Он шел вперед, докуривая до конца свою первую за долгие годы сигарету, подмечая, что люди, проходящие мимо, одеты бедно, и смотрят в сторону, или себе под ноги, а вовсе не вперед, в лица идущих навстречу. Очевидно, еще раз подумал он, зима в этом году была затяжной, и люди еще не оправились от нее, еще не стряхнули с себя груз всех проблем, и поэтому не хотят делиться этим проблемами с другими, глядя им в глаза. Он посчитал, что такое объяснение правильное, и зашел в универмаг, в котором не был уже долгие годы. Сразу же у входа стояли лотки с книгами, и он подумал, что не пойдет дальше, пока не купит какую-нибудь книгу, потому что у себя, в своей одиночной камере, сидя под присмотром бдительных сторожей, он всегда мечтал о том, что зайдет в какой-нибудь магазин, и купит себе книгу. Все равно, какую, главное, чтобы это была книга, настоящая книга, которую можно было бы держать в руках, ощущая ее тяжесть, а также запах, сводящий с ума запах свежеотпечатанной книги, даже если она и лежат на прилавке очень давно. Он еще в камере у себя решил, что все равно, даже если книга не новая, будет считать, что она отпечатана только что, и он будет вдыхать непередаваемый аромат типографского клея и краски, лучше которого, кажется, нет ничего на свете. Только лишь вдыхать, прижимая книгу к лицу, а вовсе не читать, и даже не листать, – все это будет потом, если он опять вернется в камеру, и ему позволять пожить еще какое-то время, а если не позволят, если убьют сегодня, где-нибудь посреди улицы, или на берегу моря, то с него будет достаточно и одного запаха. После длительного одиночного заключения не следует претендовать слишком на многое. Он сразу же увидел на прилавке томик Набокова, решив купить именно его, и, засунув руку в карман, сначала испугался, что у него нет денег, но потом вытащил довольно приличную сумму, сообразив, что они специально снабдили его деньгами, возможно даже с запасом, понимая, что у него могут быть предсмертные желания. Они предусмотрительны, подумал он, они чертовски, они просто-таки дьявольски предусмотрительны! Интересно, на сколько желаний они оставили мне денег? Думаю, что на десять, это выглядит внешне благородно, как шикарный подарок, тем более, что они слишком долго держали меня в заключении и слишком больно пытали меня, и теперь, по всем законам логики, должны сделать мне царский подарок, положив в карман деньги на десять желаний. Тем более, что они прекрасно осведомлены о том, что у узника, ослабленного десятилетним пленением, не должно быть слишком невероятных желаний. Что-нибудь скромное и непритязательное, вроде затяжки сигаретой, глотка кофе в харчевне, томика Набокова, и тому подобной ерунды, доступной ежедневно каждому человеку. По одному желанию за каждый год тюрьмы. Это не дорого, и они вполне могут позволить это себе, наблюдая, очевидно, со злорадством со стороны, как я вытаскиваю из кармана их грязные деньги, и, тратя их, приближаю тем самым миг своей казни. Пачка сигарет и томик Набокова – это уже два желания, осталось восемь, и если растянуть их подольше, то, возможно, я смогу дотянуть до конца дня. Дотягивать до конца дня, смакуя одно за одним свои последние в жизни желания, – как это, очевидно, романтично выглядит со стороны, как театрально, и даже кинематографически, прямо хоть снимай об этом душераздирающий фильм! Он расплатился за томик Набокова с продавцом, и, прижимая его к себе, словно новорожденное дитя, перешел через площадь, и мимо рынка стал спускаться вниз по направлению к морю.