Тимофей, возвращавшийся в тот вечер со службы, прошел бы мимо мужика, спавшего в сугробе, ведь пьяниц в Москве было много. Каждую зиму, почитай, можно увидеть заснувших в сугробе. Кому-то везет, и, проспавши ночку в сугробе, греет счастливчик потом задницу на печке да посмеивается. Кто-то потом на паперти стоит, культями трясет да ради Христа на водку просит. Ну а ночные караулы поутру стаскивают крючьями до десятка замерзших. Хорошо, если у кого-то из мертвецов родственники сыщутся. А нет - так пролежит до весны, а когда землица оттает, то похоронят во рве, за кладбищем.
Жалеть всех - жалетельности не хватит. Но этого угораздило упасть около ворот Акундинова. Помрет, так ищи потом родственников, а не найдешь - хороняй сам, за свои кровные. Решив, что распинать и растолкать мужика дешевле, чем платить за копание могилы (а копари зимой берут вдвое дороже!), Тимоха поднял пьянчугу. Ну а раз уж поднял, то бросать его было уже нельзя. Пришлось вести в дом, укладывать в сенях и объясняться с женой. При свете лучины выяснилось, что спасенный в придачу ко всему еще и сослуживец, так что выгонять его было совсем неможно. Так с тех пор Костка и жил у Акундинова. Танька, супружница Тимохи, хоть и ворчала порой на постояльца, редко бывавшего трезвым, но подкармливала. Костка, будучи пьяным, хозяевам старался на глаза не показываться (дом-то большой, чуланов хватало!), а когда был трезвым, то исправно кормил скотину, таскал воду, дрова, а зимой еще и расчищал дорожки. В трезвом виде, заработав какую-нибудь денежку, Костка сдавал ее на хранение Таньке, зная, что пьяному она их не отдаст ни за что!
…Сегодня Конюхов был трезв аки голубь. И даже собирался терпеть целых две недели, аж до самой Казанской…
- Что за быличку-то рассказывал? - полюбопытствовал хозяин. Тимофей и сам, вместе с женой, с удовольствием слушал Косткины россказни, коих тот во множестве нахватался в разных странствиях. Особенно Акундинову нравилась та, что про кота в сапогах. Только - дурак этот кот. Надо было самому князем становиться, а не бездельника пропихивать. Хотя на хрена коту власть и титулы?
- Да вот, про девку одну, которую злая мачеха в лес прогнала да убить хотела. А там ее семеро карликов к себе жить взяли.
- Карликов? А разве ж это не семь богатырей было? - удивился Тимофей, который уже давно заметил, что былички, которые рассказываются в разных царствах-государствах, очень похожи с нашими, русскими.
- Ну, у нас - семь богатырей, - не стал спорить приятель, - а у немцев да французов - семь гномов, карлов по-нашему.
- Ну а потом ее яблоком порченым отравили, да выжила девка-то. А там и королевич приехал, девку поцеловал, да за пир и свадебку. Все так? - завершил Тимоха.
- Так, да не совсем, - покачал головой Костка. - Во французской-то быличке, там прынц-королевич спящей принцессе ребенка заделал да и утек.
- Вот ведь… - покачал головой Тимофей. - Все-то бы им опаскудить… Э, - спохватился вдруг он, - а Сергуньке-то как рассказал?
- Не боись, рассказал так, как положено, - хохотнул друг.
- Ну и ладно, - успокоился любящий отец. - А где Танька-то?
- К вечерне ушла, - сообщил Конюхов, загремев печной заслонкой. - Велела - ее не ждать, мальчонку уложить да тебя накормить.
Костка, ловко орудуя ухватом (будто всю жизнь этим занимался!), вытащил из печки горшок. Поставив его на опечек, снял крышку и зажмурился от удовольствия:
- Ух ты, вкуснота!
По избе разнесся запах мясных щей. Тимоха, сглотнув слюну, достал из хлебного ларя каравай. Конюхов сбегал в сени и притащил соленых огурцов.
- М-м, - только и сказал Акундинов, проглотив первую ложку.
- Мастерица женка-то у тебя, - подтвердил и приятель, наворачивая щи. - Одну ложку съешь, так и язык проглотишь…
Что да, то да! Танька, хотя и взял ее Тимоха только ради приданого (нет, девка-то была смазливая, только вот "давала" направо и налево так, что и родители, и дед-епископ плакали от стыда), после свадьбы остепенилась. Оказалось, что и готовить мастерица, и хозяйка хорошая. Да что там, положа руку на сердце, и жена верная, и мать на зависть.
- К такой бы еде да водочки чуток, - заметил Тимофей, лукаво покосившись на Костку.
- Ну, дак как скажешь, - деланно-равнодушно отозвался тот, а потом с тревогой спросил: - А Танька-то ругаться не будет?
- Ну, сегодня не будет, - снисходительно ухмыльнулся Акундинов и сказал то, чего уже давно хотел рассказать: - Я ведь нонеча повышение получил. Теперь я - не хухры-мухры, а - хрум-хрум!
