—Рот
открой, страдалица.
Гостьяоткрыла былорот, нотут же спохватилась, захлопнула его,вскинула
сжатые пальцы ко лбу — и опять в последний миг опомнилась и остановила руку.
— Есть хворь утебя, есть, женушка, — кивнул старик. — Да нестольвелика,
чтобы по весям бездонным с нею шастать. Живо чрево твое, да больно лениво. Спит,
не добудилися добры молодцы.
— Сын,сын у менянаверху,мудрый Лютобор, — замахаларуками налестницу
женщина. —Ужвторуюседмицу,как немощенстал.Горяч,беспамятен.Потом
исходит, нештов парилку попал.Неест ничего, насилу водицей поитьудастся.
Спаси мне сына, мудрый Лютобор. Спаси — чем хочешь, отплачу! Все, что пожелаешь,
все исполню!
— Что пожелаю? — прищурился на нее колдун. — Коли так, то желаю бор за Удраем
в свое владение, дабы лесорубыда бабы-ягодницы не досаждали, да еще гору,что
Сешковской ныне кличут. Отвашей усадьбы аккурат с полверсты донее будет. Ту,
на которой под полнолуние смех да песни слышны.
— Как же я тебе отдам сие,Лютобор? — отпрянула женщина. — То же немое, то
князя Друцкого земли будут!
— Отчего же обещаешь,чегодать неможешь, глупаябаба? — отчитал боярыню
старик. — Помысли поперва, а уж потом словами кидайся клятвенными.
— Серебра, золота отсыплю, сколь спросишь.Что есть, все отдам. Исцели сына,
мудрый Лютобор! Исцели, матерью твоей заклинаю!
— На чтомне серебротвое,боярыня? —хмыкнулколдун. —В очаге егоне
разожжешь,на плечине накинешь,вгоршкене сваришь. Что проку мне с такой
награды?
— Сын... наверху... — Гостья уженезнала,чтои пообещать, вееголосе
зазвучалислезы. — Исцелисына,Лютобор. Милости утебяпрошу. Натебя все
указывают. Сказывают, ты все можешь. Втебе сила великая есть.Коли пожелаешь,
так и мертвого оживишь.Ауж немощногок свету вернутьтебе —чтонаводу
дунуть. Спаси его, Лютобор. Спаси кровинушку мою, радость единственную. Спаси...
Старикподжалгубы,отчеготесовсемпобелелиисталисветлеекожи,
развернулся, отошел к куче хвороста, выбрал парусучьев, провел ими над очагом.
Сухоедерево тут же затрещало огнем.Одну из деревяшек колдун кинул на угли, с
другой двинулся к лестнице:
— Ладно, боярыня, нечатут сырость разводить. Показывай отрока своего. Може,
и придумаю чего. Мертвого неоживлю, анаживого,коли роду не чужого, крови
нашей, найдем снадобье верное. ВнукаСварожьего Маре не отдам, не для того ныне
небо копчу...
Возле малинника гостья выпутала из кустарникаповодья своего скакуна, отвела
его всторону, вернулась назадипринялась распускатьремни, чтоудерживали
недужного паренька на широкой спине заводной лошади.
— Оставь... — Колдун положил ей рукунаплечо,отодвинулпросительницув
сторону, повернул голову хворого мальчишки к себе, открыл ему рот, посветил туда
факелом,потом приподнял больному веко,недовольно цокнул языком: — Что жене
шла так долго, боярыня?
— Молилась я, мудрый Лютобор. И сама, и молебны за здравие заказывала...
— Молитвыхороши, — буркнул себе под нос колдун, — да к ним иной раз и отвар
целебный не помешает.
Старикловкимдвижениемснял с факела язычок огня,повелегонадтелом
больного. Над животом паренькаогонь потух, превратился в округлый сизый дымок,
устремившийся ввысь. Колдунповторил ритуал еще раз — и с темжерезультатом.
МудрыйЛютобор тихо зарычал,ссилойпровелладонью полицу, повернулсяк
женщине:
— Прости, сестра,нет во мне силы, чтобы сына твоего вернуть. Он ушел.Ныне
уж поздно. Прости.
— Нет... —Гостьяподступилаближе,схватилаего за плечи, с неожиданной
горячностьюзатрясла: — Нет,нет, колдун! Нет, не говори этого! Верни мне его,
колдун.