Последним поводом к войне стала летне-осенняя военная кампания Яна Собесского, который решился-таки неожиданными ударами разгромить Дорошенко. Но казаки всякий раз ускользали, как только чувствовали, что их начинают прижимать. Разбить Дорошенко так-таки не вышло, а у султана появлялся повод самому вторгнуться в земли Речи Посполитой.
Великий гетман Михал Пац, не то полагая, что Подолье - это слишком далеко от его родных земель, не то просто не видя либо не понимая опасности, сорвал поход объединенного войска Речи Посполитой. Как и во время постоянных споров с покойным Павлом Сапегой, Пац капризничал и сейчас.
- Казна короля задолжала нам деньги! Пока не выплатят моим солдатам долг, не сдвинусь с места! - сердито топорщил усы Пац.
Денег у казны пока не было. И армия ВКЛ стояла, не двигаясь, игнорируя приказы Вишневецкого. Михал Казимир попытался как-то договориться с Пацем, но тот стоял на своем, как скала под ветром, - деньги вперед и никаких уступок! Тогда Михал Радзивилл в обход воинских порядков предложил вышедшим из подчинения солдатам завербоваться повторно и получать жалованье лично у него, у несвижского Радзивилла. Такой широкий щедрый жест Несвижского князя, похоже, шокировал всех, и вновь поползли слухи о либо переплавленных, либо проданных золотых статуях несвижских апостолов. Которых, впрочем, никто так и не видел. Никогда не знавшие подобного благородства и щедрости от жадного Паца и его предшественника Яна Павла Сапеги, также прижимистого по части денег пана, многие солдаты посчитали заявление Радзивилла шуткой, уловкой или еще чем-либо в этом роде, и желающих заново вербоваться и прийти за деньгами к Михалу как-то не нашлось. Пришло лишь семеро человек, которые, конечно же, не могли решить проблему. Собесскому и Михалу Казимиру ничего не оставалось как самим проводить освободительную кампанию без поддержки армии ВКЛ. Но и без помощи капризного Паца войско Собесского и Михала Казимира, к которому присоединился и Кмитич с малой хоругвью легкой конницы, в нескольких боях местного значения нанесло поражение дорошенковским казакам, порубало саблями, покололо пиками и разорвало пушками и мушкетами татарскую конницу.
Ни казаки, ни крымчане ничего не смогли противопоставить панцирной кавалерии Речи Посполитой. Еще издалека завидев блеск доспехов гусар, люди крымского хана и Дорошенко испуганно разворачивали своих коней, ибо даже небольшое количество тяжелых гусар громило в пух и прах превосходящие силы легкой кавалерии татар и казаков. Даже с пехотой ничего не могли поделать дорошенковцы. Частые залпы пехотных мушкетеров и далеко выставленные длинные копья пикинеров оказывались непреодолимым препятствием для казачьей лавы.
И против драгун ничего нельзя было поделать. Посполитая "пехота на конях" залпами из своих коротких мушкетов разрывала конницу неприятелся и, сверкая в воздухе саблями, при поддержке артиллерии довершала разгром потрепанного пулями и ядрами татарско-казацкого войска… Подчищала "работу" гусар и драгун легкая кавалерия, называемая иначе казаками. Эта кольчужная конница вкупе с литвинскими татарами, так же, как и крымчане, вооруженная луками, завершала уничтожение разбитых казачьих и татарских эскадронов.
Так, враги были достаточно быстро и легко разгромлены. Лишь в одном бою литвинам и русинам пришлось туго: две сотни казаков и пятьдесят татар поставили телеги в круг и устроили такой плотный огонь из мушкетов и легких пушек, что посполитая кавалерия с союзными казаками каждый раз, наскакивая на укрепления дорошенковцев, быстро отступала, неся значительные потери в первых своих рядах. Тогда положение вновь спас смекалистый Кмитич. Прямо на месте он со своими людьми изготовил пару десятков гранат из глины и битого стекла. Драгуны и казаки забросали обоз неприятеля этими несущими огонь и страшные осколки бомбами, подожгли несколько телег, открыли огонь из пистолетов, а довершили дело панцирные гусары Собесского. Из казаков и татар никто не спасся.
Собесский, Михал и Кмитич уже пили шампанские вина, празднуя победу, ибо Турция, кажется, и не собиралась вмешиваться. Ее войска так и не примкнули к Дорошенко. Казалось, повторялась картина начала прошлого столетия, когда отпор крымским татарам заставил турок не осуществлять захвата южных земель ВКЛ.
Глава 4 В султанском гареме
В столицу султанов прекрасную пленницу Кютюр отправили на большой парусной фелюке (легком парусном судне), и продавать ее повез сам Рустем. В Стамбуле "клюнул" на Кютюр не кто иной, как великий визирь. Расчетливый Рустем не стал брать денег за Кютюр, отдавая султану красивую литвинку в дар, за, естественно, последующие милость и снисхождение султана.
