Маргарина Люк не ел, а коровьему маслу предпочитал оливковое. Не столько из спортивно-диетических соображений, сколько из эстетических. Оливковое масло всегда продавалось в красивых бутылках. Люк любил красивые вещи. Всякие. Начиная от продуктовых упаковок, изящных флакончиков с парфюмерией и до красивых яхт и машин. Все это радовало глаз и как бы не затрагивало обоняния. Другое дело - вина, которые различаются не только по вкусу и крепости. Не чувствуя запахов, здесь легко прослыть неотесанным мужланом. Поэтому Люк как-то раз весьма прилежно проштудировал годовую подписку некоего профессионально-рекламного винодельческого издания, и при случае - точно зная название напитка - мог воспеть его аромат в самых верных и изысканных выражениях, искренне подозревая, что слушатели смыслят в ароматах не больше.
Так что эта особенность нюхательного органа Люка не беспокоила. Беспокоило другое. Иногда, без всякой, казалось бы, логической причины, его нос вдруг заинтересовывался каким-то запахом, жадно вбирал в легкие и буквально топил в нем Люка, доводя просто-таки до умопомрачения. Был ли это "хороший" или "плохой" в общественном мнении запах - неважно. Например, его мать была страстной поклонницей травы под названием лаванда. Мешочки с пахучим серовато-лиловатым сеном она распихивала во все шкафы, кладовки, комоды, кровати, диваны. Разве что не подсыпала в суп как приправу. Во избежание моли. Лаванда пахнет "аристократично", считала она, в отличие от "плебейского" нафталина. Может быть и так, трудно сказать, но лично для Люка нафталин вообще не обладал никаким запахом. А лаванда обладала. И еще каким!
Поэтому он старался по возможности меньше сидеть дома, ведь только разложенные по своей комнате мешочки он мог тайно спустить в унитаз. Что бы было, посягни он на остальные! И еще настоящей пыткой для маленького Люка были те дни, когда мать меняла ему постель. Ведь в шкафу с постельным бельем она хранила ненавистную лаванду… Люк распахивал окно настежь и в обнимку с котом - от которого деликатно пахло, наверное, рыбой - комочком сворачивался в кресле. Особенно тяжелыми были такие ночи зимой…
При первой же возможности Люк поселился от родителей отдельно, и, приобретая парфюмерию, он всегда внимательно читал перечень компонентов - на предмет наличия в ней лаванды. Но с возрастом нос создал ему еще одну проблему. Курение. Собственно говоря, табачный вкус даже нравился Люку, особенно в качестве дополнения к глотку дорогого конька. Да и вообще нравилось открыть нарядную пачку, извлечь сигарету, повертеть ее в красивых пальцах - Люк знал, что пальцы у него что надо. Приоткрыть рот, вставить сигарету между губами - и губы у него тоже весьма недурны, теперь повертеть в руках элегантную зажигалку - например, золотую, но матовую, с бархатистой на ощупь поверхностью, щелкнуть, насладиться видом язычка пламени, поднести к сигарете, затянуться, почувствовать вкус благородного табака…
Если бы процедура курения заканчивалась на этом, Люк был бы страстным курильщиком! Но после недолгого удовольствия вкуса начинался ужас: следовало выдохнуть дым. И этим дымом тут же начинало вонять все: его руки, губы, волосы, одежда, все помещение, гардины, ковры, мебельная обивка, даже обои! Требовались невероятные усилия, чтобы избавиться от этого омерзительного въедливого тошнотворного запаха табачного дыма. Сомнительное удовольствие. Поэтому Люк не любил, когда курили в его присутствии, а в своей квартире он вообще не разрешал курить никому. Не позволил бы даже отцу, хотя тот не курил. От врожденной жадности, по мнению Люка. Хоть что-то положительное от жадности…
Девушка озабоченно смотрела на Люка. А его нос проявлял все больший "интерес" к запаху. И это было опасно с эстетической точки зрения: как бы его не вывернуло наизнанку.
- Где мы находимся? - спросил Люк, чтобы сказать хоть что-то. Не мог же он признаться, что едва сдерживает дурноту от внезапно нахлынувшей вони!
- В самой старой части замка, в утесе над Рейном.
- В скале?
- Да. Мы у подножия самой старой башни. Она действительно наполовину вырублена в скале.
Девушка открыла какую-то дверь и предложила войти. Из двери шибануло таким смрадом, что у Люка закружилась голова. Это был уже не коридор, а скорее просторный подвал со множеством пустых бочек, сельскохозяйственных инструментов и просто невероятной вонищей.
- По-моему, это не винные бочки, - стараясь не дышать, предположил Люк.
- Да, они для капусты.
- Так вот что за дивный аромат!
- Квашеная капуста - слишком неблагородно, по вашему мнению?
Люк пожал плечами и мужественно улыбнулся.
