Только вместо создающего уют абажура на вертикальной штанге были приделаны три мощные лампы из числа тех, какими пользуются в своих ателье фотографы-профессионалы.
Два мордоворота рывком подняли избитого за локти и отволокли под свет ламп. Третий подставил под пленника табуретку.
— Ну, здравствуй, капитан! — неторопливо произнес тот, кто здесь распоряжался, рассматривая изуродованное и заплывшее от кровоподтеков лицо.
— Со мной уже поздоровались… — еле ворочая разбитыми губами и жмурясь от бьющего в лицо света, произнес пленник. — Такого «здоровья» я даже вам не пожелаю, гражданин Ворон.
— Спасибо и на этом, — иронически поблагодарил тот. — Покурить не желаешь? Ты ведь курил когда-то, Чугаев?
— Курил… Это что, последнее желание перед смертью?
— Это, дорогой мой, от тебя зависит. Скажешь то, о чем прошу — умрешь очень быстро и безболезненно. Захочешь повыпендриваться — все, что было до сего момента, покажется тебе детской забавой.
— Я бы на вашем месте, гражданин бывший полковник, не стал долго канителиться. Знаете ведь, с кем дело имеете.
— Чугаев, сколько тебе лет? По седине и морщинам под шестьдесят, а по анкетным данным — совсем немного за тридцать. Зачем же ты так рано себя состарил, а? И ради чего, что самое удивительное? Ты ведь сам на себя работаешь, насколько я знаю. За тобой нет ни крутого туза, ни могучей конторы.
Ни одно госведомство с тобой не контачит и зарплаты тебе не платит, хотя, конечно, то, что они там могут предложить — это даже не пособие по безработице.
— Считайте, что я за моральные ценности стараюсь… — на избитом лице Чугаева появилось некое подобие улыбки.
— Ну да, — хмыкнул Ворон. — Орден посмертно, фамилия на мраморной доске в зале чекистской славы… «Идут пионеры — салют Мальчишу!» Ты, вообще-то, времена не перепутал, коллега? У нас, между прочим, XXI век на дворе.
— Я помню. Только сволочей и в этом веке будут карать.
— Согласен с тобой. Только у каждого свое понимание, кто есть сволочь.
С моей точки зрения, сволочь — это ты. Потому что ты несколько раз мешал лично моим жизненным планам и планам полезных и нужных для меня людей. Очень сильно мешал, мне два раза пришлось «умереть», напрочь исчезнуть, чтоб отделаться от твоих пакостей. И не просто исчезнуть, а потерять при этом положение в обществе, связи, самые что ни на есть весомые материальные блага — квартиры, дачи, машины, деньги…
— Я тоже из-за вас пару раз исчезал и считался мертвым. Проходил мимо дома, где мать живет, и не решался заглянуть. Поэтому, на вашем месте, Владимир Евгеньевич, я бы поторопился. Все равно ни хрена из меня не вытянете. А начнете мурыжить, так я еще и уйду от вас.
— Это вряд ли. Мы тебе для начала руки-ноги пообломаем, чтоб от беготни отучить…
Наверно, Ворон уже хотел отдать какой-то приказ, вводивший в действие тот самый план медленной смерти, на которую он обрек капитана Чугаева, когда произошло нечто совершенно неожиданное.
Послышался треск и лязг, дверь, ведущая из полуподвала наверх, распахнулась настежь, и в помещение влетела некая штуковина продолговатой формы, которая лопнула с глуховатым хлопком и распространила во все стороны желтоватое облачко газа. Все те, кто находился в подвале, дружно закашлялись и схватились за глаза. На пороге возникли две темные фигуры в противогазах, с короткими автоматами в руках. Дут! Дут! Ду-дут! — и мордовороты, остервенело теревшие глаза, рухнули на пол. Шмяк! — резиновая дубинка обрушилась на голову Ворона, и он мешком скатился с кресла. Щелк! — проворные руки завернули ему запястья за спину и защелкнули на них надежные стальные браслетки. Ш-ших! Шлеп!
— те же ладони налепили Ворону на морду пластырь, а сверху набросили мешок из черной ткани. Пара бойцов в противогазах, ухватив под локти, проворно поволокла его наверх.