— Кто такой? — строго спросил Жига, внимательно разглядывая незнакомца.
— А что, разве не видишь? Человек мужского пола, с руками, с ногами, — шут~ ливо ответил тот.
— Фамилия как?
— Непомнящий.
— Это фамилия такая?.. Ну-ка, покажи паспорт.
— Нет у меня паспорта.
— Почему нет паспорта? Беглый?
— Зачем беглый… На заработках в Перми был. Сейчас домой пробираюсь.
— Куда домой?
— В Чердынь.
Насмешливые глаза мужчины и спокойный тон ответов сбивали с толку, но Жигу трудно было провести. В полиции он служил не первый год и редко смущался. Обстоятельства встречи и одежда этого человека говорили сами за себя.
— А зачем ты сюда пришел? Видишь, дом заколочен? — грубо продолжал спрашивать Жига.
— Вижу… Потому и зашел, что заколочен. Значит, не живут. Хотел переночевать.
— Для ночевки я тебе найду место потеплее. Ну-ка, гаси огонь!
— А что я такое сделал? Мешаю тебе, что ли?
— Бродяга ты — вот что. Беглый! Меня не проведешь. Глаз у меня наметанный. Архипыч, погаси в печке огонь, а ты пойдем со мной!
Старик вышел. Мужчина стоял в нерешительности. Жиге вдруг показалось, что он хочет броситься на него и даже сделал движение. Городовой невольно отскочил в сторону и схватился за кобуру.
— Какой пугливый!.. Не бойся, не трону, — усмехнулся мужчина и, взяв кушак с лавки, стал неторопливо подпоясываться.
Жига все-таки вытащил револьвер. Влажный от меховой варежки палец цеплялся за мерзлую сталь.
— Вот, будь ты неладная! — выругался он и, подойдя к печке, стал отогревать наган.
Так они стояли некоторое время, поглядывая друг на друга, пока старик не принес снегу.
— Выходите. Погашу, темно станет.
Вышли на улицу и неторопливо двинулись к участку. Жига надеялся, что задержанный попросит его отпустить, может быть, даже предложит хорошие деньги из награбленных по дороге, но тот молчал.
— Из Сибири бежал? — спросил городовой. — По одежде видать — снял с кого-то?
Мужчина молчал.
— Что ты, в рот воды набрал? Говори, когда спрашивают, — рассердился Жига.
— Не о чем нам говорить. С приставом буду говорить.
— С приставом? Поговори, поговори… Он вашего брата жалует!
Жига шел сзади. Когда нужно было поворачивать в переулок, где находился участок, мужчина, не оглядываясь, свернул.
— Дорогу знаешь? — удивился Жига. — Бывал, что ли, здесь?
Задержанный молчал.
3. СИРОТЫ
Поднимаясь по улице в гору, лошади выбивают желоб на дороге. В таком желобе хорошо кататься на ледяшке. Еще лучше — на санках с тонкими железными полозьями.
Сеня Богатырев шагал по дороге и мечтал о санках, обитых красным бархатом, с кистями по бокам. На днях он видел, как неумело пытались кататься на таких санках инженерские дети. Бороздилками у них были тонкие машинные гвозди, править они не умели и на первом же повороте перевернулись…
— Эй! Эй! Берегись! — раздался крик за спиной, и он отскочил в сторону.
По желобу вихрем пронесся на ледяшке мальчик.
— Кузька! Кузька!
Кузя услышал окрик приятеля, ловко свернул в переулок и, поднимая бороздилками снежную пыль, изо всей силы затормозил. Когда Сеня подбежал, он пытался выправить согнувшийся при торможении кончик большого кованого гвоздя.
— Сделал ледяшку? — спросил Сеня, перевернув обрубок толстой доски, затесанной спереди наподобие лодочного носа. С видом знатока, он провел грязной от угольной пыли варежкой по гладкой поверхности льда. — Сам наращивал лед?
Кузя не считал нужным отвечать на такой вопрос. Кто же будет наращивать лед на его ледяшке, кроме него?
— Едем, что ли?
Подобрав полы длинной женской капа-вейки, Кузя сел на задний конец ледяшки, вытянул ноги вперед и слегка раздвинул колени.
— Садись!
Сеня сел между его ногами, наклонил голову набок, чтобы не мешать править. Кузя оттолкнулся бороздилками, и ледяшка покатилась по утрамбованной дороге, быстро увеличивая скорость. От встречного воздуха было трудно дышать. Мороз колол лицо, угрожая побелить щеки, нос… Но спуск уже кончился, и ледяшка остановилась у плотины.
