Знаю, у меня не хватило бы сил выбраться, если бы он не позволил, но, тем не менее, я ощущаю странный прилив сил. Выпрямляюсь и пихаю парня по груди так сердито, что запястья неприятно стонут.
- Какого черта! - кричу я. - Ты спятил?
- Что ты рассказала матери?
- Я ее даже не видела!
- Тогда почему в нашем доме полиция?
- Что? - округляю глаза и застываю от ужаса. У меня перехватывает дыхание.
- Что слышала. Они тут снуют уже несколько часов. Где тебя носило?
- Какая разница - вытираю ладонями лицо. - Я здесь не причем.
- Тогда кто при чем?
- Откуда мне знать? Боже, Мэлот, что ты сделал? У меня будут синяки.
- Тебе не привыкать.
- Как же я…
- Что? - он подается вперед. У меня першит в горле от ненависти. - Как же ты что?
Ненавижу тебя. Ненавижу тебя!
- Ничего, - шепчу, отвернувшись. В груди пылает дикая обида, а глаза предательски покалывают. - Я ничего не хотела сказать.
- И правильно, Дор. Лучше помалкивай.
Он толкает меня по плечу и уходит, а я крепко прикусываю губы, да так сильно, что ощущаю привкус крови на языке. Он ушел, он уже ушел, он…
Плечи подрагивают от слабости. Закрываю ладонями рот и несусь к себе в комнату, спотыкаясь о заплетающиеся ноги, и чувствую, как некогда радость превращается во мрак и холод, вонзивший длинные когти в мои легкие. Мне совсем нечем дышать. Закрываю за собой дверь, кладу сумку на стол и ложусь на кровать, прижав к груди колени. Когда же я засну и приду в себя в совсем другом мире? Когда же что-нибудь изменится, и я прекращу ощущать себя запертой в повторяющемся кошмаре, который снова и снова, снова и снова отнимает у меня остатки воли, надежды. Я устала. Как же я устала.
Зажмуриваюсь и зарываюсь лицом в одеяло, прикрывая простынкой красные следы от пальцев брата на запястье. Он всегда делал мне больно. Всегда. Так больше не должно продолжаться. Я обязана это прекратить!
Каждый раз эти мысли проносятся в моей голове, когда брат решает напомнить мне о моем месте в нашей семейной иерархии, и каждый раз все повторяется заново.
Ничего не меняется.
И никогда уже не поменяется.
Смирись, Дор. И помалкивай.
ГЛАВА 3
В официальных документах улицы рабочих называются Нижний Эдем. Мой квартал - Верхний Эдем. Весь город поделен на две части, как и управляющие звенья: социальное обеспечение, правоохранительные органы и образовательные единицы. Школы, больницы для каждого свои, и обслуживают они только тех, чьи прописки совпадают с именами в их ведомости. Что же касается промышленности: район работает сам на себя, и некоторые из общества могут работать на противоположную сторону. Правда, это рискованно. Решение было принято Комитетом Верховенства, стоящего над руководящими лицами Верхнего и Нижнего Эдема. В целях пути наименьшего сопротивления, наши кварталы разделили, не позаботившись о том, что начальная ставка Верхнего Эдема, или бюджет, иными словами, отличается от начальной ставки Нижнего. Это привело к катастрофическому неравенству и к столкновениям на площади Броукри, но Комитет Верховенства не вмешивался, мирно и тихо отсиживаясь в стороне.
Не вмешивался до этих пор.
Верхний Эдем не в себе от новости о том, что единственный сын Гордена и Эмилии Прайсвуд попал в больницу, а вскоре и впал в кому. Родители понятия не имеют, что тому виной - думаю, они лишь притворяются - а весь район разговаривает о столкновениях на площади и грозит сажать детей под замок, лишь бы они не ввязывались в неприятности.
В то же утро руководство Нижнего Эдема заявило, что не имеет никакого отношения к событиям, произошедшим со Стюартом Прайсвудом, а мой отец - влиятельная фигура и главенствующее лицо Верхнего Эдема - получил уведомление о совещании в Верховном Президиуме.
Поэтому у нас и побывала полиция. Они явились рано утром, едва я ушла к Марии, и беседовали с отцом до вечера. Вскоре папа сообщил, что не вернется к ужину. Он собрал вещи и ушел, предварительно посмотрев на Мэлота так пристально и холодно, что даже у меня в трубочки свернулись все органы. Его взгляд не сулил ничего хорошего, но в моей груди таилась надежда, что буря пройдет мимо меня и коснется только деятельности брата и его закадычных друзей. Правда, на следующее утро за столом нас трое: я, мама и Мэлот, пережевывающий еду с таким видом, будто ему предложили съесть отраву.
От отца никаких известий.
Горделивая и ледяная Сьюзен - моя мать - встает из-за стола, не произнеся ни звука. Она бросает на скатерть салфетку, поправляет воротник шифонового платья и покидает нас, стуча каблуками по паркету из слоновой кости. Мы с братом молчим.
- Ты никогда не думала, что однажды система рухнет? - вдруг спрашивает Мэлот, не отрывая глаз от тарелки с зеленым горохом. Он вертит в пальцах вилку. - Когда-то людям не понравится то, что происходит.
