Не прошло и часу, как мы были уже опять на пароходе. Дамы так и накинулись на капитана. Том Гал клялся, что мистрис Прендергаст пыталась поцеловать его, и вообще они носились с ним до смешного, до глупости. Как только шлюпки были подняты опять на палубу, я услышал звонок электрического колокола в машинном отделении, развели пары, машина заработала, и мы снова двинулись.
- Говорите, - закричал кто-то из пассажиров. - Говорите!
- Браво, браво! - кричали другие.
Тогда капитан выступил вперед и обратился к ним с маленькой приятной речью. Сначала он поблагодарил за доверие к нему и за тот примерный порядок, в котором они покидали судно. Он сказал, что это делает честь всем участвовавшим, команде и пассажирам, и что, без сомнения, они несколько удивятся, когда узнают, что никакого пожара вовсе и не было и что все это была фальшивая тревога, маленькое испытание, произведенное с целью убедиться, что шлюпочное ученье хорошо воспринято всеми.
И, действительно, капитан прав, когда сказал, что пассажиры удивятся! И что за шум они тут подняли и чего только они не говорили про этого человека, которому они только-что собирались поставить гранитный памятник; просто изумительно! Понадобилось бы, право, целое кладбище памятников, чтобы написать на них все то, что они про него говорили, да и то пришлось бы гравировать самыми мельчайшими буквами!
- Я предлагаю вам всем собраться в кают-кампании и вынести протест по поводу возмутительного поведения капитана! - негодовал майор. - Предлагаю избрать мистера Макферсона председателем нашего собрания!
- Я поддерживаю ваше предложение! - говорил другой столь же яростно.
- А я предлагаю майора в председатели, - говорит кто-то еще каким-то особенно беспечным, небрежным тоном, - потому что шлюпка мистера Макферсона еще не вернулась.
Сначала все подумали, что он шутит, но когда оказалось, что он действительно говорит правду, всеобщее возбуждение достигло ужасных размеров. К счастью, как заметила мистрис Прендергаст, в пропавшей шлюпке не было дам, а только несколько мужчин-пассажиров. Мы шли полным ходом, по тринадцати узлов в час, но тут сразу остановились, и никогда еще мне не приходилось видеть на пароходе такого славного фейерверка, как тот, который мы сожгли в эту ночь. Сигнальные ракеты и голубые бураки взвивались ежеминутно, пушки палили, не переставая, пока мы медленно бороздили море то в том, то в другом направлении, а пассажиры сидели на палубе и рассуждали, что ожидает капитана: будет ли он повешен или только осужден на вечное заключение?
Уже рассветало, когда мы заметили маленькую черную точку на горизонте и устремились к ней на всех парах. Полчаса спустя мы поравнялись с ней, и никогда еще мне не приходилось видеть таких несчастных, иззябших, измученных людей!
Их пришлось чуть ли не втаскивать на борт парохода, и они были так нам признательны, так благодарны, что было просто трогательно, пока им не объяснили в чем дело. Это сразу изменило настроение. После того, как мистер Макферсон выпил три чашки горячего кофе и четыре рюмки водки, он занял председательское кресло в заседании, но сейчас же заснул и захрапел. Его будили три раза, но он отнесся к этому так нелюбезно, что дамам пришлось удалиться, и заседание было отложено.
Кажется, что из этого так ничего и не вышло, потому что ведь никто действительно не пострадал, а сам капитан был до того удручен и уничтожен случившимся, что всем стало даже жаль его.
Конец плавания мы совершили благополучно, но, конечно, по прибытии на место все открылось, и помощнику пришлось-таки отводить "Пиголицу" обратно домой. Кое-кто говорил, что у капитана не все было ладно в башке. Я и не спорю, но все же твердо убежден в том, что выдумал всю эту штуку и подбил его молодой лейтенант. Как я уже говорил, он был веселый молодчик и очень любил проделывать над всеми шутки, лишь бы только самому не приходилось расплачиваться.
ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ЖИВОТНЫМ
- Вот это, - сказал старик, отхлебнув добрый глоток пива. - Вот это, да трубка - почти единственные радости, которые у меня еще остались!
Он поставил кружку на стол и, не обращая внимания на чудесный летний день, чиркнул спичкой, прикрыл ее обеими ладонями от ветра и стал закуривать. Убедившись, что трубка хорошо раскурилась, он хитро поглядел своими выцветшими от старости глазами и бросил спичку.
- Я говорю, - продолжал он, обращаясь к своему собеседнику, - прохожему, сидевшему против него за столом под тенью вязов харчевни "Копченая Сельдь", - я говорю, что любовь к животным - прекрасная вещь, но и хорошее отношение к себе подобным тоже стоит, пожалуй, не меньшего. Вот, изволите видеть, я уже выпил кружку, которую вы мне предложили, но я вам так же благодарен, как-будто она и сейчас еще полна.
