- Еще не думала, - натянуто ответила Харриет.
- Тогда нареките его Соломоном. Это имя ко многому обязывает, и он должен его оправдать: все лабрадоры - умницы.
- Я подумаю об имени, когда придет время, - ответила девушка, словно и не собиралась воспользоваться этим предложением.
- И не назовете его Соломоном?
- Нет. Н-нет, не думаю.
Доктор снова улыбнулся. Эта возмутительно непонятная, загадочная улыбка начинала выводить Харриет из терпения.
- Скажите мне, - вдруг произнес доктор Дрю, словно имел абсолютное право знать ответ, - сейчас вам где-то между двадцатью четырьмя и двадцатью шестью, почему вы не замужем? Потому, что ваша художническая душа алчет свободы, или потому, что привыкли отшивать мужчин этими вашими зелеными глазами? И этим ядовитым время от времени язычком!
Она ответила сразу и довольно бойко:
- Конечно, из-за ядовитого язычка. И моих зеленых глаз!
- Ничего общего со страстным стремлением к свободе?
- Насколько мне известно, ничего. Но меня никогда не подвергали психоанализу. Возможно, психоанализ выявил бы несколько таких качеств, о которых я даже не подозревала.
- Возможно.
- Вы же не занимаетесь гипнозом? - спросила Харриет, теряясь в догадках, что же в его темных глазах так завораживает ее.
- Не беспокойтесь. - Доктор почти ласково улыбнулся. - Вас я не загипнотизирую.
Харриет поспешно встала и прошла через всю комнату к картине на дальней стене. Это была довольно приличная акварель, и она подумала, что узнает художника… но не успела посмотреть на подпись автора, как за ее спиной появился доктор Дрю.
- Недурно, - заметила Харриет и задохнулась, словно от долгого бега.
Филип Дрю согласился, что картина неплохая.
Харриет перешла к книжному шкафу и стала рассматривать книги. Предположив, что все они принадлежат доктору Парксу, она снимала некоторые с полок и вдруг обнаружила на форзаце одной из них имя Филипа Дрю: это оказался томик особенно любимого ею поэта. В некотором удивлении Харриет обернулась и обнаружила доктора у себя за спиной.
С азартом она воскликнула:
- Так вы читаете Теннисона! Не думала, что в наше время у него много поклонников.
- Почему же? Теннисон всегда будет Теннисоном… или его любишь, или нет. Я в числе тех, кто любит.
- О, я так рада! - Харриет даже не заметила своей восторженности; она словно нашла родного брата. - Потому что безумно его люблю… даже "Идем в сад, Мод". Честно говоря, это одно из моих любимых стихотворений.
- И мое тоже.
- Правда?
Доктор улыбнулся - но на этот раз просто, без загадочного или насмешливого выражения. Потом, к большому замешательству Харриет, понюхал ее волосы.
- Что это? - спросил он.
- Что "что"?
- Ваши духи.
- "Лилия долины".
- Не меняйте их, - сказал он. - Они вам подходят.
- Но, по-моему, вы намекали на мою агрессивную индивидуальность?
- Тем не менее, думаю, вам следует сохранить духи "Лилия долины". Кстати, о цветах, может, выйдете в сад и срежете несколько цветков? Для моих ваз? Помните?
- Вы на самом деле хотите, чтобы я аранжировала для вас букеты?
- Иначе не отпущу. Из-за вас я и правда теперь чувствую, что в результате холостого образа жизни и отсутствия рядом милой маленькой женщины лишился очень многого, и если хотите помочь и отплатить мне за гостеприимство, то наполните вазы. Верните мою довольно печальную комнату к жизни и оставьте об этом дне благоухающую память.
Харриет криво улыбнулась:
- Вам прекрасно известно, что вы шутите. Ну хорошо, пойдемте в сад!
Они провели некоторое время в саду, выбирая подходящие цветы, потом Харриет еще полчаса посвятила аранжировке букетов, пока не убедилась, что слегка запущенная столовая стала приятнее глазу, чем до ее прихода.
Кроме того, Харриет поставила вазу с розами в центре обеденного стола в столовой и сделала очаровательную композицию для холла.
- Думаю, смотровой кабинет лучше оставить в покое, - предложила она, и хозяин с готовностью согласился.
Казалось, одна мысль о появлении там цветов привела его в ужас.
- По крайней мере, оставьте мне хотя бы одно место, где сохранится привычная атмосфера, - грубовато попросил он.
Харриет рассмеялась:
- По-вашему, вы попали в подчинение?.. Женщине! Страх перед женским влиянием - вот что заставляет вас оставаться холостяком.
- Возможно.
- Вы предпочитаете запах антисептика, а я уверена, что, будь у вас жена, она просто бы его ненавидела. - Харриет сморщила нос. - Хотя лично у меня запах антисептика отвращения не вызывает.
