Не
думайте, что я разглашаю государственные секреты. Если вы повторите то, что я вам сказал, мистеру Вулфу, а он – любому из них, пусть хоть самому
Лисону, я не стану обвинять вас в болтливости. Я за простоту и искренность. Я мог бы даже пойти на…
Я не дослушал до конца, на что мог бы пойти злокозненный, злорадный, простой и искренний человек, потому что нас прервали. Джеймс Артур Феррис
вдруг отодвинулся со своим креслом от стола, вовсе не стараясь делать это незаметно, встал, решительно перешел через всю комнату – добрых шагов
двадцать – и взял с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись в его сторону, и я, наверное, был не единственным, кому показалось, что он
сейчас вернется и всадит его в нашего хозяина. Но он просто поставил бильярдный шар на ударную позицию и, не примеряясь, с силой вонзил его в
сложенные кучей шары. В гробовой тишине головы повернулись к Брэгэну, потом друг к другу. Я ухватился за предоставившуюся возможность. Если
Брэгэну нравится поджаривать Ферриса, пусть его, но меня то жарить ни к чему; и я не упустил свой шанс. Я встал, подошел к бильярдному столу и
учтиво обратился к Феррису:
– Может, я сейчас их соберу, и мы сыграем на счет?
От ярости он не мог выговорить ни слова. Только кивнул головой.
Пару часов спустя, где то в районе десяти, Ниро Вулф сказал мне:
– Арчи. По поводу вашего поведения в столовой. Вы знаете, как я отношусь ко всему, что мешает нормальному приему пищи?
– Да, сэр.
Мы были у него в комнате и готовились на покой. Моя комната была в другом конце коридора; он пригласил меня задержаться по дороге.
– Не спорю, – сказал он, – всегда бывают исключения из правил, и это как раз такой случай. Мистер Брэгэн либо негодяй, либо болван.
– Да. Либо и то, и другое. По крайней мере, меня никто не стал привязывать к столбу, не забыть бы поблагодарить его хоть за это. Завтра на
рыбалку идете?
– Вы же знаете, что нет. – Сидя, он с кряхтеньем нагнулся, чтобы развязать шнурки. Покончив с этим, он выпрямился. – Я посмотрел кухню и все
оборудование. Ничего, сойдет. Они вернутся с утренним уловом в одиннадцать тридцать, обед назначен на полпервого. Я займусь на кухне с десяти.
Повар у него вежливый, и разбирается довольно неплохо. Я хочу сделать признание. Вы были правы, когда не хотели сюда ехать. У них идет дикая
жестокая свара; посол Келефи – в самом ее центре, и он сейчас в таком состоянии, что ему хоть форель «Монбарри» подавай, хоть карпа, жаренного в
сале – все без разницы. У остальных же слюнки текут только на длинную свинью. Знаете, что это такое?
Я кивнул:
– Жаркое по каннибальски. Правда, свинью для себя каждый из них предпочел бы выбрать сам.
– Без всякого сомнения. – Он потряс ногами, сбрасывая туфли. – Если мы выедем сразу после обеда, часа в три, успеем домой к отбою?
Я сказал, само собой, и пожелал ему спокойной ночи. Когда я открыл дверь, он проговорил у меня за спиной:
– Кстати, это совсем не люмбаго.
Глава 3
На следующее утро, в десять тридцать, Вулф и я завтракали вместе за маленьким столиком в большой комнате, у единственного окна, до которого
сквозь просвет в деревьях добиралось солнце. Оладьи были вполне съедобные, хотя, конечно, никакого сравнения с теми, которые делает Фриц; а
бекон, кленовый сироп и кофе, по признанию Вулфа, вообще оказались приятным сюрпризом. Все пятеро удильщиков ушли еще до восьми, каждый – на
свой отрезок частных трехмильных угодий.
У меня была собственная программа, которую мы с вечера согласовали с хозяином.