Через тринадцать недель после оправдательного приговора я уже почти не волнуюсь, когда вижу, как прокурор вяло поднимает руку, прося разрешения задать новый вопрос свидетелю, - ему приходится ждать, пока я ударю по шару, и, если попаду, ждать, пока я обойду стол и, неторопливо изучив расположение шаров (к сожалению, опять придется бить из-за спины), снова ударю кием.
- Когда ваша сестра была замужем за Феликсом Шаадом, вы, значит, часто видели ее с заплаканными глазами?
- Да.
- Верно ли утверждение, господин Цогг, что Розалинда была мягкой и покладистой женщиной, готовой все снести от мужчины, если она его любит?
- Она умела быть покладистой.
- Когда вы видели ее заплаканные глаза, господин Цогг, вам не приходило в голову, что обвиняемый причинял Розалинде, вашей сестре, физические или моральные страдания?
Свидетель задумывается.
- Разве Розалинда никогда не рассказывала, что господин доктор Шаад болезненно ревнив, что он с трудом сдерживает себя, если она с кем-нибудь танцует, что он устраивает сцены, если она целый вечер проводит неизвестно где?
Моя сестра была очень скрытной.
Не следует вести никаких записей - в один прекрасный день тебя могут арестовать по ложному подозрению, и тогда прокурор зачитает:
- "Она мразь, мразь, даже если иной раз и не врет, а мразь не задушишь".
Свидетелям защиты нелегко:
- Господин Шаад спас мне жизнь.
- Каким образом?
- Не как врач... Я видел, как он кормит лебедей, и заговорил с ним, не будучи знаком. Я тогда еще учился в школе. Была суббота, я это помню, потому что потом у нас было общее собрание.
- Дождь шел в тот. день?
- Нет.
- А может, снег?
- Нет.
- Значит, это было не восьмого февраля.
- Да я этого и не говорил...
- Вам известно, господин Росси, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях - сроком до пяти лет, а сейчас это и был бы тяжкий случай: речь идет об алиби обвиняемого.
- Я и говорю только правду.
- Каким же образом господин Шаад спас вам жизнь?
- Могу только сказать, что вовсе не ждал этого, когда заговорил с незнакомым господином. Дождешься такого от взрослых! Это был первый человек, который не делал вид, будто знает все лучше всех.
- Господин Шаад вам представился?
- Он слушал меня.
- И таким образом спас вам жизнь...
- Да.
- Кормя лебедей...
- Если можно так выразиться.
- Господин Росси, речь идет об очень серьезном деле.
- Этот господин заметил, какое у меня настроение, и вдруг спросил, как я собираюсь покончить с собой.
А ведь я ничего не говорил о себе. Просто плел всякую чушь. Сейчас я уже не помню точно, почему тогда хотел покончить с собой. Господин Шаад говорил очень по-деловому. Не читал никакой морали.. Говорил о чисто технических деталях.
- Относительно самоубийства?
- Да.
- Что же он вам говорил?
- Если бы я только помнил...
- Именно этот разговор у озера, господин Росси, как вы считаете, и спас вам, тогда еще ученику, жизнь?
- Господин Шаад, может быть, об этом и не подозревает.
Иной раз и сам обвиняемый узнает что-то новое.
- Вы художник-график?
- Дизайнер.
- Вы знали обвиняемого?
- Я и сейчас его знаю.
- Вы были друзьями, когда Розалинда, ваша тогдашняя супруга, вступила в тайную связь с господином доктором Шаадом в Цюрихе?
- Да.
- Вы были друзьями...
- Мы вместе гуляли по окрестностям.
- Верно ли, господин Швандер, что во время одной из прогулок обвиняемый попытался откровенно поговорить с вами о вашем браке, но вы попросту не захотели его слушать. Это было на Альбисе под Цюрихом, так утверждает господин Шаад, и вы с ним три часа просидели тогда в гостинице, но вы так и не пожелали ничего слушать, господин Швандер, о его связи с Розалиндой. Это верно?
- Припоминаю...
- Почему вы не хотели выслушать его?
- Я знал о другой тогдашней связи Розалинды, но мне казалось, что Феликс ничего об этом не знает, и не хотелось говорить о моем браке, это верно.
Прокурор нашел еще одну мою запись и увидел в ней новую патологию:
"Я смотрю, например, как она чистит спаржу, мы о чем-то разговариваем, как вдруг я начинаю пересчитывать очищенные тугие стебли на кухонном столе - их двадцать четыре, я, конечно, ничего не говорю, но думаю: одного не хватает!"
