Послезавтра Йоль - день зимнего солнцестояния. Мне опять придется запереть себя в ванной комнате, а моей матери вновь придется не вставать с постели. Но мы привыкли.
Наверно.
Мне хочется прогуляться, хотя я прекрасно понимаю, во что это может вылиться. Но сидеть дома - невыносимо. Когда-то я уже пыталась запереть себя, замуровать в коттедже, как в тюрьме, лишь бы не встречаться с людьми и не испытывать их чувства. Но потом до меня дошло, что из дома выходить нужно, иначе я окончательно сойду с ума. Собственно, у меня и так нет друзей, нет хороших знакомых. Закрывшись в своей комнате, я бы просто срослась с деревянным полом и превратилась бы в чучело, набитое собственным ужасом.
Я натягиваю куртку и выхожу из дома, впялив взгляд вниз. Я привыкла смотреть на носки кроссовок и сосчитывать шаги, это отвлекает от реальности, происходящей вокруг.
Сразу сворачиваю с главной дороги. Бреду вдоль тихого леса, вдыхаю глубоко запах хвои и думаю: сегодня слишком тепло, даже душно, словно погода пытается стянуть ваше горло в тисках и повалить на спину. Ветер завывает где-то высоко в небе, над верхушками деревьев, а я плетусь по иссушенной тропинке и считаю: шестьдесят два, шестьдесят три. Шестьдесят четыре - слышен рокот волн, сражающихся с нависнувшими над пропастью острыми скалами.
Шестьдесят пять - слышен запах моря, который смешивается с запахом сухой земли, хвойных стволов, иступлено наблюдающих за паразитами, пожирающими их древесную кору. Шестьдесят шесть - слышно мое спокойное сердцебиение. Я одна, в лесу как всегда никого нет, никто не посмеет приблизиться ко мне, нарушить спокойствие. Эта дорога - мое спасение, изолированный путь от неприятностей, бушующих в городе.
Через какое-то время я, наконец, оказываюсь перед невообразимой пропастью, резко сливающейся с синим горизонтом. Мой папа любит сюда приходить. Он и показал мне это место. Он сказал, что я могу находиться здесь столько, сколько пожелаю. Могу следить за волнами и ждать, когда он вернется; могу первой увидеть его лодку.
Я подхожу к краю обрыва, усаживаюсь на сухую землю и выдыхаю. Звучит только мелодия моря, бушующих волн, и никого здесь нет. Как я и хотела.
Папа редко бывает дома. Почти все время рыбачит. Иногда я не вижу его неделями и невероятно скучаю. Они с мамой, словно созданы были для такой непутевой дочери. Даже не знаю, что бы со мной сделали другие родители. Наверно, не вытаскивали из ванной, до верхушки наполненной водой, а топили, в надежде, что их кошмарам придет конец.
Я наблюдаю за грозовыми тучами, скопившимися где-то над горизонтом, и тяжело выдыхаю. Наверно, сегодня будет дождь. Сильный дождь, судя по молниям, сверкающим в темно-синем, бардовом месиве из облаков. Я люблю дождь. Люблю считать капли.
- Ты никогда меня не слушаешь! - Неожиданно взвывает за моей спиной женский голос, и я резко оборачиваюсь. Что это было? Всматриваюсь в кромку леса, настороженно слежу за черными, толстыми стволами и морщусь. - Никогда! - Продолжает вопить голос из глубины леса, и я вдруг понимаю, что кто-то забрался в ту же даль, что и я.
Отлично.
Я изо всех сил стискиваю в пальцах сухую землю, которая в тот же миг царапает до боли ладони, и зажмуриваюсь. Почему. Почему. Пусть они уйдут.
- Чего ты орешь!
- Не трогай меня!
- Ко мне подойти, господи, живо подойди, идиотка!
Слышу, как скрипят зубы, и внезапно ощущаю этот поток ненависти, который смело прорывается сквозь переплетенные, хрустящие ветки. Он врезается мне в спину клинком, и я вдруг думаю, что спрыгнуть с утеса - отличная идея. Спрыгнуть. В воду.
Вода огородит от звуков, обнимет, примет в безмолвие.
- Отвали! Все, иди к черту! Я больше никогда не…
По утесу проносится звонкая пощечина, и я нервно дергаю головой.
Я ненавижу людей.
Ненавижу их поступки, слова. Ненавижу безнаказанность, с которой они вытворяют все, что им угодно. Ненавижу.
- Ну и катись! - Взвывает парень под рыдания, вырывавшиеся изо рта девушки. - Ты ненормальная идиотка, проваливай, давай, иди!
Его голос тонет в свисте ветра, а вот рыдания становятся громче, и тогда я понимаю, что незнакомка, покачиваясь и держась руками за покрасневшее лицо, выбегает ко мне.
На мой утес.
На мое место.
Я смотрю на нее через плечо, а она застывает, впялив в меня стыдливый взгляд. Да, я всегда вижу, когда людям стыдно. За то, кто они есть. За неумение дать сдачи. За горячее неуважение к себе, к своему мнению, к своей жизни. Такие девушки, как она - дымка, они не живут, они плавают и мельтешат перед глазами. От них отмахиваются ладонями, их не воспринимают. Они никому не нужны. Ими пользуются, ею пользуются, пользовались так много раз. Я вижу правду в серых, напухших глазах незнакомки.
