Вселенной, можно объяснить и рассмотреть в рамках единой системы воззрений. Таким же образом человек искусства, сочетая безграничное разнообразие и уникальность явлений внешнего мира и свое воображение, наделяет их значением в рамках упорядоченной системы форм, словесных или музыкальных структур. Желание упорядочить беспорядочное, вывести гармонию из диссонанса и свести разнообразие к единству — своего рода интеллектуальный инстинкт, первичная, фундаментальная потребность разума. В науке, искусстве и философии это стремление — назовем его волей к порядку — чаще всего приносит пользу. Да, воля к порядку породила множество незрелых теорий, основанных на недостаточных доказательствах, абсурдные метафизические и теологические системы; из-за нее идеи педантично принимались за истинные явления, а символы и абстракции — за данные, полученные напрямую через органы чувств. Но эти несомненно прискорбные ошибки не несут серьезной непосредственной угрозы, хотя иногда скверная философская система может нанести косвенный вред, предоставляя оправдания для бессмысленных и негуманных действий. По-настоящему опасной воля к порядку становится в области политики и экономики.
Здесь то, что в теории явилось сведением беспорядочного многообразия к понятному единству, на практике становится низведением человеческой многогранности к недочеловеческому единообразию, свободы — к рабству. В политике эквивалентом полноценной научной теории или философской системы служит тоталитарная диктатура. В экономике безупречное по композиции произведение искусства — это бесперебойно работающая фабрика, где работники и станки идеально пригнаны друг к другу. Красота упорядоченности используется как оправдание деспотизма.
Организованность необходима, поскольку свобода возникает и имеет значение лишь в самоуправляемом обществе, основанном на сотрудничестве индивидов. Но, будучи необходимой, организация может стать и губительной. Избыток организации превращает людей в роботов, подавляя творческое начало и лишая шансов на свободу. Как правило, безопасный курс лежит посередине — между полным попустительством, с одной стороны, и тотальным контролем — с другой.
Раньше технические достижения сопровождались активным развитием организации. Сложности оборудования должна была соответствовать сложность социального устройства — обществу следовало работать так же исправно и эффективно, как и новые средства производства. Чтобы вписаться в эту систему, личности должны были полностью лишиться индивидуальности, отринуть присущее им от рождения многообразие и подстроиться под общий шаблон, то есть приложить все усилия к тому, чтобы стать роботами.
Заорганизованность обесчеловечивает, усугубляя тем самым обесчеловечивающие последствия перенаселенности. Развитие промышленности заставляет значительную часть постоянно увеличивающегося населения стягиваться в крупные города. Но жизнь в крупных городах наносит ущерб душевному здоровью. Говорят, что наибольшее количество случаев шизофрении наблюдается в переполненных городских трущобах. Она не способствует возникновению малых самоуправляемых групп, где свобода сочетается с ответственностью — первым условием существования истинной демократии. Городская жизнь анонимна и, скажем так, абстрактна. Люди вступают в отношения, но не как полноценные личности, а как воплощения экономических функций, или во внерабочее время, как безответственные искатели развлечений. Оказавшись в плену подобного образа жизни, они начинают чувствовать себя одинокими и ничтожными. Из их существования уходит какой-либо смысл и значение.
С точки зрения биологии человек — умеренно стадное животное, по степени общественности он скорее ближе к волкам и слонам, чем к муравьям и пчелам. В своей изначальной форме человеческие общества ничем не напоминали муравейник или улей —люди собирались в простые стада. Цивилизация, помимо всего прочего, это процесс превращения примитивных стад в грубое механическое подобие сообществ, образуемых социальными насекомыми. В настоящее время давление перенаселенности и развитие технологий ускоряют его. Термитник стал казаться достижимым идеалом, некоторые к нему стремятся. Излишне напоминать, что идеал недостижим. Пропасть отделяет социальных насекомых от не слишком общественных млекопитающих, обладающих более развитым мозгом, и как бы ни старались млекопитающие походить на этих насекомых, она все равно остается. Несмотря на все усилия, человек не способен создать социальный организм — он может сформировать только социальную организацию. В процессе порождения социального организма образуется лишь тоталитарный деспотизм.
«О дивный новый мир» рисует фантастическую и немного фривольную картину общества, где попытка превратить человеческих существ в подобие термитов была доведена практически до абсурда. Очевидно, что мы движемся в направлении Дивного Нового Мира. Но не менее очевидно и то, что при желании мы можем отказаться сотрудничать со слепыми силами, толкающими нас и этом направлении. Однако создается впечатление, что желание сопротивляться не очень сильно и распространено не слишком широко. Как доказал Уильям Уайт в своей книге «Человек организации», на смену традиционной этической системе, в которой личность первична, приходит социальная этика. Ключевые понятия в ней — «приспособление», «адаптация», «социально-ориентированное поведение», «принадлежность», «приобретение социальных навыков», «командная работа», «групповой образ жизни», «верность группе», «групповая динамика», «групповое мышление», «групповое творчество». Философия данной системы строится на том, что общество в целом имеет бóльшую ценность и значимость, чем отдельные личности, врожденные биологические различия следует принести в жертву культурному единообразию, а права коллектива значат больше, чем то, что в восемнадцатом веке называли правами человека. Исходя из социальной этики, Иисус глубоко заблуждался, утверждая, что суббота сотворена для человека. Напротив, человек сотворен для субботы и должен отказаться от своих личных черт и воплощать собой некий стандартизованный образ души компании — стать инструментом, который организаторы групповой деятельности считают идеальным для своих целей. Идеальный человек проявляет «динамический конформизм» (восхитительное словосочетание!), горячо предан группе, всегда стремится подчиниться и найти свое место в коллективе. А идеальному человеку нужна идеальная жена — с хорошо развитым стадным инстинктом и великолепным умением приспосабливаться к обстоятельствам, не только понимающая и готовая смириться с тем, что ее муж предан в первую очередь корпорации, но и сама активно преданная ей же. Как сказал Мильтон об Адаме и Еве: «Создан муж для Бога только, и жена для Бога, в своем супруге». Но в одном отношении жена идеального человека организации оказывается в худшем положении, чем наша Праматерь. Господь дозволил Еве с Адамом свободно предаваться «шалостям», присущим «молодой чете».