Лицо Дундича мгновенно изменилось. В больших темных глазах заметались колючие искры. Не первый раз слышит он такие вопросы. Неужели они действительно зря остались здесь, неужели их лишения, жертвы - ненужная блажь фанатиков-интернационалистов? А "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - что, только красивая фраза? Неужели российскому пролетариату не нужна братская помощь? А как же стихи, которые с одного чтения запали в душу навсегда, которые он повторяет, как в детстве молитву?
- Так с друзьями не говорят, - вступился за Дундича Куркин. - Ты спервоначалу узнай, кто он и что он, а потом уж свои каверзные вопросы преподноси.
- Ты, Парамоша, не серчай, - остановил его казак. - Я хочу понятие иметь: почему это чужие за Ленина воюют? Нет ли тут подвоха какого?
- Дурак ты, Пантелей, - стукнул казака по лбу тяжелой ладонью Куркин. - За товарища Ленина две дивизии славян, ну еще там сотня-другая мадьяр, чехов, поляков, а за красновых да мамонтовых вся Германия, вся мировая Антанта, шило ей в брюхо.
- Ну, вот так бы давно, - удовлетворенно произнес казак, потирая лоб. - Теперь ясно.
- Куркин - красота! - воскликнул Дундич и достал аккуратно сложенный газетный листок. - На, читай.
Куркин взял листок. Отнес его далеко от глаз, как делают дальнозоркие, но, подержав немного, признался:
- В грамоте я не дюже силен. А тут еще мелким бисером пропечатано. Кто тут повострее глазами? Ты, что ль? - протянул он листок подъесаулу.
- Это мы враз, Парамон Самсонович. Как читать, с выражением или без?
- Читай, как пропечатано. Без добавлений, - наказал Куркин под общий согласный гул.
Шишкин разгладил листок на ладони и начал звонко:
Всех стран земли товарищи и братья.
Прочь мирный сон - хватайтесь за мечи!
На помощь к нам: влекут нас на распятье
Проклятые вампиры богачи!
- Ишь ты! - воскликнул Куркин.
Вокруг одобрительно загудели. Подъесаул воспользовался паузой и попросил воды. Ему тотчас наполнили кружку. Он сделал два глотка и продолжал:
Прочь власть царей - холопов капитала!
Долой рейхстаг и дворню богача!
Пора настала сбить их с пьедестала
Ударом пролетарского меча!
- Складно как! - снова раздались голоса.
- Тише вы!
- Читай!
Рабочие Британии и Рима!
Французы, сербы, Польши сыны…
Дундич не вытерпел, стукнул себя кулаком в грудь и объявил:
- Я серб! Меня зовете вы! А ты сказал: зачем?
- Ты уж не серчай на него, товарищ Дундич, - попросил Куркин. - Пантелей казак добрый. Да вот язык у него что гадючье жало.
- Парамон, - повернулся казак к Куркину. - Не мешай. Нехай читает.
- Читай, паря.
Идут на нас холопы капитала,
Над миром власть несущие попам;
На помощь к нам! Во что бы то ни стало!
На помощь к нам! Скорей! На помощь к нам!
Пусть меди рев ваш сладкий сон нарушит:
Товарищи, кровавая рука,
Нас задушив, и вас потом задушит!
И будет ночь на долгие века.
Прочь власть палат, попов и государей,
Столетия державших мир во тьме.
К оружию, вселенский пролетарий!
К оружию, товарищ по тюрьме!
- Ну, брат! Как сочинил! - вроде даже хлюпнул Куркин. - Аж слезу выжимает.
В комнате задвигались, закашляли, задымили. Стихи понравились, и многие повторяли запомнившиеся слова и целые строчки.
- А теперь, станишники, расходитесь, - указал на дверь Куркин. - Нам тут с гонцом надо кое-что обсудить.
- Товарищ Ворошилов сказал, что кадеты хотят мост взорвать, - медленно заговорил Дундич, когда они остались вдвоем. - Они везут динамит, сам видел.
- Я тоже видел, - подтвердил Куркин. - Только ты скажи Ворошилову, что мы не допустим этого. Я, видишь, почему не лезу на рожон, - думаю перехитрить Ваську Каратаева. Если мне с дружиной зараз напасть на каратаевских саперов, мы их как цыплят опрокинем в Дон. Тогда Мамонтов и дивизии не пожалеет. А с дивизией мы не совладаем. Вот почему и заигрываю с Васькой. Толкую: ты меня не трогай, я тебя знать не знаю. Уразумел?
- Уразумел дюже гарно.
Узнав, что армия завтра подойдет к Дону, Куркин взлохматил волосы, растрепал бороду и несколько минут ходил из угла в угол. Потом остановился перед Дундичем и сказал, как отрубил:
- Передай Климу Ворошилову, что кадетов через мост не пустим!
- Но они могут взорвать.
- Не дозволим! Всей коммуной выйдем на защиту, - заверил Куркин. - Только вы там смотрите не мешкайте. Как выстрелы услышите, торопите коней.
В сопровождении Куркина и еще одного казака возвращались Дундич с Шишкиным к Дону. Парамон Самсонович рассказывал о том, как в Рогачиках возникла своя республика.
