Шарп оттянул назад курок до щелчка. Не выпадет ли капсюль? Стрелок качнул пистолет, однако медный кружок сидел в гнезде плотно.
- Десять шагов, джентльмены! - объявил Форд, - Раз. Два…
Шарп пошёл вперёд, держа пистолет чуть на излёте. Страх холодной лягушкой засел в животе. Краем глаза майор видел привалившегося к сосне Харпера.
- Семь. Восемь. - Форд перекрикивал свист ветра.
С каждым шагом Шарп приближался к краю обрыва. Французы-рыбаки достали вёсла и торопливо гребли, уводя баркас подальше от торчащих из воды скал.
- Девять. - Форд закашлялся, сглотнул и выкрикнул, - Десять!
Шарп сделал последний шажок и подставил ветру спину. Бампфилд уже вскинул пистолет. Шарпу почему-то представлялось, что моряк окажется дальше, а тот был совсем рядом. Правая рука повисла плетью, отказываясь подчиняться. Джейн, должно быть, места себе не находит от ужаса и неизвестности. Медленно Шарп навёл оружие на Бампфилда. Впрочем, самого моряка стрелок не видел. Моряк был бледным пятном, обрамлявшим хищную точку, готовую выплюнуть смерть.
И страх вдруг пропал. На смену ему пришла та спокойная уверенность, что всегда вела Шарпа в бой. Ощущение было таким привычным и уютным, что стрелок, сам того не замечая, улыбнулся.
Бампфилд нажал на спуск. Пистолет изрыгнул пуховое облачко дыма, нанизанное на вертел пламени. Кнутом щёлкнул выстрел. Пуля взвизгнула в десятке сантиметров над левым ухом Шарпа.
Целился Бампфилд Шарпу между глаз, значит, при выстреле дуло увело вправо и вверх. Скорее всего, второй пистолет страдает той же болезнью. У моряка сдали нервы, он поспешил с выстрелом, тем самым дав Шарпу подсказку, какие поправки следует сделать при прицеливании. Майор всё ещё улыбался. Погибшие в Тес-де-Буш не останутся неотомщенными.
Дым рассеивался. Бампфилд стоял к Шарпу боком и даже живот втянул, чтобы представлять собой меньшую мишень. В прорези мушки виднелась белая рубашка моряка. Шарп немного опустил оружие и сдвинул влево. Если пистолеты одинаковы, то Бампфилд получит рану в живот, столь же смертельную, сколь ранение в голову, но более болезненную. Трус будет подыхать медленно. Так же медленно, как умирали брошенные им в Тес-де-Буш стрелки.
Палец Шарпа лёг на спусковую скобу.
- Стреляйте же! - не выдержал Бампфилд. Его бил озноб, - Стреляйте, сатана вас забери!
Голос его дрожал от страха.
Улыбка Шарпа стала шире. Он обвинил моряка в трусости, и вот оно - доказательство его правоты.
- Стреляйте! - Бампфилд, казалось, сейчас разрыдается.
Шарп выстрелил.
Пистолеты, хоть и походили друг на друга, будто близнецы, характеристики имели разные. Вместо того чтобы дёрнуться вверх и вправо, ствол шатнуло, наоборот, влево, и пуля, которую Шарп намеревался всадить в брюхо Бампфилда, огненной розгой ожгла мясистые ягодицы. Моряк выгнулся вперёд, визжа, как поросёнок, уронил свой пистолет и упал на карачки. Зрелище полностью примирило Шарпа с промахом. Щегольские белые брюки Бампфилда, разорванные свинцом, напитывались кровью. Размахивая саквояжем, к причитающему по-бабьи раненому бежал доктор. Лекаря опередил Форд. Встав на колени, лейтенант бегло взглянул на рану и растерянно оповестил Бампфилда:
- Царапина, сэр…
- Он ранил меня! - простонал Бампфилд, вне себя от боли и унижения.
- Скорее, высек! - Фредериксон едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, - Как напроказившего мальчишку высек!
Форд поднял на него глаза:
- Удовлетворение получено, сэр?
Фредериксон, отчаянно борясь с клокочущим внутри него смехом, глубоко вдохнул и выдавил сквозь зубы:
- По… получено…
Врач осмотрел пострадавшего. Пожал плечами:
- Касательное ранение кожного покрова и мышечной ткани. Кость не затронута. Пустяк. Вы - везунчик, молодой человек.
Форд перевёл, но Бампфилд не слушал. Через пелену слёз, затуманивающую взор, моряк глядел на приближающегося темноволосого стрелка. Шарп постоял над Бампфилдом, хмыкнул и, швырнув на землю дымящийся пистолет, пошёл прочь.
Пусть он и не убил труса, но за погибших в Тес-де-Буш расквитался. Пора было мириться с Джейн, ведь скоро она отбудет в Англию, а он вернётся к тому, что умел, знал и боялся больше всего на свете: к войне.
Бордо пока что принадлежал императору. Пока что. Речные причалы со складами были пусты, как и городская казна. Развалившая торговлю война давно сидела у всех в печёнках. Как следствие, всё меньше становилось тех, кто распинался в верности Наполеону, и всё больше тех, кто открыто носил белые кокарды свергнутых Бурбонов в качестве символа долгожданного мира. Впрочем, фрондёры ничем не рисковали. Гарнизон города был ничтожен: старики с инвалидами в речных фортах и полубатальон безусых сопляков при префектуре. Здоровых и сильных забрал маршал Сульт на юг, и Бордо бурлил, как горшок на огне.