Приятели встали и двинулись дальше пешком, таща за собой ледяшку. Скоро они пришли к низенькому дому, где жил Карасев с матерью. Мать Карасева работала в ночной смене на угольных печах, и поэтому ребята смело вошли в дом.
В комнате жарко натоплено. Около двери стояла приготовленная рождественская звезда на длинной палке. На стене горела маленькая керосиновая лампа с сильно привернутым фитилем.
— Где же Карась? — спросил Сеня.
— Я знаю! У коровы! Он ледяшку хотел делать, — догадался Кузя.
Мальчики вышли во двор.
Прежде чем наращивать лед на ледяшку, доску надо смазать тонким слоем свежего коровьего навоза, иначе лед отскочит при первом же ударе. Навоз крепко пристанет к доске, и тогда можно смело наращивать лед, поливая поверхность водой на морозе.
Карасев сидел на приготовленной для ледяшки доске в коровнике, в ожидании необходимого материала. Здесь было темно. Тощая корова беззвучно жевала, не обращая внимания на молодого хозяина.
— Карась!
— Я тут! — отозвался мальчик. Кузя и Сеня вошли в коровник.
— Темно! Зажгем огарок, — предложил Кузя. — Сенька, у тебя спички есть?
— На звезду надо огарки, — предупредил Карасев.
— Я много набрал. Полный карман. Хоть на всю ночь хватит!
Сеня чиркнул спичку. Корова повернула голову на свет, равнодушно посмотрела на ребят и шумно вздохнула. Кузя вытащил из кармана огарок тонкой восковой свечи и зажег его. Когда огонек разгорелся, он нашел толстый гвоздь, вколоченный в бревно, накапал воску и прилепил к нему свечку. Затем вытащил две просфоры и протянул их приятелям.
— Держите. Мягкие, понимаешь!
— Где ты взял? — спросил Карасев.
— В церкви. Просвирня на продажу принесла цельный мешок. Вот я и взял! Она сама велела. Возьми, грит, штучки три… Я и взял.
Говоря это, Кузя присел на корточки к стене, вытащил из-за пазухи пять штук белых просфор и положил их на колени. Ребята с аппетитом принялись жевать мягкие, вкусные хлебцы.
Отец Кузи был убит на русско-японской войне. Мальчик пользовался расположением священника и каждую субботу и воскресенье прислуживал в церкви: раздувал кадило, ходил с тарелкой собирать копейки у молящихся, тушил свечки у икон, следил за лампадками. Выгода от этого легкого занятия была не малая: больше, чем он зарабатывал на откатке вагонеток.
Корова почуяла хлебный запах, развернулась и, вытянув шею, потянулась к хозяину.
— Ну да… тебе надо сто штук… — проворчал он, отталкивая морду коровы.
— Дай одну, — великодушно сказал Кузя, протягивая просфору.
Карасев взял хлебец, посмотрел на корову и спрятал просфору в карман.
— Пускай сено жует, все равно не доится. А просфорку я лучше мамке дам.
Ели не спеша. Разобрать вкус хлеба и получить от этого удовольствие можно, только сильно его разжевав. Поэтому ребята откусывали маленькие кусочки и подолгу жевали.
— Ребята, а поп грит, мой батя в раю живет и сверху на меня смотрит, — задумчиво произнес Кузя.
— Ну да! Откуда он знает? — насмешливо отозвался Сеня.
— Он, грит, помер за веру, царя и отечество на поле брани. — А японцы, грит, нехристи. Верно?
— Врет он все, — тем же тоном сказал Сеня.
— А Васькин отец, грит, в аду на сковородке жарится, потому что бунтовщик… — продолжал Кузя, — против царя пошел.
— А ты и поверил? — возмутился Кара-сев. — Он революционер! За рабочее дело дрался… Наших бы тоже могли повесить…
Отцы обоих мальчиков, после разгрома восстания, были сосланы в Сибирь на каторгу.
— А я что, не знаю, что ли? — смущенно сказал Кузя, поняв, что поповские речи обидели друзей.
За стеной послышался тонкий голос Маруси:
— Мальчики, где вы?
— Здесь! — крикнул Кузя. — Заходи, не бойся.
Маруся нашарила рукой скобу и с трудом распахнула дверь.