- Хутор стоит возле самой железной дороги, - неторопливо начал он, - по ней день и ночь идут эшелоны. То мобилизованные, то демобилизованные, то сироты, то инвалиды, то белые, то красные, а потом еще появились - слыхал? - "анчихристы-анархисты". И весь этот мир хочет есть-пить. Как печенеги набегали на хутор. Красные еще добром, со справками на реквизицию, а остальные, особливо анархисты, шило им в брюхо, мало того, что харч отбирали, еще и баб с девками позорили…
…И так продолжалось до той поры, пока не вернулся из госпиталя он, Парамон Самсонович Куркин. Подошел к левадам крайних дворов, да только рот от изумления разинул. Стоят дома без окон, словно без глаз, а другие крест-накрест досками забиты, будто пластырем перехвачены. Где сады когда-то зеленели, одни пни печалятся.
Вечером собрал у себя Куркин хуторян, и порешили они создать отряд, который будет бороться со всеми, кто непрошеным гостем или ясачным татарином в хутор пожалует.
Стало спокойнее.
Попробовали однажды молодчики Улагая поживиться хлебом подовым да самогоном пшеничным, но получили по зубам. Решили казаки полковника Григорьева реквизировать строевых коней. Куркин с друзьями продержали посыльных всю ночь в темном сыром погребе, а утром, обезоруженных и безлошадных, вывели в степь, надавали тумаков и проводили с посланием к Григорьеву. В том послании было сказано, что Рогачевская республика стоит форпостом братства и справедливости на вольном Дону и никакого насилия над собой не потерпит.
Дважды за эту весну Куркина вызывал к себе верховный в Нижнечирскую. Не поехал. А в Калач к Григорьеву ездил. Выступил на митинге. Призвал и калачевцев создать свою республику и до восстановления порядка на Руси не подчиняться самовольным атаманам.
- Вот обозленные кадеты и врут про нас, - закончил Куркин. - Получается, будто мы хуже анархистов. Но это не так. Мы за справедливость. А справедливой мы считаем Советскую власть. Почему, хочешь знать? Потому, что она сказала крестьянину: бери землю, но не безобразничай на ней, а работай.
- Но почему другие казаки против? - спросил Дундич. Он все время хотел понять, что происходит вокруг, почему идут брат на брата, отец на сына, сын на отца.
- Потому, что дураки! - в сердцах воскликнул Куркин. Темные. Не понимают, что все эти паразиты - Юденичи, Колчаки да Красновы - ярмо им вытесывают.
- Так трудно сказать им про обман? - удивился Дундич.
- Не трудно, - согласился Куркин. - Но ведь их благородия каждому посулу какую-нибудь сделали. Ну, скажем, для примера, у тебя нет лошади - тебе обещают после победы две. У другого подохла корова - ему говорят: получишь стадо. Тому хату, тому сеялку, а уж землю, мол, само собой. А Советская власть, она такую демагогию не только не поощряет, но и сурово карает. Она говорит: мы даем тебе землю, фабрики, заводы, а все остальное ты создавай сам, своими руками, своим трудом. Но ты попомни мое слово, товарищ Дундич, когда казаки на своей шкуре попробуют все лакомства жизни у кадетов, они табунами к нам повалят.
Нет, не очень понял Дундич, почему многие сейчас верят белым генералам и господам, а потом перестанут верить и перейдут в Красную Армию.
- О чем задумался, товарищ Дундич? - полюбопытствовал Куркин, когда они подъехали к реке.
- Думаю. Пока они не перейдут к нам, будем их уговаривать?
- Будем бить, - чужим чугунным голосом ответил Куркин. - Так и передай Климу: Куркин, мол, обещал до последнего патрона за мост драться. Сумеешь возвернуться, приезжай. Добрый ты казак, товарищ Дундич, хоть и не с Дона.
Они пожали друг другу крепко руки. Дундич похлопал коня который нетерпеливо ступил в воду.
Операция "Монастырь"
Лишь на второй день погони отряд Дундича, кажется, напал на след банды. В неглубокой балке, склоны которой густо поросли терновником и боярышником, на лужайке было найдено несколько пустых бутылок из-под самогона, объедки дичи корки хлеба "Кто мог еще так роскошно пировать?" - думал командир отряда, внимательно разглядывая травостой, прибитый копытами.
Конный след привел бойцов к монастырю, церковные купола которого едва выглядывали из-за вековых тополей. Ворота были плотно закрыты, а за высокой каменной стеной, казалось вымерла всякая жизнь. На стук никто не откликнулся.
- Командир, дозволь махнуть через плетень? - съерничал острый на язык Князский, задирая голову. Даже стоя на седле он не доставал руками до верха забора.
Негош посмотрел на него с сожалением. Взгляд его черных глаз как бы упрекал: туда же, куда конь с копытом… Но Дундич сказал: Петро, помоги ему.
Едва рыжая голова Князского поднялась над оградой, во дворе возмущенно-испуганно, с всхлипами взметнулись женские голоса.
Открывшая калитку в массивной двери игуменья сокрушенно пристыдила бойцов:
- Негоже так в божью обитель лазить.