Однако Наполеон понимал, что успех в войне обеспечивают не только боевые действия. Если турки и мамелюки отстранили местных шейхов от дел управления и правосудия, то он передал им уголовное и гражданское судопроизводство, а также спорные административные вопросы. Это быстро подняло авторитет шейхов в народе. Он хорошо усвоил уроки "идеологов", в первую очередь Вольнея, который говорил: "Чтобы утвердиться в Египте, придется выдержать три войны: первую – против Англии, вторую – против Порты, а третью – наиболее трудную из всех – против мусульман, составляющих население этой страны". Вот эта-то, третья, требовала от Бонапарта особенно много сил и энергии. Занимаясь общественным переустройством Египта, налаживанием дружеских связей с населением, он обратил внимание на идеологический центр местного мусульманского общества – школу мечети Аль-Азхар, основанную Саладдином и являвшуюся гордостью Востока. Преподававшие в ней 60 докторов богословия постоянно занимались вопросами мусульманской веры и толкованием Корана. Понимая, что именно их суждения во многом формируют общественное мнение в стране, Наполеон всячески старался сделать богословов своими союзниками. С этой целью он регулярно встречался с ними и обсуждал Коран, просил разъяснить ему его наиболее важные места, неизменно восхищался пророком. Настроенный на примирение с мусульманами, он даже выучил наизусть несколько сур Корана и пламенно убеждал богословов и улемов, что Магомет, спустись он сегодня с небес на землю, направился бы не в Мекку, которая не является центром мусульманской империи, и не в светский Константинополь, где неверных больше, чем верующих, а именно в Египет.
Некоторые французские офицеры "омусульманивались", и Наполеон вовсе не противился этому, хотя о массовых актах обращения в ислам речь не шла. Так, 38-летний генерал Жак Франсуа Мену принял магометанство под именем Абдаллах и женился на мусульманке. Все это очень нравилось улемам. Они даже вывели особый догмат веры, который гласил: "Французы никогда не победили бы правоверных, если бы их вождь не пользовался особым покровительством пророка. Армия мамелюков была непобедимой, самой храброй на Востоке; если она не оказала никакого сопротивления, то это потому, что была греховной, неправедной. Этот великий переворот предсказан в Коране в нескольких местах".
Тем не менее, духовенство продолжало антифранцузские проповеди в мечетях. И Бонапарт решился на то, чтобы потребовать полного и всеобщего повиновения французам. Он заявил десяти "наиболее преданным" шейхам: "Нужно положить конец этим беспорядкам; мне нужна фетфа…, приказывающая народу принести присягу на верность". На это после продолжительного раздумья глава улемов Аль-Азхара ответил: "Вы хотите пользоваться покровительством пророка, он любит вас; вы хотите, чтоб арабы-мусульмане поспешили встать под ваши знамена, вы хотите возродить славу Аравии, вы не идолопоклонник, сделайтесь мусульманином; 100 ООО египтян и 100 ООО арабов из Аравии, Медины, Мекки сомкнутся вокруг вас. Под вашим водительством и дисциплинированные на ваш манер, они завоюют Восток, и вы восстановите родину пророка во всей ее славе".
Бонапарт не сказал ему ни "да" ни "нет". Впоследствии лорд Эбрингтон задал ему вопрос: правда ли, что он собирался принять мусульманство? "Вы не можете себе представить, – ответил Наполеон, – сколь многого я добился в Египте тем, что сделал вид, будто перешел в их веру". Он не верил в христианскую Троицу, а потому монотеистическая религия пророка пришлась ему по душе, но принимать ее в целом он не собирался. Не исключено, что на основе ислама Наполеон хотел создать какую-то новую веру. По крайней мере, такой вывод можно сделать из его собственных слов: "Я видел себя едущим на слоне с тюрбаном на голове и новым Кораном в руках, написанным в соответствии с новой религией, которую я основал. Я хотел объединить в этом походе опыт Запада и Востока, поставить историю на службу себе…" Дерзкое желание! Мудрый и одновременно слишком самолюбивый правитель ни тогда, ни гораздо позднее так и не понял, что это он будет служить истории, а не она ему…
Тем не менее, требуемая Наполеоном фетфа была обнародована во всех мечетях. Подчиняясь всем формальностям, которых требовали обычаи от правителя страны, он провел в августе и сентябре 1798 года три массовых праздника: фестивали Пророка, Нила и Республики во время которых были ярко разукрашены мечети, дворцы и базары, а небо расцвечивалось фейерверками. Для знати устраивались армейские парады и роскошные обеды, а бедноте бросали значительные суммы денег в мелкой монете. Неудивительно, что дивившийся всему этому народ ликовал. Но веселье закончилось вместе с праздниками. Будни же в который раз показали несовместимость новых европейских порядков, вводимых французской администрацией, с традиционным укладом жизни египтян. В силу этого даже благие намерения пришельцев истолковывались превратно и враждебно. Именно так воспринимались все нововведения в организацию городской жизни. Требования новых властей – убрать ворота в кварталах, освещать всю ночь улицы, собирать и сортировать хозяйственные отходы, проветривать постельное белье, подметать и поливать улицы – египтяне считали для себя неприемлемыми. Они отказывались выполнять их, заявляя: "Зачем менять то, что было всегда?"
