Глава 4
Улисс оставил дом погруженным в глубокий траур, а когда вернулся из Остина в середине декабря, то застал безжизненный склеп.
Хотя он написал отцу несколько писем, но Патрик ни разу ему не ответил. Он не видел отца со дня похорон и гадал, будет ли тому приятен его приезд, забудется ли взаимное озлобление или со смертью Илке, всегда старавшейся их примирить, эта рознь обострится?
Он был удивлен и немного испуган, увидев на двери задрапированный черным крепом траурный венок. Неужели никто в доме не вспомнил, что близится Рождество? Илке любила рождественские праздники, проводила целые часы, украшая дом гирляндами.
Она с гораздо большим вниманием выбирала елку, чем новое платье. В эту же пору в прошлом году на двери висел праздничный рождественский венок, а в каждом окне горело по свече. Пренебречь этим обычаем – все равно что предать память об Илке.
Улисс поднялся по ступенькам на террасу и заставил себя войти. Холл был погружен в темноту. В гостиной тоже не было света, камин не затоплен. Его мать управлялась с хозяйством легко, без видимых усилий, и Улисс воспринимал домашний уют как нечто само собой разумеющееся.
– Есть кто-нибудь дома? – крикнул он, надеясь, что выбежит одна из горничных взять его плащ и седельные сумки.
Никто не появился. Должно быть, Патрик трудился допоздна, а слуги пользовались отсутствием хозяина и пренебрегали своими обязанностями. Утром придется устроить им хорошую взбучку.
Он прошел через холл в кухню, открыл дверь, и тут память нанесла ему новый удар. В прошлом году кухня была наполнена ароматами. Запахи фруктового кекса и сливочного пудинга были такой же неотъемлемой частью праздника, как разглядывание подарков.
Теперь в кухне укоренился запах плесени. Под потолком горела одна керосиновая лампа. Кончита, нагнувшись к плите, что-то помешивала в маленьком горшочке. Она теперь больше походила на ведьму, чем на старую верную служанку.
Ее дочь Мария много лет занималась у них стряпней. Куда же она подевалась? Все эти мысли пронеслись в голове Улисса, когда он приблизился к Кончите и дотронулся до ее плеча.
– Дио мио! – воскликнула она, мгновенно поворачиваясь к нему лицом, насколько это позволило ее согнутое артритом тело. – Вы меня напугали, сеньор Улисс!
– Я писал отцу, что приеду сегодня. Разве он не говорил тебе?
Кончита покачала головой:
– Он не читает писем. Он не выходит из дома. Он все время сидит в спальне и смотрит на портрет вашей матушки. Слава Богу, что вы приехали. Может быть, вам удастся приободрить сеньора Патрика.
– Попытаюсь, – сказал Улисс, сомневаясь, что ему удастся добиться успеха. – А где же все остальные?
– Ваш отец рассчитал всех остальных слуг много недель назад. Он и меня хотел отослать, но я не могла оставить его одного.
– А как же ранчо? Надеюсь, он не потерял к нему интереса?
– Рио пытался привлечь его к работе, но сеньор Патрик в последнее время только бранил его. – Кончита осенила себя крестным знамением. – Этот дом стал жилищем призраков. Иногда мне кажется, что ночью я слышу, как ваша мать ходит по холлу.
Улисс пожал плечами, отметая суеверные бредни Кончиты:
– Уверяю тебя, что призраков в доме нет, а вот пыли черт знает сколько.
Кончита потупила взгляд:
– Подождите, пока не встретитесь с отцом. Он и сам превратился в призрак.
Кончита, конечно же, преувеличивала. Его отец был самым сильным и храбрым человеком из всех, кого знал Улисс, и характер у него был далеко не отшельнический.
В свое время Патрик превратил участок дикой первобытной прерии в процветающее ранчо. Он был так одержим идеей цивилизации этой земли, что соседи прозвали его ранчо "Гордостью Прайда". Улисс считал, что даже смерть его матери не могла бы отвратить Патрика от забот о своих обширных владениях.
– Если ты не возражаешь, я бы хотел поужинать, прежде чем встречусь с отцом.
– Поужинать?
Кончита воззрилась на него с таким видом, будто впервые в жизни услышала это слово.
– Что бы ты там ни стряпала – подойдет. Сморщенные щеки Кончиты окрасились стыдливым румянцем.
– Это только овсянка. Ваш отец вообще не думает о пище. Обычно я даю ему проглотить немного овсяной каши.
Может быть, Кончита и впрямь не преувеличивала?
– Ладно, забудем об ужине. Сперва я схожу к отцу. За три месяца все хозяйство разладилось, размышлял Улисс. Керосиновая лампа, освещавшая ему путь вверх по лестнице, показывала бедственное состояние дома. При каждом его шаге, как бы в испуге, разлетались пушистые шарики пыли. Паутина цеплялась за лицо и руки.
Он оставил в комнате свои сумки, потом постучал в дверь отца.
