- Ну а платить не захочешь, - вмешался в разговор бывший друг-сотрапезник, - тогда можно, скажем, домишко твой спалить. Али женку подстеречь да снасильничать. Ну, в крайнем случае - тебя самого на куски порезать…
- А на кусочки-то резанный, как я тебе деньги отдам? - поинтересовался Тимофей. - С каждого кусочка - по копейке, а с каждого клочочка - по денге?
- Ох, да ты шутник, - улыбнулся цыган, а потом ткнул парня в бок одним пальцем. И вроде бы несильно и ткнул, но Тимофей весь зашелся от боли.
- Вот, вишь, ром, как больно-то бывает, - рассудительно сказал цыган. - Так что лучше не шути…
Когда боль утихла и Тимоха смог соображать, то услышал степенный голос "торговца":
- Ты, Тимоха-Воха, не шуткуй. Польза от того, что тебя на куски порежем, самая прямая - другим урок будет! Посмотрят на клочки-кусочки те, что от тебя останутся, да и поймут… Ну а если же ты не заплатишь, то вон, гляди.
Федот вытащил из-за пазухи клочок бумаги и сунул его под нос Акундинову:
- Видишь? Запись кабальная, что ежеля ты, Тимофей Демидов, сын Акундинов, не выплатишь двести рублев, взятые в долг, то с головой и с имуществом своим отдаешь себя в полон помещику Федоту Иванову, сыну Иванову. Вот - подпись твоя. А тут - подписи видоков… Понял, нет? Срок у тебя - неделя! Иначе будешь ты моим полным холопом.
- А ты что, помещик? - сквозь боль усмехнулся Тимофей. - Ты ж говорил - гость торговый. Гостям-то торговым холопы не положены. Рылом не вышли…
- Ну, когда надо - гость я торговый. А коли нужда какая - помещик я, - ухмыльнулся Федот. - Я, когда припрет, - и швец, и жнец, и на дуде игрец… Ты не боись, все законно…
- Верю, - кивнул Тимоха, а из его уст сами собой стали выходить вирши, до сложения которых он был большой охотник:
Спьяну взял я игральные кости,
На кон бросил свою судьбу.
И беда пришла ко мне в гости,
Наплевав на мою мольбу!Коль пришла такая паскуда,
Мне теперь на все наплевать.
Водки-пива теперя добуду,
Победую, едрит твою мать!
- Ну, парень, силен! - прищелкнул языком цыган. - Знал бы тебя раньше, попросил бы песню сложить! А теперь что уж там…
- Ладно, мужики, отдам я деньги, раз проиграл, - хмуро сказал Акундинов. - Только, - чуть помедлил он, - водки мне поднесите…
- Вот это по-нашему, - обрадовался Федот. - Правильно, проиграл - плати! А вот водки-то, не обессудь… - притворно развел он руками, - хозяин задарма не нальет. Он же решит, что ты как приказной хочешь ему проверку устроить - государеву водку да задарма! Домой ступай да и пей там, сколько влезет…
* * *
…А еще вчера казалось, что жизнь - славная штука! Вчера подьячий приказа Новой четверти Тимофей Демидов, сын Акундинов возвращался домой, довольный собой, жизнью и службой, которую он раньше частенько поругивал. Приказной дьяк Редькин по приказу боярина Патрикеева, ведавшего приказом, сообщил, что с завтрашнего дня он назначен старшим подьячим. Приказные средней руки запоглядывали косо, зато младшие на всякий случай стали именовать его Тимофеем Демидычем, а жалованье теперь будет не в пример больше - не десять рублев в год, а цельных тридцать!
Выйдя на Тверскую, миновав терема и службы шведского резидента, Акундинов подошел к собственному двору. Немного постоял и подумал - а не постучать ли в ворота, чтобы жена али Костка вышли и открыли новоиспеченному старшому, но передумал. Засов, чай, супруга опустит только на ночь, а потянуть за веревочку, поднимая крючок, особого труда не составит.
Перед тем как зайти в избу, Тимоха немного помешкал, поглядывая на дом. Что ж, хорош дом… Нынешним летом плотники заменили три нижних венца и надставили еще на три - изба стала выше. Еще бы пару-тройку венцов - тогда терем будет!
"Баньку, что ли, новую срубить… - подумал Тимофей, еще толком не представляя - куда же он будет тратить такие огромные деньги?! - Или сарай каретный поставить?" Правда, вовремя вспомнил, что каретный сарай ему вроде как и не нужен, потому как не то что кареты, но даже простого возка нет! Ну а зачем возок, если он и лошадь-то не держит? Ну, теперь-то и лошадь можно завести. Ну а там и о возке подумать можно.
