- Разве ты не считаешь, что это золото принадлежит пароду, Советской республике?
- Вот потому и взял, что принадлежит народу, - ткнул себя в грудь жирным пальцем Жмуренко. - Взял в фонд революции, чтобы не досталось германцам или красновцам.
- Вот как? - усмехнулся Дундич уловке.
Злоба передернула Жмуренко. Брови круто надломились, и он, навалившись грудью на стол, стал кричать, что все равно скоро все они погибнут. Белые обложили, как охотники волка. И не лучше ли в этой заварухе честно, по-братски разделить золото и разойтись каждому своей дорогой? А то, может, объединиться и действовать совместно?
Дундич вскочил и стукнул кулаком по столу.
- Замолчи! Как ты можешь предлагать мне это? Ты - предатель революции. Ты - враг Советской власти.
Глядя сквозь Дундича, Жмуренко отрешенно сказал.
- Я враг всякой власти. Кропоткин и Бакунин доказали: всякая власть - насилие над личностью. Слыхал о таких вождях?
Еще бы! Дундич сам долгое время находился под впечатлением бакунинского "Революционного катехизиса". Но великий анархист был за всесокрушающее и безостановочное разрушение.
А Дундичу хотелось разрушить только старое, ненавистное, и построить новое общество, где не будет ни бедных, ни богатых…
- И слыхал, и читал, - ответил Иван.
Бандит удивленно вскинул брови и потянулся к нему грузным телом.
- Душевно рад, - бормотал он, шаря руками по столу, заставленному тарелками, стаканами и бутылками. - Значит, мы поймем друг друга.
- Я против всякого рабства, - уточнил Дундич свою позицию. - Тут я за Бакунина две руки подыму. Но я против анархических мятежей.
- А как же иначе добыть свободу? - усмехнулся главарь.
- Как у вас в России. Чтоб была партия и такой вождь, как Ленин.
Враг всякой власти сморщился как от зубной боли. Однако, трезвея, он не терял надежды одержать верх над явной политической наивностью этого невесть откуда взявшегося в России и конечно же случайно втянутого в их внутренние дрязги пришельца и решил начать сначала.
- Индивидуй… индивиду-ум - свободен?
- Ну, допустим.
- Все равны?
- Предположим.
- Собственность - коллективна?
- Коллективна.
- О! Правильно рассуждаешь. Чего ж ты ко мне придираешься? На основе всеобщего равенства и свободы личности, - он поднял палец вверх и сделал им замысловатую петлю, - я взял золото в собственность моего коллектива. Понял?
- Понял. Но золото это уже было не в частных, а в государственных руках. Ты просто украл его у всех.
- Государство - зло. Разве не так говорит Бакунин? Нужно его разрушить.
- Зло - в государстве, где нет равенства и личность поэтому не свободна. Такое государство и рушится сейчас в России.
- А что будет?
- Государство рабочих и крестьян.
Жмуренко осуждающе покачал головой.
- Я тоже недавно верил сказкам. Но когда увидел, что верхушка красных растаскивает золотой запас, проигрывает его в карты, меняет на самогон, понял, что все слова о пролетарской революции красивые фразы, и не больше. И тогда я решил попытать своего счастья. Но для счастья нужны деньги. И мы взяли. Взяли столько, сколько необходимо для начала новой, вольной жизни.
- А не много вам… для начала? - вдруг спросил Дундич.
- Ого! Вот это уже мужской разговор! - поворот явно понравился бандиту.
- И где же золото? - допытывался Иван.
Жмуренко хитро прищурил мутные глаза и расслабленно погрозил пальцем.
- Хочешь на мякине провести? Не на такого нарвался! Мне самому палец в рот не клади. Давай по чести: ты получаешь свою долю и катись на все четыре стороны.
Дундичу надоела эта затянувшаяся бессмысленная дуэль. На дворе уже темнеет, в штабе армии бог весть что думают. Нужно кончать! Можно забрать бандитов, отвезти в штаб. Но вдруг здесь не вся банда, кто-то остался за монастырской стеной? Узнав об уходе отряда, оставшиеся приберут золото к рукам и скроются. Нет, нужно дознаться, где золото.
- Хорошо. Принимаю условие. Но где твоя гарантия?
В дальнем конце коридора раздались выстрелы и крики о помощи. Рука Жмуренко поползла к кобуре и тут же опустилась безвольно на колено: в упор на него смотрело дуло маузера.
- Такая твоя гарантия? - укоризненно произнес Иван. - А я поверил.
Вошел Негош и сообщил, что банда обезоружена.
- Ладно, - устало уронил большую голову на руки главарь. - Вижу, что проиграл. Раз вы взяли весь мой отряд, значит, вас больше. - Он поднял лоснящееся мясистое лицо, по которому текли слезы, и прерывисто заговорил: - Но я еще раз, при свидетелях, повторяю, что взял золото и драгоценности в фонд революции.
- Где фонд? - напирал Дундич.
- Пойдемте, покажу, - поднялся Жмуренко.
Главное, выйти из этих стен, решил он. Может быть, кто-то из отряда еще уцелел и, увидев своего вожака, поможет ему бежать? Может, красные, увлеченные подсчетом золотого запаса, ослабят бдительность и ему удастся незаметно ускользнуть за ворота?