- Рад это слышать.
Но доктор Дрю не пояснил почему.
Харриет убралась на кухне, ликвидировав с кухонного стола следы своей возни с горшками и вазами, и внимательно огляделась, чтобы полностью увериться, что после ухода все останется в порядке. Она объяснила, что не хочет создавать ему неприятностей с экономкой из-за беспорядка в комнате, и доктор Дрю нашел очень забавной мысль, что кто-то посмеет ему указывать или просто поставит под сомнение его действия. Правота Харриет наглядно подтвердилась - как она и доказывала сестре, доктор Дрю обладал невероятным самомнением.
И что еще хуже, его высокомерие было врожденным, а не выработанным с годами. Харриет вспомнила пылящийся на чердаке прототип хозяина из эпохи Регентства, чья непомерная гордыня сразу бросалась в глаза.
Если Гэй всерьез задумала поставить доктора на место своего покойного мужа, пусть привыкает к жизни, организованной чужими руками. Воссоздать былую жизнь с Брюсом не удастся.
Но - и это было весомое "но" - рыбку еще надо поймать. А поскольку доктор Дрю явно специалист по уклонению от самой соблазнительной наживки, требуется изобрести совершенно новый вид приманки, на которую он клюнет. Если только ей это не удастся одним лишь взглядом больших, фиалковых глаз с поволокой.
Они и раньше творили чудеса.
Харриет вернулась в "Фалез" со щенком и ничего не сказала Гэй о чаепитии в доме доктора… и, уж конечно, умолчала, что занималась убранством для него комнат. Она не знала, почему утаила это, просто подозревала, что Гэй слегка удивится. "Но почему, ради бога, ты не привела доктора Дрю к нам на чай?" - спросит она. И, анализируя потом свое поведение, Харриет терялась в догадках, почему и в самом деле не поступила именно так.
Дома она заметила, что у Гэй таинственный вид, а на ее чулке спущена петля, и удивилась, поскольку при ней сестра ни разу не появлялась на людях с таким заметным изъяном во внешнем виде. Сестра испачкала пылью подол платья и жаловалась на поцарапанные руки, а на вопрос, чем занималась, ответила, что разбирала содержимое буфета. В каком именно, Гэй умолчала, и в любом случае Харриет не могла взять в толк, почему сестра взялась за такой труд. Снисходить до работы руками - это было так не похоже на Гэй, особенно во все еще малознакомом доме, где во время уборки буфета или нежилой комнаты на свет могло появиться что угодно.
- Я подумала, - торопливо сказала Гэй, явно желая уйти от дальнейших вопросов про буфет, - что в этом старом доме столько интересного, мы не знаем о нем и половины того, что следует! Например, чердак. Давай как-нибудь вместе сходим туда и выясним, где что лежит.
- Ничего особо ценного там нет. - Удивленная этим внезапным интересом к чердаку, Харриет с любопытством воззрилась на сестру. - И что бы ты ни делала, не поднимайся туда одна без предупреждения, потому что, если споткнешься об открытые балки, запросто сломаешь ногу. Я сама чуть не упала.
- Но ты-то никому не сообщила о своем походе. - Гэй со странной улыбкой поглядела на сводную сестру. - Надеюсь, теперь ты станешь подниматься туда только после своевременного предупреждения всех нас, потому что тебе опасность грозит больше, чем мне. Я-то не разгуливаю среди голых балок, зато тебя это занятие как будто прельщает.
- Только когда очень хочется найти что-нибудь. - Харриет налила бокал хереса для сестры и сдержала порыв налить немного и себе. - В первый раз я обнаружила очень симпатичную картину с изображением цветка, а во второй искала ей пару. Больше я туда не пойду… ну, разве только если ты захочешь.
Гэй задумчиво пила херес, разглядывая спущенную петлю на чулке.
- Не могу сказать, что умираю от нетерпения, - призналась она. - Но все же сегодня я очень хорошо поработала.
- Освободила буфет то есть?
- Да, освободила буфет. - И Гэй улыбнулась, отпивая из бокала.
Но через два дня Харриет все же очутилась на чердаке, и сопровождал ее не кто иной, как доктор Дрю, возымевший желание узнать, почему какой-то портрет так необычно повлиял на нервное состояние девушки.
Это был обычный день, похожий на другие, доктор Дрю, как обычно, заехал к своей пациентке, однако та отсутствовала: Гэй уехала на два дня в Лондон, и доктор Дрю выразил удивление, что не был поставлен об этом в известность. На его лице даже появилась неприкрытая обида, словно невнимание пациентки его оскорбило… и Харриет склонилась к мнению, что его интерес к Гэй не менее силен, чем ее интерес к нему. Что, разумеется, очень по вкусу сестре, если она имеет об этом хоть какое-то представление.