На улице завывает легкий ветер. В домах не горит свет. Я настороженно бреду вдоль стены, но когда замечаю лежащее на асфальте тело, прибавляю скорость. Нечто властно и судорожно сжимает меня в колючих объятиях. Наверно, это страх, но страх чего именно? Неужели так опасно помочь тому, кто в этом нуждается? Глупая иллюзия, словно каждый хочет причинить нам вред, вбитая в голову мнительным обществом. Не подходи к людям, они могут обидеть. Не помогай бедным, хотели бы сами себе на жизнь заработали. Даже и не думай смотреть на таблички со словами помощи больным детям, все это обман, и никак иначе. Вот только, как понять, где нас и, правда, пытаются одурачить, и где надо затянуть ремень потуже, но вытащить из кармана парочку звенящих монет, тем более что для моей семьи любые пожертвования - незаметные траты.
- Эй! - я присаживаюсь рядом с незнакомцем на колени и неуверенно приближаюсь к его лицу. От него пахнет кровью. - Вы меня слышите?
Человек не отвечает. Я аккуратно придавливаю пальцы к его шее, нащупываю пульс и поджимаю губы: он жив. Вот только сильно ранен. Его одежда изорвана и испачкана не только грязью, но и алыми разводами. Из плеча толстой струей льется кровь. Я прижимаю к ране ладонь, а затем неуверенно убираю с лица прилипшие волосы.
Ох, мои опасения подтвердились. Это молодой парень, примерно моего возраста, ну, может чуть старше, и, наверняка, он пострадал в той перепалке, о которой известно моему брату. Но тут же в моей груди, будто сирена, взвывает здравый смысл. На парне потертые штаны, черная кофта. И если он и участвовал в потасовке, то явно не на стороне Мэлота.
Черт, кажется, он пришел из-за стены.
На удивление я не колеблюсь. Решительно стискиваю зубы и приподнимаю парня за талию. Он стонет, а я тихо шепчу:
- Все будет в порядке. Я вам помогу.
Незнакомец морщится от боли, а я осматриваюсь, думая, что же мне делать. В нашей больнице его не примут, придется пересечь стену, но если я и решусь - люди узнают, кто я и непременно доложат отцу - Эдварду де Веро - владельцу лесоторговой корпорации и по совместительству, злейшему врагу каждого, кто живет за завесой и ждет отмщения. Не думаю, что меня горячо примут, да и потом вряд ли отпустят.
Я задумчиво прикусываю губы, а затем неожиданно замечаю, как из-за угла плетется по дороге Мария - наша домработница. Она одета в нелепое, длинное пальто, хотя воздух теплый и приятный, и на ее ногах тяжеленые туфли с квадратными носами. Раньше она со своей семьей жила за стеной, но после того, как мы предложили ей работу, она переехала в наш район, только к западной части от Броукри. Там всегда очень тихо, а ей не хотелось попасть в неприятности: любой, кто выбирался из-за завесы и прислуживал богатым, был предателем и получал по полной программе от своих же сородичей.
- Мария! - тут же восклицаю я, но руки от плеч парня не отнимаю. - Мария, я здесь!
- Мисс Адора?
- Прошу, помоги мне.
- Что вы делаете?
Женщина сначала смиряет меня ледяным взглядом, но затем шокировано застывает, и ее широченные брови ползут вверх.
- Ему нужно помочь, - поясняю я, - он ранен.
- Позвать врача?
- Нет, Мария, он с той стороны.
- О, боже, как вы о нем узнали?
- Случайно увидела из окна.
- Надо оставить его на центральной площади у Броукри. Уже утром его найдут, так и знаете. Утром он будет в порядке.
- А что если он не доживет до утра? - Я взволнованно перевожу взгляд на парня. Он еще совсем молод. Как и я. Как и мой брат. Что заставляет людей идти на риск? Так ли это сложно, думать, прежде чем кидаться в океан с акулами? - Я не брошу его на площади.
- Хотите рассказать родителям?
- Нет, что ты! Конечно, нет. Тогда он умрет еще быстрее.
- Но что мы можем сделать, мисс Адора? - Мария подходит ко мне и с сожалением глядит на молодого парня. Наконец, я вижу нечто похожее на доброту. - В больницах его не примут. Вы ведь понимаете. А идти к стене…
- Нет. Мы не расскажем о нем никому. Мы… - я облизываю губы, - мы вылечим его.
- Что?
- Отнесем его к тебе.
- Ко мне?
- Да. В моем доме его найдут, а о тебе никто и думать не станет. Так и поступим.
- Но, мисс Адора, - нервно восклицает Мария, когда я поднимаюсь на ноги, - разве у вас нет иного выхода? У меня могут быть проблемы.
- И ты оставишь его здесь? Оставишь его умирать?
- Я не…
- Хватит болтать, Мария. Помоги мне.