Сколько кессонов на потолке в зале суда? Мне кажется, тридцать шесть. Зал продолговатый. Это значит четырежды девять? Попробую еще раз подсчитать: их сорок пять. Квадратные они или ромбовидные? Пожалуй, квадратные. И балки крашеные, это я помню, сам же потолок белый. Или наоборот? Посудине висела монументальная люстра. Я знаю: когда в окна бьют лучи солнца, ее даже не замечаешь; лишь при дождливой погоде она торжественно разливает свой свет. Сколько рожков у этой люстры? Они вроде бы медные. Признаться откровенно: точно я не знаю! Хотя я и просидел там по меньшей мере сто часов, скрестив руки на груди, уставившись в потолок, в то время как мои супруги давали показания.
- Вы фрау профессор Йетцер?
- Я не профессор.
- Значит, фрау Йетцер...
- Да, пожалуйста.
- Баше имя?
- Хелена Матильда.
- Ваша девичья фамилия Кнухель?
- Я домашняя хозяйка.
- Вы были первой супругой обвиняемого, фрау Йетцер, прошло много времени, и вы, конечно, не обязаны давать показания, если не помните...
Если по лицу обвиняемого видно, что он растроган, и если он не сидит, бесстрастно скрестив руки на груди, но весь вид его выражает сочувствие и согласие еще до того, как свидетельница начала отвечать, - это производит благоприятное впечатление.
- Вы поняли вопрос, фрау Йетцер?
- Мы оба были очень молоды.
- Феликс Шаад никогда вас не бил, не угрожал физической расправой, он выносил мусор, уходя на работу, в воскресенье мыл посуду и так далее... Что вы еще помните, фрау Йетцер?
- У нас было мало денег.
- Я спрашиваю об особых происшествиях.
- Феликс работал ассистентом.
- У вас было мало денег...
- Очень мало.
- А что еще вы помните?
- Мы много бродили по окрестностям.
- У вас не бывало впечатления, фрау Йетцер, что Феликс Шаад страдал болезненной ревностью, хотя, как правило, обуздывал себя? Я хочу сказать: даже когда у него не было повода к ревности.
- У него не было для этого поводов.
- Вы много бродили по окрестностям...
- Летом с палаткой.
- Вы оба любили природу...
- Зимой мы бегали на длинные дистанции.
- Почему же дело дошло до развода?
- Я думаю, мы оба разочаровались.
- А почему?
- У меня это тоже был первый брак.
- Позднее вы снова вышли замуж, госпожа Йетцер, стали матерью трех дочерей, очевидно, причина непрочности брака была не в вас.
- Со временем я тоже стала более зрелой...
Мы переоцениваем память людей, ежедневно читающих бульварную прессу. Я могу без стеснения подойти к киоску, где несколько недель назад висел мой портрет с такими подписями: "У Шаада нет алиби", "Рыцарь Синяя Борода перед судом", "Доктор с семью женами". А между тем я ношу тот же костюм, что и до суда. Даже когда я покупаю новые очки и оптик, собственноручно записав фамилию, смотрит клиенту в глаза, чтобы измерить расстояние между зрачками, я не чувствую, что меня узнали.
- Что означает для вас крест, господин Шаад?
Сны тоже предмет допроса.
- Какой величины был тот крест?
- Небольшой. Примерно как аварийный знак. Поэтому я и хотел поставить его на дороге. Как аварийный знак. Но вдруг он стал большим, почти с меня величиной. Как надгробный крест.
- А откуда у вас взялся этот крест?
- Не имею представления.
- Если он был небольшой, как аварийный знак, господин Шаад, то, может быть, вы нашли его в багажнике, когда искали аварийный знак?
- Может быть...
- A как он попал в багажник?
- Не имею представления...
- Вы хотели, как вы говорите, поставить на дороге аварийный знак, а когда пешеходы заметили, что это надгробный крест из железа и с орнаментом, они остановились.
- Вдруг собралась целая толпа.
- Вы можете более подробно описать этот крест?
- Он был довольно тяжелый.
- А еще?
- Мне кажется, он был ржавый.
- Вы хотели воткнуть его в асфальт?
- Да.
- Как аварийный знак?
- Я так думаю.
- Прохожие что-нибудь говорили?
- Я ничего не слышал. Нет. Впрочем, я был готов к тому, что меня арестуют.
- Почему?
- Потому что крест мне не принадлежал.
- Вы это сознавали, господин Шаад?
- Кто-то спросил, откуда он у меня, этот крест, но это был не полицейский. Скорее знаток. Он проявил интерес как антиквар, но цены не спрашивал.
- А потом?
- Мне стало стыдно.
- Вы помните, почему вам стало стыдно?
- Потому что у меня ничего не получалось, я снова и снова пытался вбить крест в асфальт, все смотрели на меня, а у меня ничего не получалось...
- На этом вы и проснулись?