- У меня было семьдесят дней или около того, пока они готовили мумию Тутанхамона. После этого я стала бы им не нужна. Но брак с дочерью фараона порождает притязания на трон Египта. Поступил так однажды старый Шуббилулиума… - И с торжественностью в голосе: - Что было бы не по силам объединенным Египту и Хеттскому царству! Чего бы не могли они сделать!
Он слегка присвистнул. Была ли это та испуганная девушка, которая чуть не упала в обморок во время драки у ворот дворца? Это дитя попыталось совершить такой поступок, что люди помнили бы десять тысяч лет!
Дочь фараона - потомок людей, которые прогнали варваров-гиксосов из государства, завоевали Сирию и заставили трепетать народы Азии, - ради всех богов, это что-то значило!
Он медленно сказал:
- Извини, моя госпожа. Я недооценивал тебя…
Она слабо и неуверенно засмеялась.
- О, давай забудем обо всем этом. Я больше не царица Египта, ты знаешь. Больше я - ничто.
- Ну… Ну, мы все в этом мире движемся вниз.
- Ты тоже? - Между ними неожиданно возникло непонимание.
- Да. Мой отец был из благородной семьи на Крите. Он ушел из дома, когда северяне сожгли Кноссос, и перебрался на Кипр, где подчинил себе самое мелкое сословие.
Помощник вассала в отсталой части земли варваров - ну, я никогда не знал ничего больше, только из рассказов, и я видел чернеющие руины критских городов, так что мне не на что жаловаться.
- Но почему ты стал…
- Пиратом? О, это доходное занятие в дополнение к торговым поездкам и земледелию на бедной почве у себя дома. Нельзя же навсегда осесть в родном краю, ты знаешь. - Его зубы сверкнули в темноте. - Кроме того, я совсем не пират. Я делаю то же самое, что должны были делать твои знаменитые предки, то же самое, что делал твой прадед Аменхотен в Сирии, а эгейские правители делают сейчас в северных континентальных землях, - я завоевываю себе царство. Мы разбойники только в том случае, если терпим неудачу.
И тут она громко засмеялась, с весельем, которое, как он думал, она навсегда утратила. Уже начинало немного светать, пасмурная серость разливалась в небе, звезды бледнели, а палуба была теперь сырой от росы.
Он смог разглядеть ее более ясно, это юное и стройное прекрасное создание, и вдруг сказал:
- Анхсенамен, мне естественно быть твоим врагом. Мне не нравится подвергаться опасности, которой можно избежать, а из-за тебя меня заставили рисковать кораблем, людьми и жизнью. И я не думаю, что сам я нравлюсь тебе больше. Но мнения могут меняться. Давай будем друзьями, хорошо?
Ее глаза расширились.
- Спасибо тебе, - прошептала она.
- Скажи Пепи, - усмехнулся Тоас. - Мне неприятно, что он, глядя на меня, пробует лезвие своего кинжала.
Вскоре она зевнула, потерла глаза, как девочка, и ушла обратно в каюту. Тоас сидел на веслах, глядя на восход солнца в белизне над великой равниной Египта.
- Доброе утро, мой господин Атон, - тихо произнес он. - Доброе утро.
* * *
…День прибывал, и движение на реке увеличивалось. Баржи и аравийские суда, морские галеры и лодки курсировали между маленькими деревнями и городами, которые теснились вдоль берегов. Подул ветер, и Тоас вернул своих недовольных людей на весла. Ему и Ахмету пришлось долго уговаривать двоих из них, и он чувствовал, как его преследуют сердитые взгляды команды.
- Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до моря? - спросил Пепи, завтракавший сидя на корточках хлебом, водой и сушеной рыбой, которой всегда было в достатке на корабле Тоаса.
- Два-три дня от Фив, возможно, даже четыре, - ответил критянин. - Нужен ветер, помимо прочего.
- Хм. - Пепи метнул взгляд поверх голов работающих гребцов. Ахмет расхаживал взад-вперед по дорожке между скамьями с кнутом в руке. - Да, я могу представить себе, что мешает и кое-что еще.
Тоас понизил голос.
- Я почти приветствую атаку войск фараона. Тогда мои люди будут знать, что нам нужно выбраться из страны, и будут на моей стороне. Я не могу сказать им истинную причину нашего бегства, иначе они будут обвинять меня - и справедливо, - что я рискую их жизнями без их согласия и без поручения с их стороны найти им таким образом заработок. Кто-то наверняка предложит вернуть Анхсенамен за награду, и тогда возникнут проблемы.
- Я думал, что хозяин здесь ты, капитан, - раздраженно сказал Пепи.