С трудом мы поднимаем незнакомца с земли. Женщина бурчит что-то на испанском и кряхтит, будто старуха, однако я уверена, что она сама не оставила бы парня умирать, не смогла бы пройти мимо. Отличительная черта бедняков - странная причастность к горю каждого, кто неоправданно страдает. У них есть чувство справедливости и чувство любви и горечи. Они не бросили бы умирать того, кто этого не заслуживает. Они бы взвесили все за и против. Мои же родители, гуляя вдоль стены, просто бы прошли мимо. Быть может, у отца возникло бы желание позвонить нашему лечащему врачу - Антуану Ревье, но только в том случае, если бы умирающий был нужным ему человеком или выше его по статусу. Я не утверждаю, что все богачи - хладнокровные самолюбцы, но большинство из них уже и не помнит: как это, ощущать волнение за живое существо, а не за бизнес или деньги.
Дом Марии большой. Он похож на особняк богатого наследника, в действительности же его делят три семьи, в каждой из которой по пятеро детей, и у некоторых из этих детей уже тоже есть дети. Однако эти условия гораздо лучше тех, что у многих проживающих за стеной. Из моего окна открывается вид на гигантские сооружения многоэтажных домов, и некоторые квартиры располагаются на крышах других квартир, в свою очередь стоящих у основания еще каких-то квартир. Выглядит это так же, как рисунки Индийских Кварталов в моих книгах: ужасающе и впечатляюще.
Мария здоровается со своим мужем, а затем кидает на меня обеспокоенный взгляд.
- Мы отнесем мальчишку на чердак.
- Как скажите.
- Роберто, Олли, помогите!
К нам подбегают два подростка, обоим лет по пятнадцать. Они подхватывают парня под мышки и тащат вверх по крутой лестнице, к крыше.
- Они не должны никому о нем рассказывать, - говорю я, разминая ноющие плечи. У Марии хмурятся брови, а я тут же отмахиваюсь. - Все, поняла, ты могила.
- Мне не зачем подставлять себя, мисс Адора.
- Приятно это слышать.
В доме пахнет чем-то жаренным. Повсюду носятся маленькие дети. Они толкаются и прыгают в коридоре, будто непоседливые молекулы, а я аккуратно обхожу их стороной, и радуюсь, что не так уж часто пересекаюсь с детьми. Точнее, совсем не пересекаюсь. Мама у меня и под предлогом смертной казни не согласится на пополнение в семействе. Мне кажется, ей и так хватает самовлюбленного гордеца и забитой серой мышки. Для полного комплекта не достает только серийного убийцы.
На чердаке душно. Я открываю окно и прошу Марию принести аптечку. Сбрасываю на пол сумку и медленно приближаюсь к парню, изучая его израненное лицо. Странно все это: мой брат калечит людей, а затем я пытаюсь их спасти.
Снимаю с незнакомца его кофту, осматриваю свежие раны на торсе и плечах, и туже стягиваю свои волосы в неуклюжий пучок. Мне никогда раньше не приходилось ощущать запах крови - такой явственный, четко-выраженный. Также, я никогда не пыталась спасти кому-то жизнь. Это жутко пугает и волнует одновременно.
Мария возвращается с лекарствами и теплыми махровыми тряпками. Подкладываем под голову незнакомца несколько подушек, обрабатываем рану на плече и подбородке. Не знаю почему, но мне неожиданно кажется, что ссадина на шее парня от биты Мэлота. Он часто уходит на дело, вооружившись деревянной битой, вырезанной в молодости отцом. И что-то мне подсказывает, папа смастерил ее для аналогичных целей.
- Нужно зашить, - вдруг говорит Мария, указывая на плечо незнакомца. - Рана очень глубокая, кровь не останавливается.
- Зашить?
- Да. Но я не смогу, руки дрожат, мисс. Придется вам.
- Мне? - я в ужасе распахиваю глаза. - Но я не умею.
- А что тут уметь? Штопай, как ткань, дорогая.
- Мария, но я никогда прежде не шила.
- Все бывает в первый раз, мисс Адора. Все бывает.
Не знаю, сколько проходит времени. Когда мы заканчиваем, руки дрожат, а сердце в груди рвется наружу, тарабаня по ребрам, будто дикое. Поднимаюсь на ноги и провожаю Марию взглядом. Она выглядит уставшей. К тому же на ее ногах до сих пор эти ужасные и неудобные квадратные туфли. Я почему-то усмехаюсь, хотя ничего смешного уже очень и очень давно не происходило в моей жизни.
Неожиданно слышу стон. Оборачиваюсь и вижу, как парень распахивает опухшие от синяков глаза. Он тут же пытается подорваться с пола, но я оказываюсь рядом и аккуратно придавливаю его плечи ладонями.
- Тише.
- Что происходит? - восклицает он, дергано осматриваясь. - Что…, что я…
- Ты в безопасности. Я никому не расскажу о тебе, слышишь?
- Но…
- Отдыхай.
Незнакомец послушно ложится обратно. Его пальцы смыкаются на моих запястьях и впиваются в них, будто иглы, и мне немного больно, но я не подаю вида. Он глядит прямо на меня и глядит так, что кровь стынет в жилах. Ему страшно; наверняка, ему больно, но я уверена, что если бы он ощутил угрозу, он подорвался бы на ноги и уничтожил меня лишь одним ударом. Однако он не подрывается. Я поглаживаю его ладони, затем касаюсь рукой его лица. Слышу, как тяжело и грузно он дышит, и шепчу:
- Все в порядке.
- Кто ты?
Немного погодя, отвечаю:
- Твой друг.
- Друг?
- С тобой ничего не случится.