Она не убегает, дергаясь от резких вдохов и выдохов, а я поднимаюсь.
В голове щелкает. Будто стрелка часов. Я наклоняю голову, смотрю на девушку, и я понимаю, что она поломана. Ее надо починить. Надо забрать ее боль, отнять ужас, стыд. Я могу это сделать. Но хочу ли я? Нужно ли это?
Неважно. Мои способности никогда не спрашивают разрешения. В какой-то момент я просто перестаю себя контролировать. Я становлюсь совершенно другим человеком.
- Ты плачешь. Я могу это исправить. - Делаю шаг вперед, а позади волны врезаются в скалы с оглушающим треском. - Тебе не будет больно, я обещаю.
Но ей будет больно. И еще много и много раз, потому что она вновь вернется к тому кретину, что ударил ее. Или найдет нового. Она не умеет иначе. Она не вынесет урок, если я избавлю ее от стыда, заберу ненависть, сделаю жизнь проще, но жизнь этого не любит. Не любит быть простой. Поэтому она ударит вновь и гораздо сильнее.
Темноволосая девушка дергается, когда я оказываюсь совсем близко. Но назад я не отступаю. Изучаю пристальным взглядом полопавшиеся сосуды в ее глазах, эти тоненькие нити, что тянутся вокруг радужки воспаленной паутиной. Изучаю отпечаток его руки. Да. Видно даже слишком отчетливо - грубые, толстые полосы на щеке и подбородке.
- Тише, - убаюкиваю я, заметив, как дрогают обветренные губы незнакомки, - тебе станет легче, я лишь прикоснусь рукой, лишь заберу все, что причиняет боль.
Я должна, меня тянет зависимость, доза. Воздух застревает в горле, и я понимаю, что смогу задышать только тогда, когда выполню предназначение, сделаю ее жизнь лучше.
- Тиш-ш-ше.
Я прикладываю ладонь к груди девушки, и невероятная колючая волна врезается в лицо, ополоснув с ног до головы все тело, спина вытягивается, рот распахивается в немом крике, и я гляжу на серое небо широко распахнутыми глазами и чувствую, как сквозь меня проносится поток невыносимой боли, поток унижения и стыда. Колени дергаются, а я стою, стою, даже когда ощущаю слезы на щеках, даже когда хочу сорвать с себя кожу, потому что считаю ее грязной, изношенной. Тиканье часов - ее жизненных часов - вопит в моей голове невыносимо громко. Каждая упавшая слеза, каждый удар, каждый вдох.
Как всегда все заканчивается слишком резко.
Я отлетаю в сторону, прижимаю к груди руку, а незнакомка валится на колени.
Теперь ей будет лучше. Возможно. А вот у меня в груди взвывает невыносимая боль, после которой хочется рыдать во все горло. Я резко встряхиваю волосами, зажмуриваюсь и стискиваю зубы, а она не проходит. Она не исчезает. Я все так же ощущаю себя гнилой.
Она была гнилой. Эта девушка. Я ее починила.
- Н-ненавиж-жу, - шепчут мои губы, и, хромая, я схожу с места.
Это мой утес. Мой! Здесь никого не должно было быть. Слезы градом катятся вниз, а на голову падают дождевые, огромные капли. Я плетусь обратно домой, прижимая к себе руки, продавливая ими живот, но становится только хуже. Я вижу, как эта девушка ревет у себя дома, как ее к полу прижимают мужчины, всегда с разными лицами. Они делали ей так больно, почему она не сопротивлялась, почему терпела.
Я взвываю от очередной боли и врезаюсь в липкий ствол дерева. Прикладываю лоб к коре и начинаю грубо пальцами расцарапывать ее, надеясь, заменить душевные скитания физическими.
Скоро станет легче . Раз, два, три, четыре. Это проходит. Всегда проходит.
Пять, шесть, семь, восемь.
Над головой взрывается молния. Ветер взвывает такой сильный, что деревья тот час наклоняются ниже и скрипят от напряжения. А я горблюсь под тяжестью чужих эмоций.
Иногда я жалею, что не могу прикоснуться к своей груди и забрать свои эмоции. Так ли важно чувствовать? Сейчас люди руководствуются не светлыми ощущениями, а теми, что приносят боль. Сейчас чуждо добро, как справедливость, сейчас ты становишься, даже невольно, обозленным, обиженным, сломленным. Нужно ли это людям?
Без эмоций жить стало бы легче. Как от них избавиться?
Я невольно смотрю на обрыв и поджимаю трясущиеся губы. Да, там, внизу, морская пучина, которая всегда готова раскрыть объятия. Она ждет меня и манит. Она знает, что я нуждаюсь в тишине и покое, и она сможет помочь мне.
Очень медленно отстраняюсь от дерева, смахиваю холодными руками капли дождя, непрестанно скатывающиеся по лицу толстыми линиями, и иду вперед. Шмыгаю носом. Я всегда балансировала. Как и все мы. Вот только меня манила тишина, свойственная лишь мертвым. Живые пребывают в постоянном шуме, который невыносим для меня, и я жила и надеялась, что однажды он утихнет… Утихнет этот шум. Однако со временем мне стало ясно, что крик, стоящий в моих ушах, исчезнет только тогда, когда исчезну я. Загвоздка. Я ведь не собиралась умирать. Но, может, и выхода другого нет?