В задержании был один успокаивающий момент. Не за страх, а за совесть выполнили чабаны просьбу уполномоченного НКВД. Не бывало тут людей Аргынбаевых. Иначе с нами обошлись бы по-другому, не стали чаем поить, сразу в землянку засадили.
Мы добровольно спустились в темную нору в земле, перекрытую тростником. Завалились прямо на пол, на камышовую подстилку. Аксакал ещё долго о чем-то говорил, опустив за нами дверь, сплетенную из прутьев. Чабаны выбирали меж собой наиболее толкового человека, чтоб тот привел уполномоченного как можно скорее. Они всё-таки опасались, посчитав нас за бандитов, сдавшихся в надежде на скорую выручку.
Помянули чабаны и про нападение на табун в Бурылбайтальском рыбтресте. Настроение женщин-сакманщиц оставалось воинственным, они требовали гнать нас в Гуляевку, а не держать здесь.
Аксакал успокоил их:
- Документы у них есть. Под подозрение может попасть и добрый человек. Время такое. Отведем да ошибемся, - добавил аксакал, - смеяться будет над нами, чабанами, вся Гуляевка.
Упоминание о насмешках охладило воинственность женщин.
Кто-то остался снаружи, у входа в земляную нору. Некоторое время слышались шаги нашей охраны. Потом мы уснули и проспали до вечера, когда у землянки вновь послышались громкие голоса.
- Где они?
- Здесь.
- Вы их обыскали?
- Нет.
- Они вооружены?
- Не знаем…
- Ладно. Открывайте дверь.
Аксакал поднял камышовую плетенку, откинулось на ременных петлях сооружение, громко именуемое дверью. На краю норы появился щегольски одетый старший лейтенант в форме внутренних войск. За ним - чабаны с посохами.
- Документы!
Мы протянули справки гуртоправа и бухгалтера колхоза.
- Это все? - старший лейтенант вздернул кокетливо бровь.
- Все, - смиренно сказал я.
- Вы задержаны!
Уполномоченный полуобернулся к чабанам:
- Отведете их в Гуляевку, в милицию. Мне надо в Коктерекский район заглянуть. Я потом выясню, кто они такие в действительности…
Путешествовать под конвоем в Гуляевку нам не хотелось: время дорого. Кстати, оказаться объектом внимания большого села совсем не входило в наши замыслы. Мало ли с кем и когда из коренного населения нам предстоит встретиться где-то в пустыне, а память на лица у людей отменная.
- Как же это вы, товарищ…
- Я вам не товарищ, - гордо парировал уполномоченный.
- Ну, гражданин старший лейтенант, отправляете нас в Гуляевку под охраной дохлого старика?
- Чего же бояться, если вы просто граждане? - прищурился он.
- А вот мы отойдем от отары, да и придушим дохляка. Ищи-свищи нас потом.
- Вон как заговорил! Надо вас обыскать… - и старший лейтенант шагнул ко мне.
Я стоял так, что старший лейтенант загородил меня от взглядов чабанов. Расстегнув пальто, я оказался вооруженным до зубов и одновременно поднес к глазам уполномоченного удостоверение подполковника НКВД. Старший лейтенант оторопело молчал несколько секунд. Потом сообразил:
- Хорошо… Я вас сам отведу в Гуляевку… Нечего рисковать.
Аксакал, стоявший у входа, одобрил соображения старшего лейтенанта. И другие чабаны остались довольны. Близился сакман - расплод овец, и каждый человек при отаре ценился на вес золота. Ягненок - будущая овца, и сохранность приплода - главная чабанская забота.
Нам связали руки, и мы отправились под конвоем старшего лейтенанта в сторону тугаев, зашли за невысокий бугор.
- Ну и ошеломили вы меня, товарищ подполковник! Я ведь чуть за пистолет не схватился.
- И правильно. Слишком смело действовали. Следовало приказать нам выйти, а не самому в землянку лезть.
- Виноват… товарищ подполковник!
- Значит, в переделки не попадали, спокойно в округе.
- Как сказать… В Бурылбайтале на табун племенных коней напали. Пять жеребцов угнали. Говорят, Аргынбаевых дело.
Мы с Васей переглянулись. Разные сведения, Шарипов говорил - девять. Не это важно: у банды есть еда. Они могут отсидеться где-то довольно долго.
- А куда они ушли? - спросил Вася.
- В сторону Кокуйских болот.
- Там кто-нибудь живет постоянно?
- Есть один. Дядя Иван. Видел я его недели две назад.
- Что дядя Иван сказал?
- Тихо кругом, сказал.
- Слишком тихо… - заметил я. - Так ты говоришь, они ушли в сторону Кокуйских болот? Это, сам знаешь, тысячи квадратных километров… А далеко ли до дяди Ивана?
- Шестьдесят километров. По самому краю немного меньше. Но там зыбун… Сверху вроде песок сухой, даже травка растет. А пойдете - провалитесь в топь - сразу с головой уйдете. И шапки сверху не останется. Вот месяц назад…
- Верю, товарищ старший лейтенант, - остановил я уполномоченного, готового рассказать все подробности чьей-то гибели. - Нам надо как можно скорее к дяде Ивану попасть, на западный край Кокуйских болот.
