Всё казалось таким медленным и неуклюжим. Винтовочные приклады стучали по фальшборту, штыки в ножнах застревали в прибрежных зарослях, пока их владельцы забирались в лодки.
В два часа ночи выше по течению была обнаружена и перенесена к переправе лодка побольше. Ее появление встретили ироничным приветствием.
Лейтенанту Холмсу казалось, что люди, ожидавшие переправы, слишком уж шумели - достаточно, чтобы оповестить ближайший дозор мятежников, наблюдающих за виргинским берегом. Но ни один отклик не разорвал тишину, ни один выстрел не отразился от поросших деревьями уступов, зловеще мерцавших за островом.
- У острова есть название? - поинтересовался у майора, задумчиво рассуждавшего о Рождестве, лейтенант Холмс.
- Остров Гаррисона, кажется. Да, Гаррисона.
Лейтенанту Холмсу название показались слишком уж обыденным, без должного драматизма. Он предпочел бы что-нибудь более звучное для боевого крещения Двадцатого Массачусетского. Что-нибудь вроде стали Вэлли-Фордж или благородной простоты Йорктауна. То, что сохранится для истории и будет смотреться подходяще в качестве вышивки на боевом знамени полка. Но остров Гаррисона - это как-то слишком прозаично.
- А холм за островом? - с надеждой спросил лейтенант. - На том берегу?
- Бэллс-Блафф, - ответил майор.
Здесь и вовсе героизмом не пахло. "Битва у Бэллс-Блафф" больше напоминала название партии в покер, чем событие, которые ознаменует возрождение оружия Севера.
Холмс ожидал начала вместе со своей ротой. Им первым из Двадцатого массачусетского предстоит пересечь реку, так что в бой пойдут именно они. Если Пятнадцатый полк уже не захватил лагерь.
Перспектива оказаться в пекле битвы нервировала людей. Ни один из них еще не бывал в бою, но каждый слышал рассказы о битве у Булл-Ран тремя месяцами ранее, о том, как одетые в серое ряды мятежников сумели продержаться достаточно долго, сумев обратить превосходящую числом федеральную армию в паническое бегство. Но Двадцатый массачусетский был уверен, что им уготована не такая судьба.
Они были прекрасно экипированы, отлично подготовлены и находились под командованием профессионального военного. Они верили, что разобьют любого мятежника, когда-либо жившего на земле. Конечно, существовала определенная опасность, и они ожидали и даже желали ее, но это ночное мероприятие, без сомнения, завершится победой.
На одной из лодок, прибывшей с острова Гаррисона, доставили капитана Пятнадцатого полка, который пересек реку еще с первыми подразделениями и теперь возвращался для доклада командирам полков.
Капитан поскользнулся, спрыгивая с носа лодки, и едва не упал - удержала его лишь твердая рука лейтенанта Холмса.
- На Потомаке всё спокойно? - шутливо поинтересовался Холмс.
- Все тихо, Уэнделл, - судя по голосу, капитан был чем-то расстроен.
- Слишком тихо. Да там даже вражеского лагеря нет.
- Нет палаток? - удивленно спросил лейтенант.
- Правда?
Он надеялся, что его тон должным образом отражает огорчение, подобающее воину, которому отказали в битве. И часть него действительно сожалела, ибо он с нетерпением ожидал столкновения, но он осознавал и свое чувство постыдного облегчения от того, что, видимо, не было никакого врага, затаившегося на кручах.
Капитан оправил шинель.
- Черт его знает, что там усмотрел патруль ночью, но мы ничего не нашли, - он ушел, лейтенант же сообщил новости свое роте.
Никто не поджидал их в лесах у переправы, а значит, корпус двинется дальше, чтобы занять Лисберг. Один из сержантов поинтересовался, замечены ли в самом городе мятежники, но Холмс признался, что не знает. Майор, услышав разговор, предположил, что максимум, что они рискуют встретить в Лисберге - это горстку виргинских милиционеров, вооруженных, скорее всего, ружьями, доставшимися им по наследству от дедов, воевавших с британцами.
Майор сообщил, что их новой задачей будет захват урожая, недавно загруженного в амбары Лисберга. Он предупредил, что урожай считается законной военной добычей, тогда как всю остальную частную собственность нужно уважать.