Сощурив глаза, старик стал смотреть вдаль, на расстилавшиеся вокруг поля, и, казалось, погрузился в такую глубокую задумчивость, что совсем не заметил, как хозяин взял со стола его пустую кружку и заменил ее новой, наполненной до края. Старик удивленно развел руками и несколько капель драгоценной жидкости, к его великому огорчению, пролилось на стол.
- Но бывают на свете люди чересчур уж чувствительные к животным, - продолжал он разглагольствовать, когда хозяин удалился. - Я, признаться, сам никогда бы этому не поверил, если б лично не знавал одного джентльмена из Лондона, у которого денег было больше, чем здравого смысла. Он назначил у нас здесь премию тому, кто отличится и проявит больше всех эту самую любовь к животным. Звали его - сэр Бюннет. На лето снял он дом у фермера Галля. Было ему, я думаю, уже добрых шестьдесят, а в этом возрасте человек должен, кажется, быть благоразумным. Между тем вокруг всего дома он каждый день выставлял мисочки с молоком для угощения всех окрестных котов. Когда Галль осенью вернулся к себе на ферму, то все коты, за целую милю в окружности, стали по вечерам являться к нему, громко требуя своей обычной порции молока. Чтобы избавиться, наконец, от них, Галль подсыпал отравы в одну из мисок. Но это ему обошлось в пять шиллингов в возмещение убытков за отравление одного старого, кривого кота, так как Боб Претти заявил, что кот принадлежал его детям.
Галль сначала упирался и говорил, что предпочтет сесть в тюрьму, чем выплатит хоть один пенни. Но после того, как пять свидетелей показали, что видели лично, как мальчишки Коба привязывали однажды на хвост коту пустую жестянку из-под консервов, Галль должен был уступить и уплатил всю сумму.
Уже это одно, как видите, достаточно рекомендует Боба. Это самый первый пройдоха во всем Клейбюри! Он лучше всех сумел использовать пребывание сэра Бюннета в деревне. И все произошло из-за необычайной любви сэра Бюннета ко всяким животным!
Не успел он прожить в Клейбюри одной недели, как пришел в ужас от нашего обращения с животными. Как-то раз вечером собрал он всех нас в здании школы и стал держать речь, убеждая не причинять зла животным. А потом объявил, что тому, кто проявит самую большую заботу и любовь к животным, он даст в награду прекрасные золотые часы, принадлежавшие раньше его горячо любимой сестрице, которая тоже, видите ли, была большим другом животных. О, если б он немножко лучше знал, каков у нас народ в Клейбюри, он никогда б не затеял этой истории!
На другой день, утром, Билль Чемберс отдал кошке молоко, приготовленное для сына, и отдубасил жену, пытавшуюся противоречить. Генри Уокер имел большие неприятности из-за того, что осмелился кормить через забор цыплят Чарльза Стьюббса, а жена Сэма Джонса должна была, спасаясь, полураздетая бежать из дому, потому что имела несчастье задавить во сне больного кролика, которого муж взял в постель, чтобы отогреть.
Люди прямо хватали животных посреди дороги, чтобы сделать им что-нибудь приятное, в особенности, если мимо проходил сэр Бюннет.
Первая встреча сэра Бюннета с Бобом Претти произошла приблизительно неделю спустя после речи и обещания золотых часов. Боб стоял у дороги, низко нагнувшись, и внимательно что-то разглядывал. Когда сэр Бюннет подошел к нему, то выяснилось, что все дело заключалось в жабе, у которой была раздавлена лапа.
- Отчего это с ней? - спросил сэр Бюннет. Боб притворился, будто не слышит, встал на колени, свесил голову на бок, чтобы получше разглядеть жабу, вынул носовой платок и, заботливо уложив в него жабу, медленно удалился.
- Что с ней такое случилось? - переспросил сэр Бюннет, догоняя Боба.
- Лапу поранила, бедная зверюга, - ответил Боб. - Отнесу ее к себе и подам ей первую медицинскую помощь, выкупаю и уложу на влажный мох. Боюсь, что бедняжка долго не протянет.
Сэр Бюннет поздравил Боба с наличием столь любвеобильного сердца и, разговорившись, пошел с ним вместе. Он был очень удивлен, узнав, что Боб и не слышал о золотых часах, обещанных в награду. Но Боб объяснил, что всегда очень занят работой и не имеет времени слушать, о чем болтают в деревне.
- Кончив к вечеру работу, - сказал Боб, - я всегда копаюсь у себя в саду, а потом помогаю жене укладывать малышей. Она у меня не очень крепка здоровьем, бедняжка. Я предпочитаю поступать так, чем тратить понапрасну время и деньги в "Копченой Сельди".
В течение двух следующих дней Боб и Бюннет вели длинные разговоры, а на третий день Боб показал Бюннету жабу в совершенно здоровом виде, как-будто она никогда и не хворала.
Старый сэр пришел в восторг, говорил, что это прямо чудо, и, в самом деле, это было бы чудом, если б жаба была та же самая.
С той поры сэр почувствовал симпатию к Бобу Претти, и их частенько можно было видеть вместе.