- Из какого еще театра? Здесь война и никаких театров нет! категорически сказал командир.
- Есть театр, - твердо сказал Котя. - Мы выступали на станции...
- Станция занята белыми, - спокойно сказал командир. - Выходит, вы из театра, да не из нашего.
- Из нашего! - заволновался Котя. - Честное благородное, из нашего! Хотите, я вам покажу?
- Нечего показывать! - отрезал командир. - В штабе полка будете давать показания. Артисты!
В это время рядом с командиром оказался человек в кожаной куртке и в шлеме. Пожевывая травинку, он слушал разговор командира с пленными. И решил вмешаться в их разговор.
- Пусть покажут, - сказал он. - Мы и увидим, для кого играет театр: для красных или для белых.
- Я покажу! - сказал Котя.
Командир сдвинул фуражку на глаза.
- Ладно, военлет! - сказал он человеку в кожаной куртке. - Пусть покажут.
Котя подхватил свое знамя и отошел в сторонку.
- А ты что стоишь? - обратился командир к Яшечкину. - Давай тоже.
- Не артист я, а артиллерист, - хмуро сказал Яшечкин, продолжая стоять на месте.
- Артиллеристы находятся при орудиях, а не путешествуют по горам и долам, - недружелюбно сказал командир и отвернулся от растерянного Яшечкина.
А Котя уже развернул трехцветное знамя. И громко, словно находился не на опушке леса, а в большом зале, начал:
- Мы вам покажем спектакль из французской жизни. Восставшие санкюлоты, то есть пролетарии, штурмуют королевскую тюрьму Бастилию. Мой папа, держа в руке старинное кремневое ружье, говорит:
Мы ждем подкрепленья.
Победа за нами!
Пусть мальчик поднимет
Трехцветное знамя!
Но моя мама не согласна. Она стоит на сцене с двумя пистолетами.
Как можно ребенка
Поставить под пули?
Не дремлют стрелки
Короля в карауле.
Котя читал стихи. Показывал, рассказывал. Он один играл за целый театр. Привлеченные неожиданным представлением, артиллеристы столпились вокруг мальчика. А его голос, похожий на мамин, звучал громко, чуть напевно:
Пусть знамя народа
На площади реет.
В ребенка стрелять
И король не посмеет!
Он играл, маленький артист Героического рабочего театра, а в это время в осиннике появился конный разъезд белых. Ротмистр, худой, горбоносый офицер, поднес к глазам бинокль, и то, что он увидел, поразило его.
Орудия стояли на огневой позиции без прислуги. Весь же личный состав красной батареи окружил мальчика, который почему-то размахивал французским флагом. Некоторое время ротмистр рассматривал это странное зрелище, соображая, что бы это могло значить. Потом оторвал от глаз бинокль и, повернувшись к солдатам, тихо сказал:
- Приготовиться к атаке. Мы сейчас захватим красную батарею голыми руками! Только тихо. Тихо!
А на батарее шел спектакль. И никто не видел, как за зеленоватыми стволами осин появился вражеский разъезд. Никто, кроме Яшечкина.
Старый боец подошел к командиру батареи и что-то шепнул ему на ухо. Глаза командира сузились, и он сразу насторожился.
Стараясь не перебивать Котю, он сказал:
- Играй, артист, играй. Размахивай знаменем. Там, в роще, белые. Хотят застать нас врасплох. По команде - все расчеты к орудиям и огонь по белым. Но пусть они подойдут поближе. Играй, артист, играй!
И тогда Котя крикнул:
На гребень забраться
Ему помогите!
Смотрите.
Он держится смело
Смотрите!
С этими словами мальчик подбежал к ближайшему орудию и, ловко забравшись на лафет, замахал флагом. А наводчик под его прикрытием уже наводил орудие на золотистый осинник, и в руках у заряжающего медью сверкнул заряд.
- Заряжай! - тихо скомандовал командир. - Шнур натянуть!
Маленький артист продолжал спектакль. Он играл свободно и бесстрашно, словно рядом не было белых, готовых атаковать красную батарею.
- Гремят барабаны. Вам, бам, бам! Стреляют ружья. Все подбрасывают шапки.