Холодным мартовским утром под промозглым дождём, налетевшим с Атлантики, к городской префектуре подкатил фургон. Его груз - четыре тяжёлые клети, охранял взвод кавалеристов, подчинявшийся, как ни странно, пехотному полковнику в годах. Фургон въехал во двор магистрата, драгуны устало сутулились на измотанных грязных лошадях. Из-под касок на щёки конников ниспадали "каденетты" - косички, предмет особой гордости, знак элитного статуса.
Полковник устало сполз с седла и поплёлся к украшенному колоннами входу. Часовой взял на караул, но полковник, до крайности изнурённый дорогой, его, похоже, не заметил. С натугой распахнув тяжёлую дверь, полковник прошёл внутрь. За старшего остался сержант со щёками, словно исколотыми ножом. Он положил поперёк седла обнажённый палаш, и часовой, избегая встречаться с драгуном взглядами, с трепетом заметил на лезвии свежие зазубрины.
- Эй! Свиное рыло! - окликнул часового сержант.
- Э-э, сержант?
- Принеси воды моей лошадке.
Часовой, которому, как и всякому часовому, запрещалось покидать пост, пропустил реплику драгуна мимо ушей.
- Ты, свиное рыло, оглох? Воды, говорю, принеси!
- Мне нельзя уходи…
Солдат запнулся, потому что сержант извлёк из седельной кобуры пистолет и взвёл курок:
- Ты что-то сказал, свиное рыло?
Часовой сглотнул и, решив не искушать судьбу, побежал за водой.
Тем временем полковник отыскал в недрах здания просторный, когда-то роскошный кабинет с паркетом из самшита, мраморными панелями на стенах и лепниной на потолке. Сейчас всё это великолепие густо заросло пылью, грязью и паутиной. Горел камин, однако в комнате было холодно. Хозяин кабинета, маленький очкастый человечек, сидел за инкрустированным малахитом столом, на котором громоздились кипы бумаг вперемешку с оплывшими огарками свечей.
- Вы - Дюко? - осведомился полковник, не утруждая себя приветствием.
- Я - майор Пьер Дюко. - подтвердил тот, продолжая писать.
- Полковник Мелло. - без выражения представился офицер, открыл ташку, достал увесистый пакет и шваркнул его прямо на бумагу, над которой корпел Дюко.
Секунду майор, не поднимая головы, взирал на сургучную печать с изображением пчелы, скреплявшую конверт. Любой другой на месте Дюко запрыгал бы от радости, получив послание с личной печатью императора, майор же поморщился и, вместо того, чтобы сразу вскрыть конверт (как поступил бы на его месте любой другой), брезгливо, кончиком мизинца, отодвинул пакет в сторону, вернувшись к своей писанине. Не отрываясь от работы, он поинтересовался у гостя:
- Что бы вы подумали, полковник, о боевых талантах генерала, чьей бригаде утёрла нос банда оборванцев?
Единственное, о чём сейчас мог думать Мелло - о сочной котлете и мягкой перине. Он молчал, грея руки у камина. Дюко закончил рапорт о событиях под Тес-де-Буш, адресованный императору, отложил перо, захлопнул чернильницу и лишь тогда распечатал пакет. Внимательно прочитав оба найденных внутри листка, Дюко, согласно инструкциям, содержащимся в одном из них, бросил второй в камин:
- Вы не торопились, полковник.
Мелло бесцветно пояснил:
- На трактах пошаливают, майор. - он бледно, одним только ртом, усмехнулся. - Мерзавцам даже кавалерийский эскорт нипочём.
"Пошаливали" на дорогах дезертиры и юнцы, уклонявшиеся от призыва. Банда таких лихих ребят подстерегла фургон. Не на тех нарвались. Потеряв при нападении шестерых товарищей, включая лейтенанта, драгуны не успокоились, пока не догнали и не прикончили последнего из бандитов. Мелло им не мешал.
Дюко снял очки и протёр стёкла углом мундира:
- Груз цел?
- Цел. Во дворе, в артиллерийском фургоне. Ребят из конвоя надо покормить и напоить. Лошадей их, кстати, тоже.
Майор нахмурился, будто приземлённые вещи, вроде воды и провизии оскорбляли его парящий в патриотических эмпиреях ум:
- Конвою известно, что находится в фургоне?
- Конечно, нет.
- Догадываться могут?
- Вряд ли. Фургон как фургон. Клети как клети.
Дюко показал полковнику бумагу из пакета:
- Распоряжение отдаёт конвой под моё начало. Мне надо знать, насколько они надёжны.
Мелло плюхнулся на стул и блаженно вытянул забрызганные грязью ноги:
- Главный у них сержант Шалон, они его боятся, как огня. Насколько они надёжны? Скажу так: пронюхай они, что в клетях, я бы за их верность ломаного гроша не дал. - полковник подавил зевок, - Хотя в данный момент всё, чего они хотят - пожрать и выспаться.
- А вы, полковник?
- Я тоже не прочь пожрать и выспаться.
Дюко поджал губы:
- Я имею в виду: что вы предпримете?
- Вернусь к императору, само собой. Груз теперь - ваша головная боль, и я, уж простите, до чёртиков рад от него избавиться.
Майор водрузил на нос очки:
- Его Величество делает мне честь.