Мьевилль Чайна
Я встретил Эйкана в пабе в конце 1997-го. Я был с друзьями, и один из них громко рассказывал об Интернете, которым мы все были увлечены.
— Е…ный Интернет мертв, б…. Говеный вчерашний день, — услышал я с расстояния двух столиков. Эйкан пялился на меня, любопытно в меня вглядывался, словно не был уверен в том, что я позволю ему испортить веселье.
Он был турком (я спросил из-за имени). Его английский был безупречен. У него отсутствовал тот гортанный акцент, который я почти ожидал, хотя каждое из его слов звучало слегка неестественно законченным.
Он курил опиум беспрестанно («Е…ный национальный спорт: меня не пустили бы в е…ный Стамбул без достаточного количества говна в легких»). Я ему нравился, потому что он меня не отпугивал. Я позволял ему обзывать себя и не злился, когда он бывал груб. А бывал он частенько.
Мои друзья возненавидели его, и после того, как он ушел, я кивал и невнятно выражал согласие с ними насчет «что за чудик», «какой грубый», «куда он полез», но дело было в том, что я не мог сердиться на Эйкана. Он отчитал нас за то, что мы тащимся от email'а и web'а. Он сказал нам, что подсоединение через провода мертво. Я спросил его, что он предлагает взамен, а он крепко затянулся своей вонючей сигаретой и потряс головой, отгоняя выдыхаемый дым.
— Нанотехнология, — сказал он. — Мелкое дерьмо.
Он не стал этого пояснять. Я оставил ему свой номер телефона, но вовсе не ожидал, что он свяжется со мной. Десять месяцев спустя он позвонил. То, что я жил по прежнему адресу, было для него удачей, и я сказал ему об этом.
— Люди ни хрена не шевелятся, — сказал он непонимающе. Я договорился встретиться с ним после работы. Его голос звучал слегка расстроенно, даже слегка несчастно.
— Ты в игры играешь, чувак? — сказал он. — N64?
— У меня PlayStation, — ответил я ему.
— PlayStation жрет говно, чувак, — сказал он мне. — Сраный цифровой контроллер. Возьми хотя бы рекламу. Реклама PlayStation поет сладкие гимны, но ты хочешь е…ный аналоговый джойстик, либо играешь его двоюродным братцем. Знаешь кого-нибудь с N64?
Как только мы встретились, он вручил мне серый маленький пластиковый квадратик. Это был картридж для системы Nintendo 64, но, сделанный начерно и не совсем законченный, он казался причудливо лоскутным. На нем не было этикетки, лишь наклейка, покрытая неразборчивыми каракулями.
— Что это? — спросил я.
— Найди кого-нибудь с N64, - сказал он. — Мой проект.
Мы поговорили пару часов. Я спросил Эйкана, как он зарабатывает на жизнь. Он снова проделал эту штуку с разгоном дыма. Он пробормотал что-то насчет компьютерных консультаций и web-дизайна. «Я думал, что Интернет мертв», — сказал я ему. Он пылко согласился.
Я спросил его, что за нанотехнической фигней он занимался, и он забурлил энтузиазмом. Он бросал на меня безумные взгляды и периодически ухмылялся, поэтому я не мог определить, дурит ли он меня.
— Не говори мне о мелких миниатюрных, б… роботах, чистящих артерии, не говори мне, б… о медицинской реконструкции или о микрохерзнаетчем для выведения нефтяных пятен, ладно? Это брехня для завлечения народа. Что в нанотехнологии будет иметь значение? А? Как и во всем, б… остальном… он стукнул по столу и расплескал пиво. — Деньги в играх.
У Эйкана были экстраординарные планы. Он рассказал мне о своем прототипе. Прототип был сырым, сказал Эйкан, но это было стартом. «Старая школа сочетается с новой, — твердил он. — Детишки с е…ными каштанами на веревочках, на игровой площадке». Игра называлась «Кровяная Битва» или «Кровавый Ад», или «Кровяная Война». Он еще не решил.
— Покупаешь маленький домашний набор для инъекций, словно диабетик. И создаешь собственную сыворотку из предоставленного пакета. Вроде того, когда играешь в wargame'ы, выбираешь сколько м…ков на лошадях, сколько артиллерии, правильно? Что ж, у тебя есть разные пузырьки, полные микроботов, которые взаимодействуют с твоей кровью, у каждого типа своя защита и атака, и есть миниатюрные роботы-ремонтники типа медиков, все эти м…ки микроскопических размеров. И делаешь себе кровяную армию с электрической передовой линией, химическими атакующими силами, хорошей обороной, всем чем пожелаешь.