- Танька! - громко позвал Тимофей супружницу, пытаясь, чтобы его голос звучал грозно, по-хозяйски.
- Тихо ты! - отозвался вместо жены Костка Конюхов, бывший в доме то ли приживалом, то ли слугой. - Сергунька спит. Только-только спать уложил. Разорался…
- А чего он сам-то не уложится? - удивился Тимофей, но потишел. - Осьмой уж год парню пошел. Меня в его годы никто спать не укладывал. Да я… - стал он вспоминать, как в младоотроческие годы таскал отцу в караулку туесок с едой, бегал с хворостиной за гусями да ловил в реке Вологде здоровущих раков.
- Да ладно тебе, - примирительно сказал Константин, слезая с полатей, где спал сын. - Попросил малец, чтобы я ему быличку рассказал. Ну, я ему и рассказал. Правда, - зевнул Костка, - сам чуть не заснул. С робетенком-то, как с котом, - засыпается страсть как хорошо…
…Константин Евдокимов, сын Конюхов, был единственным сыном стремянного Дворцового приказа. Батька его, родом из дворянских детей, ратной службе служить не восхотел, а потому, не получивши имения, выбрал для себя стезю царского конюха, но постепенно дошел до высоких придворных чинов и скопил изрядное состояние. Константин, или, как звали его родные и друзья - Костка, с детства терся около приказных да посланников иноземных. К шести годочкам уже знал и письмо, и грамоту, а к десяти мог "шпарить" целые страницы из Иоанна Дамаскина да из Николы Медиоланского. Иноземные языки учил вообще шутя. К двадцати годам знал греческий и латынь, аглицкий и немецкий, турецкий и польский и состоял в личных толмачах у Великих послов. В двадцать пять лет Константин Евдокимович стал старшим подьячим Посольского приказа. Бывал и в немецких землях, и во французских, живал в Польше и Швеции. И быть бы ему приказным дьяком и доверенным помощником боярина Лыкова, ведавшего в те годы Посольским приказом! Да что там - приказным дьяком. Боярин говорил, что Константин может и думским дьяком стать! Только сгубило мужика то, что губит многих других, - страсть к "зелену вину". Вначале Конюхову все сходило с рук. Лыков, тогдашний начальник приказа, самолично таскал его за чуб и делал отеческие внушения. Константин клялся и божился, что пить будет только по большим праздникам, но проходила неделя-другая - срывался. И длилось так не год-два, а лет, наверное, десять. Постепенно "слетел" из старших приказных в средние, а там - и в младшие, а из Константина Евдокимыча стал просто Константином, а там и Косткой. Потом, правда, судьба ему предоставила редкостный миг, когда можно было бы все возвернуть и даже приумножить! Любимец царя Михаила Федоровича, боярин Морозов, отправляемый в Свейское королевство для подтверждения границ да для подписания торгового договора, пообещал, что ежели все выгорит, то быть Константину опять старшим подьячим, а то и помощником боярина! Но Конюхов, встретив знакомого по Франции мушкетера, искавшего места при королевском дворе, набрался так, что потребовал, чтобы свеи вернули обратно Корелу с Ижорой и все, что отошло шведской короне после Смуты! И хотя войны между Россией и Швецией не случилось, и договор тот шведы подписали, но разъяренный боярин, которому пришлось потратить серебра раз в десять больше, чем рассчитывал, велел бить толмача кнутом и отправить в Сибирь, куда-нибудь в Тобольский острог. Правда, остывши (а тут еще и батька долго вымаливал прощения у царя), пристроил дурня в приказ Новой чети в разряд неверстанных подьячих, коим денежное жалованье не полагалось, но положены были "перьевые" деньги, позволявшие не помереть с голоду. Теперь Костка ходил в приказ только тогда, когда в нем была большая нужда. Нередко и старые друзья-приятели из Посольского приказа, не сумев разобрать какую-нибудь заморскую грамоту, звали его на подмогу. Так что денег на еду ему хватало. Ну а водки… Какой же кабатчик-целовальник не напоит бесплатно подьячего из приказа Новой четверти, зная, что он завтра может быть послан с проверкой? Правда, раздосадованный батька, Евдоким Конюхов, отчаявшись дождаться от сорокалетнего оболтуса хоть чего-то путного, согнал его со двора. И как-то раз пьяный Костка, шагавший из кабака, упал в сугроб. Наверное, в этом сугробе и закончилась бы его жизнь, но судьба была к нему благосклонна.