Между тем на деле в этой деистической оболочке - а она в дальнейшем все более истончалась - представало реалистическое и по существу диалектическое понимание Тагором бытия, жизни как единого в своем многообразии, бесконечно развивающегося процесса. С течением времени в раздумьях поэта-мыслителя и в его эмоциональном восприятии мир и жизнь представали все более явственно, освобождаясь от всякого налета потусторонности, - обволакивавшая их дымка мистического настроения ослабевала, убывала и исчезала. Это отчетливо проявилось в стихах из знаменитого сборника "Журавли" (1916). Рассказывая о своих мыслях и ощущениях, которые были исходными для философской лирики "Журавлей", Тагор писал: "Я был в Аллахабаде… жил там очень спокойно, а вечера проводил, сидя на террасе. Однажды я вдруг ощутил какое-то непрестанное биение во всем, что меня окружало. Это было поздним вечером, и меня неожиданно охватило чувство, что все кругом течет, куда-то стремится - невидимый поток творения, в котором звезды казались хлопьями пены. Я ощутил течение темного вечера, озаренного сиянием звезд, и этот поток вечности глубоко захватил меня. Я почувствовал себя в самой его стремнине. Так я начал писать. А когда я начал, то одна вещь влекла за собой другую. Это было начало "Журавлей" - течение невидимого и неощутимого потока". Поэт словно проникает своим обостренным чувством, глубоким мысленным взором сквозь кажущуюся неподвижность мира и ощущает его вечное движение. И в этом непосредственном ощущении текущей жизни едва ли оставалось место для чего-либо иного, кроме ее самой. Он воспевает жизнь прежде всего как великое благо человека. Это и есть подлинный, а не потусторонний рай.
Ты знаешь, брат, где рай?..
.
Рай воплощен в моем горячем теле,
В моей печали, в нежности, в веселье
В моей любви,
В моем стыде, в моем труде, в бушующей крови,
В волнах моих смертей, моих рождений,
В игре всех красок, всех цветов, в оттенках, в свете, в тени.
Он влился в песнь мою…
("Рай")
Если жизнь - великое благо человека, то человек - самое главное в жизни. Тагор настойчиво утверждает самостоятельность и значение человеческой личности, ее внутреннего мира как источника творческих сил. Человек не песчинка в океане бытия и не орудие воли божьей. Он сам творец, и если "джибондебота" - природа создает человека, то человек в своем творчестве идет дальше, и его творчеству нет конца.
Ты птице дал песню - поет она песню твою,
Больше отдать не под силу звончайшему соловью,
Ты голос мне дал, но я больше тебе отдаю -
Песню свою пою.
("Беру - даю")
Один из ведущих мотивов лирики Тагора - это поистине самозабвенное восхищение красотой мироздания, природы. В чем-то, скорее всего именно в психологическом настрое, оно восходит к мотивам растворения личности в самозабвенной любви к богу, которые свойственны средневековой индийской поэзии ("бхакти"). Но у Тагора это прежде всего глубоко эмоциональное отношение человека к реальному миру природы, который восхищает поэта своей красотой и совершенством, влечет его своими тайнами, рождает у него ощущение единства в многообразии. В его восприятии природы, неизменно эмоциональном, и напряженный поиск, и счастье открытия, а самое главное - это бьющая ключом радость бытия и щемящее сознание быстротечности жизни. Способность ощутить красоту мира он называет своим самым большим богатством. Дать другим глубже и полнее почувствовать красоту - это самый ценный дар, который он несет возлюбленной, всем людям.
Богатство мое в зарницах, мерцающих нощно и денно.
Оно возникает мгновенно, исчезает мгновенно.
У него названия нет, но запомни его приметы, -
Воздух вдруг запоет, зазвенят на ногах браслеты…
("Подарок")
Природа и человек у Тагора предстают в единстве прежде всего благодаря эмоциональному восприятию природы, что столь присуще самому поэту. С редким поэтическим проникновением в глубины восприятия Тагор показывает, как радостные чувства и переживания - душевный подъем любви, буйная игра жизненных сил юности, родительская нежность, радость творчества и познания - делают зрение человека более глубоким и острым. Они словно наделяют красотой окружающий мир, многое из того, что прежде казалось безжизненным и бесцветным, - "зажигают звезды". В страдании, душевном смятении мир является поэту безбрежным темным океаном - это "бесформенный мрак мироздания". Тагор раскрывает перед нами и своего рода "обратную связь" между ликом природы и человеческими переживаниями. Картина природы пробуждает воспоминания о пережитых чувствах, которые наполняли ее своим содержанием, несет отблеск былых переживаний, а вечность мира, вечное обновление жизни обращают мысли поэта к будущему. Так у Тагора возникает одна из его излюбленных мыслей-тем позднего периода его творчества: слияние былого с грядущим:
…Но канувшие мгновенья -
В шумящей твоей листве, дрожащей от дуновения
Весеннего ветра… И память моя оживает… Вдруг
Возникнут под лепет лиственный и юность, и давний друг.Так, глядя друг другу в лицо, цепями цветов сплетены,
С грядущим сливают былое волшебные ночи весны.