Амбициозный план красавицы-блондинки начинал работать: Кютюр оказалась-таки в "доме радости", как высокопарно именовали в Блистательной Порте гарем султана. Ее действительно переодели в султанские платья. Впрочем, новый наряд показался литвинке несколько непривычным и безвкусным: желтые до колен шаровары под розовым маленьким платьем из шелка, глубокое декольте и длинные рукава. На голову Кютюр надели хотоз розового цвета, закрепленный заколкой в виде звезды, а на лоб повязали зеленый платок, завязанный на затылке.
Гарем не испугал Кютюр, даже раззадорил. Подходя в первый раз к залу "дома радости", отгороженного стеной, Кютюр остановилась и через деревянную резную решетку посмотрела на играющих в мяч, как ей показалось, длинноволосых мальчиков в золотых шапочках. Мальчишки орали, визжали, спорили друг с другом… Присмотревшись, Кютюр сообразила, что это и не мальчики вовсе, а жены султана. Их волосы ниспадали на плечи косичками, в которые были вплетены связки жемчужинок. На головах все они ничего не носили кроме золотых шапочек. Некоторые были босиком, некоторые - в длинных кожаных испанских сапожках. Щиколотки тех, которые были с голыми ногами, были украшены золотыми цепочками. Некоторые были обуты в сандалии на высоком каблуке. Полупрозрачные шаровары заканчивались чуть ниже колен, оставляя ноги голыми. Такой наряд изначально и приняла за мальчуковый Кютюр.
"И с этими курицами я разве не справлюсь?" - подумала Кютюр, наблюдая за соперницами через узор решетки…
Смешные и неуместные, по ее мнению, запреты гарема она не только не соблюдала, но и демонстративно нарушала, сама говоря об этом султану, которого, похоже, не то что не возмущал бунтарский дух очередной наложницы, но даже напротив, привлекал.
Конечно, у Кютюр был один существенный для наложницы недостаток - она была далеко не невинной девушкой. Но для нее сделали редкое исключение! Султан Мехмед, как только увидел обворожительную литвинскую блондинку, сразу влюбился и уже ничего не мог с собой поделать. Мехмед и раньше видел русских невольниц, но те, все же, отличались от нынешней. В Кютюр было все, что представлялось султану олицетворением загадочного угрюмого, но прекрасного своей неизвестностью Севера: волосы - словно снежная вьюга, глаза - словно мягкие синие льдинки, светло-розовая кожа - словно сам застывший снег в лучах заходящего солнца… Холодком веяло от взгляда и лица этой красавицы, но этот холод был так приятен и освежающ в знойный турецкий день, что султан не смог устоять перед северными чарами загадочной литвинки, не помнившей своего христианского имени…
Мехмед тайно приказал врачу вынести вердикт о том, что новая наложница - такая же девственница, как и все предыдущие претендентки. Нельзя сказать, что поступок султана сильно удивил Кютюр - она знала, чувствовала: султан ею очарован.
Сераль (гарем) показался Кютюр золотой, но все же клеткой. Она дала себе слово вырваться из числа обычных жен и занять первое место в гареме султана, в котором проживало около трех тысяч женщин. В это число входили молодые наложницы, женщины постарше, надзиравшие за ними, и невольницы. Все наложницы были иностранками, некоторые стали добычей янычаров и крымских татар, других приобретали на невольничьем рынке, а третьи приходили сами, по своей собственной воле. Их всех учили играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать и готовить. Видные сановники и военачальники, желая заслужить расположение султана, часто дарили ему юных девственниц, которые также становились затворницами сераля. Вот и великий визирь Кепрюлю решил сделать подарок - экзотическую северную красавицу с волосами как белый хлопок.
Наставницы разместили вновь прибывших по различным комнатам согласно их возрасту и достоинствам. "Как в школе", - подумала Кютюр… Каждая спальня была рассчитана на сто девушек и устроена таким образом, что вдоль стен размещались диваны, а центральное пространство оставалось свободным, как в госпитале, чтобы по нему могли ходить наставницы, каковых приходилось по одной на каждые десять наложниц. Ванные, туалеты, мануфактурные склады и кухни находились рядом с этими дортуарами. Днем наложниц обучали турецкому языку, в коем Кютюр, впрочем, преуспевала лучше других. Хуже обстояло с дисциплиной. Кютюр часто снимала с себя чадру, нарушала запреты, из-за чего на нее постоянно сердилась ее наставница - строгая смуглолицая женщина с сошедшимися на лбу бровями.
Еще в Крыму Рустем красочно расписывал, как в прошлом веке султана очаровала русинка не то из Галиции, не то из Подолья, прекрасная Анастасия, или Роксалана, как ее прозвали турки. Роксалана проделала сложный путь от одной из жен в гареме до любимой жены султана, называемой валиде. Валиде Роксалана - мать наследника - часто сама управляла государственными делами и даже ввела новые, явно европейские традиции в церемонии султанского двора.