Потом, когда ты идешь на игровую площадку и встречаешь своего маленького друга, который также купил «Кровяную войну», и вы прокалываете себе пальцы, словно собираетесь стать кровными братьями, и каждый из вас выдавливает каплю крови на специальное блюдце, и вы смешивате их на х…
Я недоверчиво глядел на него, а он все ухмылялся и курил.
— А потом ты садишься и наблюдаешь за тем, как кровь мерцает, пузырится и перемещается. Потому что идет война, — он ухмылялся довольно долго.
— Как ты узнаешь, кто победил? — в конце концов спросил я.
— Блюдце, — сказал он. — Поставляется с маленьким дисплеем и колонками в основании. Ловит сигналы от ботов и усиливает их. Слышишь звуки битвы, а твои войска докладывают о потерях, и в конце вы получаете очки и видите кто победил.
Он откинулся на минуту и покурил еще, наблюдая за мной. Я пытался придумать, что бы такого сардонического сказать, но потерпел поражение. Внезапно он наклонился и вынул маленький швейцарский армейский нож.
— Я тебе покажу, — сказал он напряженно. — Ты готов пойти на это? Я могу продемонстрировать тебе сейчас. Я загружен. Мы знаем, что ты проиграешь, поскольку у тебя нет войск, но ты увидишь как это действует. — Нож ожидал над его большим пальцем, а он вглядывался в меня, подстрекая. Я колебался и повертел головой. Я не мог определить, был ли он серьезен или нет, ввел ли он себе и вправду эти безумные кусочки игры, или же разыгрывал меня.
У него были и другие идеи. Были навороты для «Кровяных Войн», были и другие более сложные игры, вовлекающие наружное оборудование вроде детекторов металла в аэропортах, которое при проходе через него устанавливает определенные реакции ваших крошечных внутренних роботов. Но «Кровяная Война» была его любимой.
Я дал ему свой email-адрес и поблагодарил за картридж к N64. Он не сказал, где живет, но дал мне номер своей мобилы. Я позвонил по нему в семь следующего утра.
— Иисус, б… Христос, Эйкан, — сказал я. — Эта игра, штука, что бы это ни было… она тотально гениальна.
Я был досточно любопытен, чтобы взять в «Блокбастерс» в прокат Nintendo 64 по пути домой, чтобы поиграть в ту штуку, которую он мне дал. Она была крайне необычной. Она была не игрой. Она была полностью погружающим в себя произведением искусства, многопластовое окружение, передаваемое через анархические и острополитические комментарии, мрачные фантастические ландшафты, столбы эротических постановок. Там не было gameplay'а, лишь исследование окружения, раскрываемых заговоров. Точка обзора смещалась и головокружительно менялась. Были моменты шокирующей силы.
Я был оглушен. Я не спал всю ночь и позвонил ему настолько рано, насколько, я полагал, мне могло сойти это с рук.
— Что это за хрень? — спросил я. — Когда она выйдет? Я куплю е…ную консоль только ради нее.
— Она не выйдет, чувак, — сказал Эйкан. Его голос звучал довольно бодро. — Это просто хрень, которую я сделал. Nintendo ублюдки, чувак, сказал он. — Они никогда ее не лицензируют. В любом случае, ни один м…ак не стал бы ее производить. Она только для моих друзей. Самое тяжелое, позволь сказать, самое тяжелое — это не программирование, это размещение. Если бы они читали CD или что-то в этом роде, тогда никаких, на х… проблем. Но закладывать софт в тот сифозный дурацкий мелкий пластиковый квадратик и клепать его таким образом, чтобы он вставлялся в футляр всеми нужными разьемами… Это тяжелая часть. Поэтому больше я этой херней не занимаюсь. Скучно.
Он все еще у меня, партизанский софт Эйкана, его незаконный шедевр. Я все еще играю в него. Прошло два года, а я все еще открываю новые уровни, новые пласты. Позже, перед своим исчезновением, Эйкан перевел мне накарябанное название: «Мы заслуживаем лучшего, чем это».