("Шал")
Присущее поэзии Тагора то особое проникновение в глубины человеческих чувств, в котором художественное видение сочетается с философским осмыслением, интенсивно и полно проявляется в его любовной лирике. Это - совершенно исключительное как по чувству, так и по мысли вдохновенное славословие любви. Живой и непосредственный, то эмоционально напряженный, то утонченно лиричный, а иногда и совсем простой рассказ поэта о влюбленности и любовных переживаниях свободно поднимается до высокого философского обобщения, до постижения прекрасного.
Поэт умеет показать любовь как налетающий вихрь чувств, который сливает влюбленных воедино, срывая индивидуалистическую оболочку - "покровы души", и уносит за пределы повседневности.
Налетай, ураган, сокруши, оглуши.
Все одежды сорви, все покровы с души!
Пусть она обнаженной стоит, не стыдясь!
Раскачивай нас!
Я душу обрел, мы сегодня вдвоем.
Без боязни друг друга опять познаем.
В безумных объятиях слились мы сейчас.
Раскачивай нас!
("На качелях")
Но порою его любовная песнь - сама простота, хотя и затейливая, как деревенская частушка:
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.
("Мы живем в одной деревне")
Но есть общее в многообразной любовной лирике Тагора - это сознание бесценного дара любви, который для Тагора всегда нечто большее, чем сами любовные отношения двух людей. Он может сказать об этом просто и лирично:
Без близкого участия подруги,
Которая в те годы там жила,
Наверное, не знал бы я в округе
Ни озера, ни рощи, ни села.
("Та женщина, что мне была мила…")
А может и отчеканить свою мысль с мастерской афористичностью:
Одно всегда одно, и больше ничего,
А двое создают начало одного.
Эмоциональный подъем, присущий влюбленности, обостряет восприятие мира, любовь становится для поэта путем радостного его постижения, а счастливая иллюзия влюбленных, которым кажется, что время остановилось, переходит в сознание вечности самой жизни:
Где жизни теченье сливалось
С течением небытия,
Где время для нас обрывалось,
Однажды сошлись ты и я.
.
Я понял, как звездная сила
Блеснула и сумрак сразила.
Как трепетно, неудержимо
Дыханье летит бытия,
Я понял, когда недвижимо
Сидели вдвоем ты и я.
("Встреча")
Любовь в восприятии Тагора - это сама человечность, естественная и прекрасная. И если в ранний период творчества поэта единение влюбленных, видящих мир "одними глазами", - это прежде всего пьянящий своею радостью праздник, то в зрелые годы - это и животворный источник душевных сил человека "на самом трудном пути - на пути будней". Мрачный колорит неустроенных будней лишь подчеркивает мужество и стойкость влюбленных ("Дорогая, нового рая мы создавать не станем…"). И словно молния, прорезающая затянутый тучами небосвод, вспыхивает неистребимый светоч любви, звучит ее торжествующий глас, - поэт повторяет, как символ веры, как заклинание:
Ты - есть, я - есть, мы - рядом!
Если рассматривать поэтическое творчество Тагора в целом, то создаваемая им картина мира предстает, скорее, обобщенной и возвышенной, нежели конкретной и повседневной, а высокая эмоциональная напряженность подчас словно бы поглощает оттенки чувств и настроений. Однако с годами поэт все настойчивей стремился к конкретности изображения, сохраняя свой характерный лирико-философский подход. Уже на склоне лет Тагор находит "связь былого с грядущим" не только среди полей и лесов, - он открывает ее повсюду… Школьный звонок в переулке, залитом жарою, - ему звучать для все новых и новых поколений, - становится для старого поэта таким же ярким символом вечного обновления жизни, как и весенняя листва, шумевшая в пору его юности.
Трамвай за окнами прогрохотал…
Теперь наш переулок шире стал.
Где тот разносчик старый?
Нет нынче спроса на его товары,
И хриплый крик
Растаял вдалеке. Прошли, как миг,
Десятки лет. Все миновало.
Но вновь звенит звонок в конце квартала.
("Старая книга")