Были и более серьезные случаи открытого неповиновения, обвинения арабов в измене, правда, не всегда имеющие под собой основание. Об одном из них Е. Тарле писал следующее: "Оставленный Бонапартом в качестве генерал-губернатора Александрии генерал Клебер арестовал прежнего шейха этого города и большого богача Сиди-Мохаммеда Эль-Кораима по обвинению в государственной измене, хотя и не имел к тому никаких доказательств. Эль-Кора им был под конвоем отправлен в Каир, где ему и заявили, что если он желает спасти свою голову, то должен отдать 300 тысяч франков золотом. Эль-Кораим оказался на свою беду фаталистом: "Если мне суждено умереть теперь, то ничто меня не спасет и я отдам, значит, свои пиастры без пользы; если мне не суждено умереть, то зачем же мне их отдавать?" Генерал Бонапарт приказал отрубить ему голову и провезти ее по всем улицам Каира с надписью: "Так будут наказаны все изменники и клятвопреступники". Денег, спрятанных казненным шейхом, так и не нашли, несмотря на все поиски. Зато несколько богатых арабов отдали все, что у них потребовали, и в ближайшее после казни Эль-Кораима время было собрано таким путем около 4 миллионов франков, которые и поступили в казначейство французской армии. С людьми попроще обращались и подавно без особых церемоний".
Такие расправы, конечно же, накаляли обстановку в стране. И все же не они стали главной причиной египетского восстания. Если поначалу Оттоманская империя довольно спокойно восприняла разгром мамелюков, то после разгрома французской эскадры у Абукира политическая ситуация изменилась. Бонапарту теперь не удавалось ни укрепить отношения с Турцией, ни договориться с вождями мамелюков об их переходе на службу Республики. Вот что пишет о его переговорах с ними А. Иванов: "Через несколько дней после битвы у Пирамид он написал Мурад-бею и послал к нему негоцианта Розетта – "ловкого человека, друга мамелюков и консула Венеции". Он сделал Мурад-бею те же предложения, что еще раньше направлял Ибрашм-бею ("сохранить за ним и всеми его мамелюками право собственности на все их деревни, а также на их дома, платить им жалованье за счет Республики – беям, как генералам, киашифам, как полковникам, а его лично возвести в сан государя с соответствующими почестями").
Ибрагим-бей поначалу заинтересовался предложениями Бонапарта, но через неделю после Абукирской катастрофы прислал отказ: "уничтожение эскадры изменило положение вещей; не имея более возможности получать подкрепления, будучи со всех сторон окружены врагами, французы кончат тем, что будут побеждены".
Мурад-бею Бонапарт предложил еще больше: в дополнение к тому, от чего отказался Ибрагим, – "пост губернатора одной из провинций Верхнего Египта – до того времени, когда удастся облечь его суверенной властью в Сирии".
Мурад-бей принял это предложение и заявил, что "полагается во всем на великодушие французского полководца, нацию которого он знает и уважает; что сам он удалится в Иену и будет управлять долиной, от двух гор до Сиены с титулом эмира; что он считает себя подданным французской нации и предоставит в распоряжение главнокомандующего для использования по его усмотрению отряд в 800 мамелюков и т. д.".
Розетти вез этот обнадеживающий ответ Бонапарту.
Однако негоциант надолго задержался в Бени-Суэйфе и перед отъездом из города получил от Мурад-бея новое письмо, в котором говорилось, что: "Будучи уведомлен командующим английской крейсерской эскадрой о гибели французского флота в Абукире, он [Мурад-бей] не может принять на себя никаких обязательств; что если бы он подписал таковые, то стал бы их придерживаться; но, оставаясь еще свободным, он решил сам попытать счастья".