- Ну, никак Тимоша в старшие подьячие выбился! - восторженно произнес Костка. - Ну, молодец! Ну а там, глядишь, в дьяки выйдешь.
- В дьяки-то вряд ли, - вздохнул Акундинов. - Патрикеев-то, боярин, нынче у государя в остуде. А так… - задумался он, - кто его знает.
- Ну, так кончится остуда-то, - утешил друг. - Глядишь, станет он у государя опять в милости. Да и какая у боярина-то остуда? При деле, при месте. Никто ни шапки его соболиной не лишал, ни места в приказе. Ха… Так что будет Танькин крестный во власти - и тебя не забудет. Эх-ма, - вздохнул Костка, - вроде не хотел я и пить-то, но за-ради такого дела… У тебя есть чего?
- Ну, кое-что для аппетиту… - хитро ухмыльнулся Акундинов, доставая маленькую скляницу не больше шкалика.
- Ну а чего тут пить-то? - разочарованно сказал Конюхов, но за чарками сбегал.
Скляницы хватило аккурат по половинке чарки.
- Ну, Тимофей! - поднял Костка тост. - За то, чтобы быть тебе дьяком!
Акундинов скромно потупился, но подумал: "А чем черт не шутит? И впрямь - почему бы дьяком-то не стать? Тот же боярин Патрикеев, прежде чем начальником Новой четверти стать, и в дьяках успел побывать, да и в приказных хаживал. Чем это я хуже?"
- Скляница-то такая хитрая откуда? - поинтересовался Костка, рассматривая посудину. - На аптекарскую похожа.
- Ну, так она аптекарская и есть! - хохотнул Тимоха. - Мне ведь за что старшинство-то дадено? За то, что накрыли кабак, который мимо казны торговал.
- Слыхал, - кивнул Костка.
- Ну вот, - принялся объяснять Тимофей. - Ту-то водку, что в кабаке нашли, вылить пришлось…
- Вылить?! - в ужасе встрепенулся Конюхов. - Это как - вылить?
- Да так, - повел плечами Тимофей. - Боярин приказал - вылить. Мы поохали да и вылили. Да и водка-то - дрянь, на табаке настоянная, - сморщился он. - Но все равно, виновен целовальник-то. Он же, подлец, крест целовал, что торговать будет честно да все доходы в казну отдаст. Ну а сегодня, по государеву указу, велено было энтого кабатчика водить по Москве, а на шею ему скляницы малые с водкой привязать. Весь день водили! Ну а потом отвели на торг да там тридцать батогов и всыпали. Теперь он, коли жив останется, в Сибири будет медведям водку продавать!
- А скляницы, стало быть, себе? - понятливо кивнул Костка. - Ну а чего же взял-то так мало?
- Так ведь я не один там был.
- Ну, - грустно вздохнул Конюхов, - не хрен было и вообще брать. Только в нюх попало…
- Недолго и сходить, - хмыкнул Тимофей, оставляя ложку.
- Ну, так я - мигом, - встрепенулся Костка, с готовностью вскакивая из-за стола. - Токмо - ты денежку-то дай, а не то за бесплатно даже нашему брату только "вторака" нальют, сволочи.
- Знаю, как - мигом, - усмехнулся Тимофей. - Уйдешь в кабак, так и припрешься к утру - без водки, с мордой побитой. Нет уж, сам схожу.
Да и чего не сходить? Уж кто-то, а Акундинов по должности своей знал, что казенных кабаков на Москве - как блох на худой собаке. А как же иначе, если половина дохода в казну идет от водки?
Неподалеку от дома был такой кабак, про который он точно знал, что хозяин никогда не доливает водку водой да не настаивает ее на той иноземной травке, табаком именуемой, от которой потом два дня болит башка. Ну, то, что целовальник приторговывает не только казенной, но и самодельной водочкой, - всем известно. А кто же не без греха? Целовальник, однако, был умен, потому ни разу не попадался.
Кабак был хорош еще и тем, что имел совсем низенькое крыльцо. Правильно - с высокого-то и навернуться недолго да шею сломать. А там - объясняйся излишний раз с приказными из Разбойного приказа да с плачущими родственниками.
Миновав длинные сени, заставленные пустыми бочками, и пройдя внутрь, Акундинов осмотрелся - нет ли кого из знакомых, к кому бы подсесть да похвастать новым чином? Но за длинным, ничем не покрытым, зато отскобленным до белизны столом, уставленным разными бутылками, заедками и закусками (в зависимости от кошелька), таковых не было. Были тут либо крестьяне из зажиточных, что приезжали в Первопрестольную по торговым делам, купцы, зашедшие порассуждать все о тех же делах, да стрельцы, свободные от караула.
Целовальник, завидев подьячего из Новой четверти, заулыбался и закивал так, что того и гляди, башка оторвется.
- Милости просим! - заворковал кабатчик так радостно, как будто встретил лучшего друга.
- Да не на службе я, не боись, - усмехнулся Тимофей. - Водочка-то у тебя какая?
- Ну, как обычно, - ответил хозяин. - Казенная. Ту, что с государева винокуренного завода отпускают. Вот, попробуй…