Вон Тонька от горшка два вершка, а уж на машинке строчит…
– Дак в мать, – усмехнулся в бороду Андрей Иванович. – Кто всему дому голова?..
– Чем тебе Дмитрий-то не угодил? – проницательно глянула на него жена.
– Говоришь, в меня он… Может, и так…
– Договаривай! – С виду он крепкий, мать, – нехотя проговорил Андрей Иванович. – А случись какая беда – боюсь, дрогнет он, согнется.
– Силы и у быка хватает, а у него голова умная, – заметила Ефимья Андреевна.
– Значит, я дурак? – свирепо глянул на нее муж.
– Чё Степана-то на дворе не видать? – сразу умерила мужнин гнев Ефимья Андреевна, – Небось опять хворает? Проведал бы. Да и суседка не заходит…
– Он от меня морду воротит, а я к нему в дом? – остыв, хмыкнул Абросимов.
– Водой мельница стоит, да от воды же и погибает, – усмехнувшись, мудрено ответила жена.
«Знает про Маньку! – ахнул про себя Андрей Иванович. – Али просто туману напускает?»
Ефимья Андреевна знала уйму старинных поговорок и присказок, и не всегда Андрей Иванович сразу докапывался до смысла сказанного. Но и просто отмахнуться от ее слов не мог: Ефимья попусту не скажет.
– Скажи Димитрию аль Варьке, пущай в баню воды натаскают, – сказал Андрей Иванович. – Я потом затоплю. Может, вдвоем, мать, попаримся?
– Ишь, взыграл конь ретивой! – засмеялась Ефимья Андреевна. – У тебя взрослые дочки – что они подумают?
Ефимья Андреевна не любила мужниных вольностей.
Глава вторая
1
До каких же пор тыбудешь испытывать наше терпение, Катилина? – торжественно провозгласил Дмитрий Абросимов, впрочем обращаясь к плакату, на котором был изображен барон Врангель, корчащийся на штыках суровых красноармейцев в буденовках. Комсомольцы недоуменно уставились на него.
– Ты это про кого? – поинтересовался Николай Михалев. В комсомол его еще не приняли, и он ходил в сочувствующих.
– Так римский сенатор Цицерон начал свое выступление на форуме еще до нашей эры, – улыбнулся Дмитрий. – Это я к тому, что пора нам всерьез взяться за Супроновича и его толстомясых сынков. – Он обвел взглядом присутствующих: – Сколько нас собралось тут? Раз-два и обчелся! А где вечера свои убивает поселковая молодежь? У мироеда Супроновича…
– Там можно граммофон послушать, в картишки сыграть, – заметил Алексей Офицеров. – А мы тут всё заседаем, штаны до дыр просиживаем да глотки дерем без толку…
– Что же ты, Лешка, предлагаешь? – уничтожающе воззрился на него Дмитрии. – Организовать в клубе игру в очко?
– Хорошо бы! – ухмыльнулся Алексей. – И еще трубу послушать. Самого бы знаменитого Шаляпина. Мироед знает, чем нашего брата за душу взять!
– Точнее, за карман, – заметил Дмитрий.
– Хорошим людям Яков Ильич в долг выпивку отпускает, – вставил Михалев.
Секретарь комсомольской ячейки Дмитрий Абросимов хотел было дать суровую отповедь Михалеву, но раздумал: действительно, скучно организовали свой досуг комсомольцы. Самодеятельность первое время собирала в клубе молодежь. Особенно нравились «живые картинки». Но как только драмкружковцы изобразили бильярдную Супроновича с завсегдатаями, так в ту же ночь у троих «артистов» оказались выбитыми оконные стекла, а Лешке Офицерову кто-то из рогатки свинцовой картечиной ухо раскровянил. Он изображал самого Якова Ильича.
Знал Дмитрий, чья это работа, но не пойман – не вор. А ребята наотрез отказались участвовать в «живых картинках».
Конечно, у Супроновича весело: до поздней ночи заливается граммофон, выпивка в буфете с хорошей закуской, бильярд, карты… Никакой политической линии он не придерживается, так что к нему ни с какой стороны не подступишься. У него законный патент на торговлю в своем кабаке. Чего далеко ходить – отец Дмитрия частый гость Супроновича.