Хорошая все-таки у него улыбка, подумала я. И открытое лицо. Грустно, что он страдает клаустрофобией и не хочет признаваться. Я же вижу, что ему не по себе. И эти капельки пота. Мне вдруг ужасно захотелось вытереть их с его лица. Он как будто почувствовал, провел ладонью по лбу и в который раз пригладил волосы. И этот его жест - уверенные пальцы среди выгоревших прядей - основательно волновал меня…
- Между прочим, замок прежде назывался в честь капусты Бельшу, а не Бельшют, как мы произносим теперь. И башня, у подножия которой мы сейчас находимся, так и называется - Кольтурм, это по-немецки - Капустная башня. Не удивляйтесь, мы же в Эльзасе, здесь полно немецких названий. Каждый год владетель замка традиционно участвовал в заготовке капусты. - Я невольно вздохнула, подумав, что теперь уже, видимо, не будет. - Мой отец всегда собственноручно заполнял капустой одну бочку и для тяжести клал сверху вот этот камень. - Я показала массивный булыжник. - Он шутил, что это тот самый камень, который в нашем гербе.
- У вас есть герб?
- Естественно. Я же ведь показывала его вам в гербовом зале. Забыли? Так вот, в веке эдак пятнадцатом на рыцарских турнирах этот камень в нашем гербе герольды стали истолковывать как философский камень, привезенный якобы из Крестового похода, "облагородив" заодно название замка и баронскую фамилию. Хотя никто из Бельшютов никогда не участвовал в Крестовых походах.
- Убежденные пацифисты? - пошутил Дюлен, снова порадовав меня своей улыбкой.
- Пожалуй, - согласилась я, подумав, как приятно рассказывать, когда тебя внимательно слушают и сразу понимают. - Наш девиз "Только Богу и королю", а с королями в Эльзасе, сами знаете, как всегда обстояло дело, поэтому оставалось служить только Небесам. В понимании Бельшютов это всегда значило заниматься благотворительностью и помощью страждущим, а вовсе не воевать.
- Потрясающе, - сказал Люк.
От вони его почти тошнило. У нее что, нет обоняния? Как можно рассуждать тут на историко-философские темы? Он обвел помещение глазами, обнаружил и за бочками каменные ступени, терявшиеся в темноте, и спросил:
- Куда ведет эта лестница?
- На верх башни. Поднимемся? Там необыкновенный вид.
- А почему заложена камнем эта дверь? Ведь точно, здесь была дверь? - Люк показал на стену возле ступеней. Впрочем, это мало интересовало его. Главное, убраться из этой вони. Он постучал по стене, но по звуку так и не понял, есть ли пустота внутри. - Кажется, башня внутри пустая?
- Пустая, пустая. - Девушка покивала. - Просто камни очень массивные. Лестница устроена в кладке стены. Идемте. Вы угадали. Здесь был проход. Там, внутри башни, колодец. Когда-то воды Рейна поднимались более высоко, этот колодец очень спасал во время осады. Но с веками Рейн обмелел. Снаружи отверстие над водой завалили камнями, чтобы не было возможности незаметно проникнуть в замок, и здесь проход в башню к колодцу тоже заложили. В целях безопасности, да и свалиться легко.
Вопреки этикету девушка уверенно поднималась первой. С фонарем в одной руке и придерживая юбку - другой. Хорошо, что достаточно темно, подумал Люк, и мне почти не видно ее разных носков и стоптанных кедов. Ноги девушки были на уровне его глаз. Он старался не смотреть на них.
По обеим сторонам - древняя кладка, над головой - тоже камни, внизу - каменная лестница извивается по часовой стрелке. Свет фонаря колеблется, и от этого каменный рукав то сужается, то расширяется, словно пищевод какого-то гигантского первобытного ящера. Исполинского смрадного чудовища. Ничего удивительного, что чудовище воняет. Каким еще может быть изнутри дракон?..
- Не отставайте. - Девушка обернулась. - И поосторожнее, мсье Дюлен. Здесь кое-где выщерблены ступени.
Девушка не двигалась и светила фонарем прямо ему в лицо, оставаясь темным силуэтом за пятном света. Стены продолжали колебаться, ее силуэт - тоже. Глупости, подумал Люк, ничего тут колебаться не может. Это вонь сводит меня с ума.
- А вы? - Люк в изнеможении прислонился спиной к стене. Она была приятно прохладной. - Вы не чувствуете запаха?
- Потерпите. Еще несколько ступеней, и будет легче. Держитесь. - Она начала спускаться к нему, протягивая руку.
Люк шагнул ей навстречу, изо всех сил сохраняя равновесие. Ее маленькая рука отсвечивала серебром в лучах фонаря. Или золотом? Откуда-то сверху мощно потянуло приятной весенней свежестью. Вонь исчезла! Неужели это от нее? Или от ее руки? А вдруг она не женщина? В смысле - не человек? Ведь такое перевоплощение - от уродины, встретившей его, до пленительной, точно фея, красавицы, а теперь уж и совсем феи с золотыми ручками, - для человека невозможно! Эти соображения стремительно пронеслись в его голове, пока Люк тянул к ней руку. Осторожно дотронулся. Нормальная человеческая рука. Может быть, немного холодная. И совсем смело взял в свою.
- Это я виновата. С вашей клаустрофобией вас нельзя было водить по подвалам.