– Я не голоден, Кончита, – раздался неузнаваемо тонкий голос Патрика. Не ожидая приглашения войти, Улисс отворил дверь. Состояние комнаты привело его в ужас. Но еще более пугающим показалось Улиссу состояние отца. Одежда висела на его огромном исхудавшем теле как на вешалке. Кожа утратила загар, впечатление нездоровья усугублялось всклокоченной бородой.
– Это ты, Улисс? – спросил Патрик, даже не потрудившись встать.
– Я приехал на праздники, отец, – ответил Улисс с вымученной бодростью.
Патрик не шевельнулся:
– Если ты хочешь видеть Рождество со всей обычной мишурой, тебе лучше уехать обратно в Остин. Здесь не предвидится никакого праздника.
Дорога от Керрвилла до ранчо Прайда вилась вдоль реки. Воды цвета нефрита проносились по своему ложу с глухим гулом, который эхом отражался от прибрежных известковых утесов и пологих холмов.
Шарлотта Готорн хотела, чтобы взятый напрокат кабриолет двигался быстро, потому что за каждым извилистым поворотом дороги открывался знакомый пейзаж, который она спешила увидеть. Если не считать уродливых оград из колючей проволоки, местность почти не изменилась.
– Чем больше все меняется, – пробормотала она, – тем больше остается неизменным.
Дочь Шарлотты Алиция покосилась на нее:
– Что ты хочешь сказать?
Хотя мысли Шарлотты беспокойно метались, она попыталась послать дочери ободряющий взгляд:
– Нельзя представить себе жизнь, более отличную от здешней, чем моя. И все же эти места кажутся такими знакомыми.
– Это всего лишь родина, – с улыбкой ответила Алиция. – Но здесь очень красиво. Думаю, я тоже полюблю эти места. Не могу поверить, что я и впрямь в Техасе.
Когда они добрались до столбов у въезда на ранчо, Шарлотта остановила кабриолет.
Алиция дотронулась до руки матери.
– В чем дело? Что-нибудь не так? – спросила она.
– Мне нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. Долго еще ехать?
– Дом в двух милях отсюда.
– Мистер Прайд владеет всей этой землей? – спросила Алиция, сделав рукой жест, как бы обнимающий всю землю до горизонта.
– Да, всей, впрочем, ему принадлежит гораздо больше. "Гордость Прайда" – самое большое ранчо в округе. Я с трудом сдерживаю себя, так мне не терпится повидаться с Илке. Ты ее полюбишь.
– И тебя нисколько не смущают известные обстоятельства?
– А ты полагаешь, они должны меня смущать?
– Но согласись, есть нечто странное в том, чтобы приехать погостить к своему первому мужу и его жене.
– Ты не будешь так думать, когда познакомишься с ними. Кроме того, я им обоим оказала услугу, убежав с твоим отцом. Илке и Патрик были безумно влюблены друг в друга.
– Знаю, мама. – Алиция нежно улыбнулась ей. – Точно так же, как и вы с папой.
Шарлотта не стала комментировать это заявление. Она щелкнула кнутом, и кабриолет двинулся дальше. Она много успела рассказать своей дочери о прошлом, но ни слова о настоящем.
Она безумно влюбилась в Найджела, когда тот впервые появился на ранчо. Но, к ее безмерному сожалению, эта любовь длилась недолго. Найджел убил ее своей жестокостью точно так же, как убивал всех животных, на которых охотился.
Годы превратили отважного молодого аристократа в нудного и желчного человека, потратившего жизнь и состояние на неустанные поиски развлечений. И в процессе этой бесконечной погони он уничтожал одну за другой романтические иллюзии Шарлотты.
Но она не могла позволить, чтобы он так же относился и к Алиции. Она бы скорее умерла, чем рассказала дочери правду о Найджеле или о том, в каком отчаянном положении он оставил их.
Поднявшись на вершину холма, Шарлотта наконец увидела дом, в который когда-то вошла молодой хозяйкой. Послеполуденное солнце окрасило бледным золотом кремовые известняковые стены. Веранда, окружавшая его фасад, обещала тишину и прохладу.
Алиция бросила взгляд на лицо матери, стараясь угадать, какие чувства ее обуревают. Шарлотта выглядела такой решительной, будто собралась в бой, а не на встречу со старыми добрыми друзьями.
Алиция много слышала о Прайдах, но не рассчитывала когда-нибудь увидеть их и, уж конечно, не думала, что их знакомство произойдет во время годичного траура. С момента смерти Найджела Шарлотта находилась в каком-то странном умонастроении. Алиция ожидала от нее бурного горя и слез и была готова принять на себя это бремя. Однако глаза Шарлотты были сухими, когда она сообщила дочери, что ночью скончался Найджел. Если Шарлотта и плакала, то никому не показывала своих слез.
После чрезвычайно пышных похорон Шарлотта стала вести себя таинственно и отчужденно. Она столько времени проводила, бегая от одного поверенного к другому, что они с дочерью почти не виделись. И вдруг Шарлотта неожиданно объявила, что они отправляются в Америку.
Убегала ли ее мать от чего-то или, напротив, стремилась навстречу чему-то неизвестному – для Алиции оставалось загадкой.