- О чем ты?
- О том, что Стюарт в коме, а Нижний Эдем до сих пор стоит целый и невредимый.
- Я никогда не понимала ваших мотивов. Если бедняки грезят о лучшей жизни, о чем мечтаете вы? Вам скучно? Или в чем причина?
- Оборванцы думают, они всегда правы. Мол, у нас деньги, и мы виноваты в том, что они такие несчастные. Хотя им попросту нужно смириться со своей участью.
- С какой еще участью?
- Не я виноват, что мой отец богат. Мне повезло, а им нет, и нет, чтобы угомониться, они все лезут со своими правами. Но какие могут быть права у бедняка, Дор? Они ведь без лишней порции обмана и прожить не в состоянии. Все надеются, что жизнь изменится, но она не изменится. Только не у них.
- Почему ты так к ним относишься? - не понимаю я. - Они такие же люди, как и мы.
- Нет, они изгои.
- Это глупо.
- Они бешеные, как собаки. Их нужно отстреливать. Именно они отправили Стюарта в больницу, Дор, или до тебя туго доходит?
- Он сам напросился. Вы пошли развлекаться и получили по заслугам. И, к слову, ты, правда, считаешь, что пострадали люди только с нашей стороны? А скольких ты отправил в больницу, Мэлот. Или ты уже забыл об этом?
- Я ставлю их на место.
- А они борются за свободу.
- Что? - Брат нервно усмехается и смотрит мне в глаза. Его пальцы выпускают вилку и сжимают край стола с такой силой, что они хрустят. - Ты оправдываешь их?
- Я просто…
- Ты просто спятила! Есть сильные люди, есть слабые. Мы на стороне сильных, а они тонут и хотят потащить нас за собой.
- Как ты и сказал, система неидеальна. Деньги не все решают.
- Очень хорошо, что ты ошибаешься.
- Деньги - это не все, - вновь упрямо повторяю я. - От них столько же толку, сколько от присутствия наших родителей: что они есть, что их нет.
- Все, что у тебя есть - заслуга папочки. В курсе?
- Да что ты говоришь! И какой в этом смысл, если мама уже больше года нам в глаза не смотрела? Она хотя бы помнит наши имена? Неужели тебя это не задевает.
- Нет.
Слишком короткий ответ, и я ему не верю. Отодвигаю от себя тарелку и возмущенно встаю из-за стола, поправив скосившуюся на бок юбку.
- Когда до вас дойдет, что деньги не оправдывают проступков?
- Зато они помогают от них откреститься.
Мэлот усмехается, а я крепко стискиваю зубы. Надеюсь, жизнь расставит все на свои места. Странно, что я не думаю о себе, ведь такое решение меня тоже коснется.
Совсем скоро я оказываюсь перед домом Марии. Поднимаюсь и стучусь, в глубине души боясь, что парень сбежал. Но мои страхи превращаются в легкое дуновение ветра, с которым открывается скрипящая дверь. Я криво улыбаюсь, увидев на пороге незнакомца.
- Привет.
- Это ты?
- Это я.
Смущаюсь и забегаю в комнату, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Тут же парень невольно улыбается, пусть и, сгорбив плечи от легкой боли. Меня привлекают его грустные, огромные синие глаза, в которых теплится тревога и усталость, несовместимая с тем, как отчаянно он пытается выглядеть непринужденным, и я спрашиваю:
- Все в порядке?
- Да. - Он потирает шею. - Все хорошо.
- Ты уверен? У тебя грустный вид.
- Ерунда. Я плохо спал.
- Почему?
Парень хмыкает. Усаживается на пол и выдыхает так громко, что эхо разлетается по всей комнате. Он переводит на меня взгляд.
- Ты любопытная.
- Скорее заинтересованная.
- И в чем же? - удивляется он. - В моем присутствии?
- Естественно! Когда еще встретишь незнакомца из Нижнего Эдема! Это уникальная возможность! - Я театрально похлопываю ресницами, приложив к груди руку. - Жизнь бы за такое отдала. Честное слово.
- Еще и великая шутница. Сколько тебе? Пятнадцать?
- Вообще-то двадцать семь.
- Двадцать семь! - поражается он и ошеломленно раскрывает глаза. В какой-то миг я думаю, что это ужас мелькает в его синих опалах, но затем меня пробирает на смех, и он в ту же секунду выдыхает. - Очень смешно.
- Мне девятнадцать. И я не великая шутница. - Плюхаюсь на пол рядом с парнем, и в который раз опускаю взгляд себе под ноги. Что-то мешает мне смотреть на незнакомца, не стесняясь и не краснея, и потому я испепеляю глазами носы бежевых балеток. - А сколько тебе? И кстати, как тебя зовут? Я и сама не представилась. Меня…
- Не думаю, - шепчет он, - что это хорошая идея.
- Почему? Ты не доверяешь мне.
- Просто нам необязательно друг друга знать. Пойми, мы ведь настолько…
- …разные, - заканчиваю я, упираясь макушкой о стену. - Наверно, ты прав.