— Я думала, Клей, — сказала она, и по выражению ее лица и тону голоса я понял, что это были за думы. Опять о моих «несчастных случаях».
— Подожди, пока я избавлюсь от пиджака и галстука, — сказал я, чтобы потянуть время.
Я повесил пиджак в шкаф, а галстук — на скобу на дверце, стянул рубаху и швырнул в угол, запустил башмаки под туалетный столик и уселся на край кровати.
— Ну и духота на улице, — сказал я.
— У тебя лоб весь мокрый. Приляг.
Я улегся, уронив голову на ее колени, а Элла нежно вытерла мне лоб уголком верхней простыни.
— Ты выглядишь усталым, Клей, — сказала она.
— Я и есть усталый. Но мне еще нельзя спать. Надо быть на совещании в девять утра.
— Так хорошо? — спросила она, нежно массируя мне голову кончиками пальцев. Это успокаивало.
— Прекрасно, — ответил я и начал было закрывать глаза, но почувствовал, что засыпаю, и опять открыл их.
Мы помолчали минуты три; усталость и напряжение таяли под пальчиками Эллы. Потом она сказала:
— Мне надо поговорить с тобой. Серьезно.
— Ладно, — ответил я. — Глупо было тянуть с этим. Все равно рано или поздно пришлось бы начать разговор, пережить все это и забыть раз и навсегда. Так почему не сейчас? Ведь потом уж не надо будет волноваться из-за этого.
— О твоей работе, — сказала Элла.
— Знаю.
— Клей, пойми меня правильно. Я не то чтобы потрясена, узнав, что ты плохой, бесчестный и все такое прочее. Ты не думай, дело в том… дело в той холодности, которую я иногда замечаю в тебе. Порой… как бы это сказать… порой в тебе два разных человека.
— Не надо…
— Клей, не говори только, чтобы я не валяла дурака. Знаю, знаю, ты прекрасно ко мне относишься, ты хороший парень, и нам здорово вместе, но вдруг… вдруг ты преображаешься, делаешься хладнокровным, начинаешь обсуждать, как бы устроить кому-нибудь «несчастный случай», что в действительности означает преднамеренное убийство, которое тебя ни капли не волнует. Ты спокоен, бесстрастен, и это пугает меня, Клей. Со мной ты другой, не бесчувственный. Ты двуликий, и одно из твоих лиц — лживая маска. Боюсь, именно то, которое ты показываешь мне.
— Нельзя жалеть человека, которого ты должен убить, Элла, — сказал я. — Иначе не сможешь это сделать.
— Но ты хочешь быть сострадательным?
— Я не могу, и тут ничего не поделаешь. Я не смею.
— Но ты можешь и не убивать, Клей.
— Я делаю то, что мне велят. Я человек Эда. Он мой хозяин. Скажет: «сделай», я и делаю.
— Но почему? Клей, ты умный человек, ты не обязан быть мальчиком при Эде. Ты можешь стать чьим угодно сотрудником, ты способен принадлежать даже самому себе, надо только постараться.
— Я не хочу принадлежать самому себе.
— Что для тебя Эд? — спросила она.
Я долго лежал молча. Моя голова покоилась на коленях Эллы, и она поглаживала мне виски. Что же для меня Эд?
— Ладно, — решился я, — расскажу тебе одну историю.
— Правдивую?
— Правдивую. Как ты знаешь, я три года учился в колледже. В ничтожном колледже, в ничтожном городишке в глубинке. Мы пошли с парнем на вечеринку, и кто-то поспорил с нами, что мы не сумеем угнать машину. Дурацкое пари. На десять долларов, что ли. Мы ответили, что угоним. Мой приятель был парень с головой, он собирал машины из запчастей, которые находил на автомобильных кладбищах. Ну, короче, мы пошли и присмотрели тачку с буквами «ДМ» на номерах. Легавые не останавливают их, что бы ни вытворяли водители. Это машины врачей, а они ведь могут ехать по срочному вызову. Парень замкнул проводки, и мы поехали. И он, и я были малость навеселе.
— На кого ты учился? — прервала меня Элла.
— Откуда мне знать? — рассердился я. — На предпринимателя, кажется. Я понятия не имел, чем мне хочется заниматься, дай я лучше расскажу тебе, что случилось, можно?
— Извини, — сказала она.
— Ну, в общем, взяли мы машину.