- Только до тех пор, пока я могу иметь на них влияние. Это пираты, парень, а не сломленные духом наемники на Ниле. Я отдал бы душу за команду старого критского флота, но сейчас нужно заниматься не этим.
- Если мы выберемся, - сказал Пепи, - я воздам дары всем богам, просто чтобы быть уверенным, что тому единственному, кто помог нам, я отплатил. Я предложил бы больше одному маленькому идолу, который имеет огромную силу, но я оставил его в Фивах.
- Откуда ты знаешь о значении такой жертвы? Ты знаешь, существует много богов, а ты будешь беден, как ливийская мышь.
- У тебя много скота, да? Моя госпожа сказала, что ты будешь нашим другом.
- Не для этих глупостей, - резко ответил Тоас. Пусть карлик позлится.
Тоас встал и пошел вперед. Стало уже жарко, он обливался потом, вокруг жужжали мухи. Бессонная ночь тяжелила его веки. И день тянулся так бесконечно долго! Они медленно двигались по сверкающей на солнце воде, скрип и треск вёсел действовал ему на нервы, берега ползли мимо. Должен же быть ветер в этой проклятой стране?
Анхсенамен вышла и встала рядом с ним. Ее глаза были красными от слез, а голос - упавшим.
- Мы около Ахетатона, - сказала она.
- Что? - Он был очень сердит на нее, на солнце, на реку, на тяжело передвигающийся корабль и на весь проклятый мир.
- Ничего, - сказала она бесстрастным голосом. - Я просто хотела попрощаться с ним.
На горизонте появился город, и они проплыли мимо. Очень белым и красивым был Ахетатон, спящий между каменными скалами на берегах отца Нила. Поднимаясь вверх по реке, Тоас разглядывал его и размышлял о том, что это, наверное, самый прекрасный город из всех виденных им. Но Ахетатон был пуст, лишь несколько стариков жили там, как живые привидения на пустых улицах, а скоро и они умрут, ветры занесут город песком, и Ахетатон будет забыт.
- У нас был сад, - шептала девушка. - У нас было много садов, но этот я помню очень хорошо. Он был прохладным и зеленым, с высокими стеками, на маленьком озере росли лотосы и плавали дикие утки. Мы вместе гуляли там по вечерам: отец, мать, я и мои сестры. Отец кормил птиц, а раб играл на арфе и пел для нас. В Ахетатоне было больше смеха и доброты, чем где-либо я встречала с тех пор.
Тоас вытер пот с лица. На его глазах появились слезы. Они жгли ему лицо.
- Итак, прощай, Ахетатон, и спи спокойно, - сказала она. - Нет нигде города прекрасней тебя или прекрасней мечты, в которой ты живешь. Прощай, прощай.
Его слова казались язвительными:
- Да, прекрасная идея, эта самоотверженная доброта ко всему существующему, без сомнения в том, заслуживает оно жизни или нет. Такой яркий пузырь мог вырасти только в мозгу больного и ограниченного в свободе ребенка.
Она посмотрела на него с ужасом.
- Что ты имеешь в виду? - прошептала она. - Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду, что Эхнатон потерпел в своей стране неудачу и принес Египту разрушения, и это его вина, что сейчас нам приходится спасаться бегством, а по пятам идет смерть. - Его слова звучали тяжело, зло, бессердечно в жарком спокойном воздухе. - Пока Эхнатон жил в своих прекрасных садах и писал гимны солнцу, Азиру и Шуббилулиума, разделили его империю. Я видел, как пал Библос, я был мальчишкой, когда враг ревел у ворот и верный старый правитель взывал к фараону о помощи. Говорят, что Азиру писал на него клевету и Эхнатон слушал эту ложь охотнее, чем посылал людей, которые могли бы победить врагов его друзей. Обольщаясь любовью ко всему человечеству, он позволял людям, что любили его, быть разрубленными на куски, а их женам и детям - проданными в рабство. Города горели в огне, ожидая войск, которые он мог бы послать. Но нет, он любил всех, и Атон запрещал убивать. - Тоас зло усмехнулся. - Хотя я не думаю, что было бы нехорошо убивать муху, ужалившую фараона, или корову, мясо которой он ел, или тащить рабов из Куша и Сирии, чтобы они служили ему. - Он опустил руку на рукоятку меча. - Минос, Хоремхеб - лучшее, что случилось в Египте за пятьдесят лет!
- О, ты тоже… - она заплакала, но поборола рыдания и ушла с поднятой головой, царственно прямо держа спину.
"Наверное, это несправедливо, - устало подумал критянин. - Наверное, я должен перед ней извиниться. Но как эти люди могут не видеть правды? Неужели им нужны их золото и их придворные всю жизнь? К черту, Кноссос тоже был красивейшим городом!"