- Мы здесь не для того, чтобы воевать с женщинами и детьми в их домах, - сурово предупредил он.
- Мы должны показать южанам, что войска Севера - их друзья.
- Аминь, - произнес сержант. Он был доморощенным проповедником, усердно пытавшимся отучить солдат полка от азартных игр, выпивки и походов по бабам.
Последние массачусетцы 15-го полка пересекли реку, и одетые в серое солдаты Холмса спустились к лодкам, ожидая своей очереди. Чувствовалось, что их охватило разочарование.
Они надеялись на захватывающую охоту, но, похоже, на этот раз придется ограничиться изъятием ружей у каких-то стариков.
Где-то в темноте на виргинском берегу реки загрызла кролика лиса. Резкий и пронзительный крик животного затих, едва начавшись, в темном спящем лесу остались лишь запах крови и эхо смерти.
Капитан Натаниэль Старбак нашел полковой лагерь в три утра. Ночь стояла ясная, подсвечиваемая луной и яркими звездами, и лишь в лощинах присутствовал слабый намек на туманную дымку.
Он шел от самого Лисберга и вымотался до предела, пока достиг поля, на котором расположились четыре ровных ряда палаток Легиона. Часовой третьей роты дружелюбно кивнул молодому черноволосому офицеру:
- Слышали кролика, капитан?
- Уиллис? Ты Уиллис, кажется? - спросил Старбак.
- Боб Уиллис.
- И почему же ты, Боб Уиллис, меня не окликнул? Не поднял винтовку, не потребовал пароль и не пристрелил меня к черту, если я ошибусь?
- Я ведь знаю вас, капитан, - усмехнулся в лунном свете Уиллис.
- Как по мне, Уиллис, ты оказал бы мне огромную услугу, пристрелив меня. Что там с кроликом?
- Судя по всему, помер, капитан. Видать, лис сцапал.
Старбака передернуло от удовольствия в голосе часового.
- Спокойной ночи, Уиллис, спи, убаюканный пеньем херувимов [2], - Старбак, лавируя между кострами, зашагал к палаткам, у которых расположились на ночлег несколько легионеров Фалконера.
Большая часть палаток полка была утеряна в хаосе Манассаса, так что большинство обходилось сном на свежем воздухе или же аккуратными сооружениями из веток и земли.
Среди пристанищ одиннадцатой роты легкой пехоты Старбака мерцал костер, и один человек поднял на подошедшего капитана глаза.
- Трезвый?
- Сержант Траслоу не спит, - резюмировал Старбак. - Вы когда-нибудь вообще спите, Траслоу? Я абсолютно трезв. Трезв, как священник, в общем-то.
- Знавал я парочку пьяных священников, - кисло ответствовал Траслоу. - Например, одного недоделанного баптиста в Росскилле, который без брюха, полного виски, и молитвы-то прочесть не мог.
Он однажды чуть не утонул во время крещения толпы вопящих баб у реки за церковью. Они там все молятся, а он нализался так, что прямо стоять не мог. Так чем вы там занимались? Кошачий концерт устраивали?
Неодобрительный оборот "кошачий концерт" в устах сержанта обозначал гулянки с женщинами. Старбак, усаживаясь у костра, сделал вид, что раздумывает над вопросом, затем соизволил кивнуть:
- Устраивал кошачий концерт, сержант.
- С кем?
- Джентльмен о таких вещах не говорит.
Траслоу фыркнул. Это был низкорослый и коренастый человек с суровым выражением лица, которого беспрекословно слушалась одиннадцатая рота, и это дисциплина проистекала не от чистого страха, вызванного жестокостью Траслоу, но, скорее, от боязни вызвать его презрение.
Он являлся тем человеком, одобрения которого ищут другие, может, потому что, похоже, являлся хозяином своего собственного сурового мира. В свое время он побывал фермером, конокрадом, солдатом, убийцей, отцом и мужем.
Теперь он был вдовцом и во второй раз в жизни солдатом, привнеся в это занятие чистую и незамысловатую ненависть к янки. Что делало его дружбу с капитаном Натаниэлем Старбаком еще более загадочной, потому что Старбак был янки.