Но, когда я вошел, мне пришлось изменить выражение лица, вернее оно изменилось само.
Я остановился и застыл на месте.
На ковре лежало то, чего там не было, когда я уходил. Ближе ко мне валялся большой кусок нефрита, который Вульф клал сверху на бумаги, чтобы они
не разлетались, – он всегда лежал на столе, чуть дальше на ковре лежала Берта Аарон, которую я совсем недавно оставил спокойно сидевшей в
кресле. Она лежала на боку, одна нога была согнута в колене, другая выпрямлена. Я подошел и склонился над телом. Губы были синие, язык
вывалился, глаза были широко открыты и неподвижны, вокруг шеи был обмотан галстук Ниро Вульфа, узел сбился на сторону. С виду женщина была
мертва.
Иногда в таких случаях есть еще шанс спасти человека. Я достал из ящика своего стола ножницы; узел был такой тугой, что мне с трудом удалось
подсунуть под него палец; избавившись от галстука, я перевернул тело на спину. «Дьявольщина, она же мертва, что я делаю?» – подумал я, но все же
отодрал немного пуха от ворсистого ковра, приложил к ее ноздрям и губам и на несколько секунд затаил дух. Но она не дышала. Я взял ее ладонь,
нажал на ноготь – он так и остался белым. Кровообращение остановилось. Все же, быть может, оставался еще шанс ее спасти, если бы мне удалось
очень быстро, скажем, через две минуты, привести к ней врача. Сняв трубку, я набрал номер доктора Уолмера, который жил рядом. Его не оказалось
на месте.
– Черт бы их всех взял! – воскликнул я громко, поскольку все равно меня никто не слышал, после чего присел, чтобы перевести дух.
Я сидел и сидел, глядя на женщину, – минуту, а может, и две – и меня захлестывали не мысли, а эмоции. Слишком тяжко было на душе, чтобы о чем то
думать. Злился я на Вульфа, не на себя – тело я нашел в десять минут седьмого, так что, если б он спустился сюда со мною ровно в шесть, мы могли
бы успеть ее спасти. Затем я дотянулся до внутреннего телефона и позвонил Вульфу в его апартаменты. Когда он снял трубку, я сказал:
– Все в порядке, спускайтесь. Ее нет.
И нажал на рычаг.
В оранжерею шеф всегда поднимается на лифте и даже спускается на нем оттуда, но покои его всего на один пролет лестницы выше, чем кабинет.
Услышав, что дверь его комнаты открылась и затем снова закрылась, я встал, занял позицию прямо перед трупом дюймах в шести от головы, скрестил
на груди руки и устремил взгляд на дверь.
Послышались шаги – и шеф вошел. Он переступил порог, остановился, взглянул на тело, перевел взгляд на меня и пророкотал:
– Вы же сказали, что ее нет!
– Так точно, сэр, ее нет. Она мертва.
– Чушь!
– Да нет, сэр, – сказал я, затем посторонился и добавил: – Взгляните сами.
Он подошел поближе, все еще глядя туда же, куда и раньше, – на лежавший на полу труп. Секунды через три он обошел вокруг тела, сел в свое
огромное, сделанное на заказ кресло, стоявшее у письменного стола, сделал глубокий вдох и не менее глубокий выдох.
– Предполагаю, – проговорил он, против обыкновения тихо, – что женщина эта была жива, когда вы ушли отсюда и поднялись наверх, ко мне?
– Да, сэр. Сидела в этом кресле. Она была здесь одна, да и пришла без всяких спутников. Дверь, как всегда, была заперта. Фриц ушел в магазин, я
вам говорил об этом. Когда я ее обнаружил, она лежала на боку, я повернул ее на спину, чтобы узнать, дышит ли она, – после того как разрезал
сдавливавший ее шею галстук. Потом позвонил доктору…
– Какой еще галстук?
Я показал пальцем на стол.
– Тот самый, который вы здесь оставили.