- Конечно! Каждый, кто развивает в себе настоящие интеллигентные качества натуры, должен быть чуть-чуть снисходительным и либеральным к другим людям. Лично мне это совсем нетрудно при наличии таких профессиональных способностей… Ну, а собственного говоря, где вы учились?
- В Тарандте.
- Так я и подумал, потому что Тарандт - настоящая Alba Vater практикантов-лесничих со всего мира.
- Вы, видно, хотели сказать Alma mater?
- Нет, нет и нет. Не пытайтесь придираться к моей классической латыни, как это проделывал раньше Дики Джемми - и себе во вред. Если вы последуете его примеру, то наши наисердечнейшие отношения могут очень легко измениться к худшему. Мы - корифеи, а следовательно, не можем позволять никаких придирок друг к другу. Однако куда же это подевался наш бравый Кровавый Лис?
- Он пошел к одному из моих гостей, чтобы навести кой-какие справки. Где вы его встретили?
- Да у вашего ручья, примерно в часе езды отсюда.
- А я уж думал, что вы много времени были вместе.
- Это ни к чему. Во мне есть что-то притягательно-располагающее, и я очень быстро схожусь с людьми. Это дано, к сожалению, не каждому. Молодой человек изложил мне весь свой жизненный путь. Я расположился к нему всем своим сердцем и надеюсь, что наше недолгое знакомство станет для него подлинным событием. Вы знаете о нем что-нибудь подробнее?
- Если он вам рассказал всю свою жизнь, то нет.
- Чем он вообще-то живет?
- Хм! Время от времени он мне приносит золотые самородки. Из этого я заключил, что он где-то открыл небольшую россыпь.
- Тогда бы я порадовался за него, так как малыш, кажется, немец. Ужасно, должно быть, не знать, под каким экватором стояла твоя колыбель. Оба мы, вы и я, не ведаем таких гиппократовых страданий. Мы, к счастью, знаем, куда обратить тоску по родине - к Германии, "туда, туда", как прекрасно мурлыкал Галилей в своей песне Миньоны.
- Вы хотели сказать - Гёте?
- Нет, нет и нет! Я очень хорошо различаю Гете и Галилея. Гете относится к совершенно другой - высшей национальной шкале. Он бы не настряпал таких чувствительных стихов. А Галилей со своим телескопом и с тоской по элегическим кометам изобрел настоящие ностальгические тирольские причитания, в которых он пел:
Знаешь ли край, где цитрусы цветут,
Близ ветхих крыш в пляс журавли идут?
По вечерам в траве лягушек шум,
И лик луны сияет из пруда, уютно там, и потому туда
Меня ведет мой ум!
Чтобы продекламировать стихи, сопровождая чтение жестами, Фрэнк поднялся со своего места. Теперь он в напряженном ожидании смотрел на фермера. Тот прилагал огромные усилия, чтобы оставаться серьезным. Не услышав восторженных слов, Фрэнк недовольно спросил:
- Кажется, поэзия не производит на вас впечатления? У вас что, такой вялый темперамент?
- Нет-нет! Я молчал, удивляясь тому, что вы так точно помните слова поэта.
- Ничего особенного. Я хорошо запоминаю все, что читаю. Ну, а если уж что забываю, то стараюсь усовершенствовать позабытое. Такое отношение не может остаться без одобрения.
- Стало быть, вы прирожденный поэт?
- Да, вы почти не ошиблись.
- В таком случае я завидую вам. Однажды я двое суток ломал понапрасну голову над сочинением двух строчек ко дню рождения - увы! Я не смог воскликнуть: "Эврика!"
- Слушайте! Не употребляйте фальшивых слов! Вы произнесли арабское заклинание, по-немецки буквально означающее: "Черт знает что!" С подобными колдовскими формулами надо быть очень осторожным, потому что никогда не знаешь, что из этого получится. Подумайте только о том, что случилось со знаменитым Дженгиханом и с тремя сотнями его спартанцев?
- А что? - спросил фермер, явно заинтересовавшись ответом.
- Хан залег с ними за тесниной Гибралтара, которую хотели штурмовать черкесы. Поскольку у него было так мало людей, хан согласился, чтобы к нему на помощь пришла небезызвестная эндорская ведьма. С нею и со всеми спартанцами хан уселся вокруг большого котла, куда они побросали множество всяких трав, и прежде всего - слоновью ногу. Видимо, они что-то не так намешали, потому что котел неожиданно взорвался, а Дженгихан вместе со спартанцами взлетел в воздух. Так как он был самым высоким из всех, то увидел, что земля под ним крутится вокруг собственной оси. И тогда он воскликнул по-еврейски: "О Santa Complicius!", что переводится на наш немецкий так: "И все-таки она движется!"
Тут уж Хельмерс не смог больше удержаться. Он подскочил на своем стуле, разразившись смехом. Слишком уж несуразно было все то, что с наисерьезнейшим видом излагал облаченный во фрак и шляпу Хромой Фрэнк.
- Над чем вы так ржете? - спросил обиженный гость. - Если вы полагаете, что по той случайной причине, что я оказался вашим коллегой, можете безнаказанно…
К счастью, его прервали, иначе бы он разразился громовой филиппикой. Именно в этот момент из дома возвратился Кровавый Лис и подошел к собеседникам. Он взглянул на раскрасневшееся от гнева лицо Хромого Фрэнка и спросил:
- Что случилось? Чем ты недоволен?
Он задал вопрос по-немецки, потому что слышал, как Фрэнк говорит на этом языке. Тот же отвечал:
- На что я сержусь? На то, что мой коллега высмеивает меня. А почему он это делает? Потому что ничего не понимает во всемирной истории. С поистине античным трудолюбием я попытался объяснить ему допотопную конъюнктуру военной истории черкесов, но у него нет ни капельки разума, чтобы понять связь между тактикой и стратегией средневекового воинского искусства.
- Тактика? Стратегия? - молодой человек был просто ошеломлен.
- Да, конечно. Ты в этом что-нибудь понимаешь?
- Нет.
- Я мог бы об этом догадаться, потому что на такие гениальные представления способен наделенный врожденным разумом человек, призвавший на помощь космические душевные силы. Обдумай это дело и…
- Чудесно! Обдумаю, - прервал его Кровавый Лис. - Но теперь у меня нет времени на это. Сейчас я могу думать только о бедных людях, убитых в Льяно-Эстакадо.
Он, видимо, уже узнал от Толстяка Джемми, как надо обходиться с Хромым Фрэнком, поэтому поостерегся возражать ему, а сразу же перешел к интересующему его делу, что должно было остановить страстную проповедь обиженного. Цели свой Лис достиг, потому что Фрэнк тотчас позабыл про свою обиду и спросил:
- Убиты люди? В Эстакадо? Когда?
- Этого я не знаю. Восемь дней назад они уехали отсюда, но на той стороне пустыни не появились. Значит, они погибли.
- Возможно, и нет. Ведь они могли выбрать другой путь.