Старший лейтенант обещал достать в Гуляевке лошадей и, сделав солидный крюк, доставить их нам. И выполнил свое обещание. И не только это. Он привез нам горячей еды - жареного фазана, утку и шмат копченого сала. После утреннего чая у нас во рту не было ни маковой росинки. День прошел дергано, никчемно, суетливо. Мы чувствовали голод, но это ощущение не всегда способствует хорошему аппетиту. Принес старший лейтенант и фляжку со спиртом, чем тоже обрадовал нас. Мы позволили себе выпить по чарке, стараясь привести в порядок нервы.
Завтра пойдет тридцать пятый день, как мы отправились в путь. Но сколько ещё времени минет, прежде чем мы наступим на хвост банде Аргынбаевых? По опыту, долгому и не всегда сладкому, который "сын ошибок трудных", мы делали сейчас самую сложную, черную работу. Она укладывается в рапорт несколькими строчками, отнимая едва ли не девять десятых времени во всякой операции.
Ладно. Хватит жаловаться….
Мы сидели в тугаях, под старой вербой на прокаленном морозом искристом песке. Вокруг стоял высоченный тихий камыш. Он не шумел и не гнулся. Ветра не было. Каждый стебель светился под высокой и очень яркой луной в три четверти на исходе. И в небе мерцало много-много звезд.
Завернутые во что-то ватное жареный фазан и утка оказались настолько горячими, что обжигали пальцы. Вкус они сохранили удивительный, мясо легко отделялось от костей, мягкое, чуть терпкое, таявшее во рту.
Под арестом в землянке мы отлично отдохнули и, насытившись, почувствовали себя бодрыми, готовыми к длительному пути по пескам. Но едва мы отправились на лошадях к западной стороне Кокуйских болот, погода испортилась. Бесформенные тучи затянули небо. Из них посыпалась мелкая, как пыль, снежная изморозь. Пальто, шапки и наши лица, груди и крупы коней покрылись инеем, словно ледяным панцирем. Лошади храпели и выбивались из сил, преодолевая барханы, ранили ноги о ледяную корку. Приходилось нещадно погонять и понукать их. За ночь мы с трудом преодолели километров пятьдесят и на рассвете расстались со щеголеватым и деловитым старшим лейтенантом.
- Как-то встретит нас дядя Иван… - проговорил я, прощаясь.
- Две недели назад на хуторе было тихо… - сказал старший лейтенант.
- Почему дядя Иван отшельничает?
- Не знаю. Привык. Охота здесь редкостная. Дочери у него, пожалуй, самые богатые невесты в округе. Но будь моя воля, выселил бы я их в Гуляевку. Как им не жутко в такой глуши?
- Надо бы вам наведываться к дяде Ивану почаще, - заметил я старшему лейтенанту.
- Странные они… - протянул уполномоченный.
- Не без причин, поди… - сказал я, отпуская подпругу: зачем же лошади мучиться на обратном пути.
Мы с молчаливым Васей пошли по песчаным гребням в сторону дома отшельника дяди Ивана, ориентируясь на приметы, которые нам подсказал уполномоченный. Человек он наверняка хороший, а вот с местным населением при его привычках городского сердцееда ладить ему, вероятно, трудновато.
Не прошли мы и семи километров в сером рассвете, как впереди и справа послышался далекий нестройный лай собак.
- Слышишь? - остановился Хабардин. - Сколько ж их там? А что, если этот дядя Иван выпускает их по ночам?
- Вряд ли. Они всю дичь в округе распугают.
Снег усилился. Встречный ветер косо нес колючие полосы ледяного ливня. Мы углубились в заросли камыша и связались веревкой: если кто из нас и ухнет в топь, чтоб тут же вытянуть. Стебли тростника в два-три человеческих роста сухо стучали друг о друга, а порывы ветра, не достигая земли, посвистывали в заледенелых метелках.
С часу на час лай доносился отчетливее. Впрочем, то, что мы слышали, нельзя было назвать лаем. Это было скорее утреннее взбрехивание, когда псы, как бы сказать, спорят - возьмут или не возьмут их на охоту, и кого именно, и почему.
Строго выдерживая направление от одной ветлы до другой, точно по приметам, мы вышли на бугор и увидели перед собой поляну. В дальнем от нас краю, метрах в сорока, сквозь сетку снега - тредкую, то частую, - мы различили длинное низкое строение под камышовой крышей, с множеством небольших дверей. Посредине этого строения поднимался дом-мазанка, тоже под камышом, в пять окон. В двух левых светился желтый огонь. Дым из трубы ветер швырял прямо нам в лицо, и собаки на псарне не почуяли нас.
Справа и поодаль от дома разместился такой же добротный скотный двор.
Мы залегли на бугре, отделенные от поляны лишь несколькими рядами тростника да желтыми прядями мягкой песчаной осоки - курека, торчащими из снежного намета.