Перед дверью на улицу он ускорил шаги. В его пьяной голове родился новый план: он захлопнет за собой дверь, задвинет засов, а красноармейцев во дворе запугает наганом. Нужно создать панику хоть на несколько секунд, чтобы успеть вскочить в седло.
Дундич, заметив, как прибавил шагу пленник, настороженно подтянулся. Не успели они с Негошем переглянуться, как главарь рванулся к двери, захлопнул ее, и тут же на улице прогремел выстрел.
Дундич ударил ногой дверь, она медленно открылась. Возле каменных ступенек лежал Жмуренко, неудобно подвернув ноги, а из ствола винтовки в руках Шишкина еще тянулась белесая струйка дыма.
- Глупый, глупый, - укоризненно сказал командир. - Живым надо было везти в штаб.
- Так он же хотел нас порешить, - растерянно оправдывался Борис. - Выскочил как ошпаренный с лотка - и за наган. Что ж ты, товарищ Дундич, ругаешь меня?
- Надо было не насмерть, - задумчиво проговорил Дундич. - Где теперь золото искать?
Шишкин самодовольно улыбнулся:
- Вот оно, золото, - и указал дарующим жестом на плотно набитые кожаные мешки, притороченные к седлам трех лошадей. - Не ней, казначей…
Хлеб революции
Когда Дундич вошел в кабинет командарма, тот кому-то приказывал по телефону:
- Пришли мне тридцать самых надежных. Дай им пулемет. Положил трубку на рычаг, поднялся навстречу гостю. - Ну, Ваня, хочу я тебе доверить самое главное задание. - Худощавое смуглое лицо Ивана Антоновича засняло. - Повезешь хлеб из Царицына.
Сияние мгновенно слетело с лица Дундича.
- Меня - в обоз? - не мог он скрыть разочарования.
- Не обоз. Целый маршрут. Понимаешь, голодают жутко в Москве, Питере, Иванове, Ярославле. А хлеб можем прислать только мы. Вчера послали эшелон, а на него напали бандиты, охрану перебили, хлеб разграбили. Теперь товарищ Ленин приказал утроить охрану. Чрезвычайный комиссар по продовольствию велел мне подобрать самых верных и отважных.
- Все понимаю, товарищ командующий, - насупился Дундич. - Но оставьте меня здесь.
Щеточка каштановых усов над губой Ворошилова вздыбилась. Вот он, партизанский характер Дундича. Предупреждал его командир полка Стрепухов: "Захочу - гору сворочу, не захочу - кочку не строну". Конечно, можно грохнуть кулаком по столу. Но хотелось, чтобы этот полюбившийся ему интернационалист осознал всю важность задачи.
- Значит, не понял, если так отвечаешь, - горько усмехнулся Климент Ефремович. - Золото из Одессы вез?
- То золото.
- А для нас сейчас хлеб дороже золота. Без него мы не только не построим социализма, но и не победим врага. Поверь мне, Ваня, страшнее - голода ничего нет. А в центре голодают тысячи людей. И Ленин голодает…
И больших глазах Дундича мелькнуло недоверие.
- Да, да, в буквальном смысле, - грустно сказал Ворошилов. - Сам видел. На завтрак ему принесли вот такой кусочек хлеба. - Он сузил пальцы до сантиметра. - Ну так повезешь хлеб Ленину?
- Повезу, - все еще не очень доверяя словам Ворошилова, согласился Дундич.
Чрезвычайный комиссар по продовольственным делам юга России приехал к эшелонам, как только Ворошилов позвонил ему. В мягких хромовых сапогах, галифе и кителе защитного цвета, в легкой парусиновой фуражке с ало-янтарным пятнышком звезды на околыше, он медленно, скорее устало, шел вдоль выстроившейся шеренги и цепко вглядывался в лица бойцов. Редко останавливался, глядя на Ворошилова. При этом черная дуга правой брови ломалась ближе к виску. Командарм, перехватив взгляд, старался угадать, кому он адресован, но, увидев знакомые лица, мягко кивал и делал шаг вперед. Так они дошли до отряда Дундича.
Красный френч и малиновые галифе с леями не могли не броситься в глаза. Уж слишком контрастировал костюм серба с обмундированием бойцов. Но командарму показалось: не костюм, а добрая улыбка на светлом продолговатом лице привлекла внимание чрезвычайного комиссара.
Дундич не умел скрывать своих чувств. Вот и сейчас, зная о предстоящей встрече с личным посланцем Ленина, весь светился от сознания, что вождь русской революции поручает ему такое ответственное задание.
И удивительное дело - замкнутое лицо наркома, как бы поддавшись обаянию молодого воина, вдруг тоже просветлело. Он выпростал правую руку из-под борта кителя и протянул Ивану Антоновичу:
- Здравствуйте, товарищ Дундич!
- Здравствуйте, товарищ нарком, - ответил Дундич, слегка сжимая горячую ладонь.
- Наслышан о вашей доблести, - сказал нарком. - Надеюсь, что и впредь будете также служить мировой революции?
- Так точно!