От духовских новеньких гимнастёрок и сапог в воздухе плыл характерный, сладковато-терпкий запах. Бледные пятна не успевших ещё почернеть и задубеть под местным солнцем лиц с интересом и опаской разглядывали губаря и конвоира с "калашом" за спиной.
Нечаев приосанился и вдруг отчётливо вспомнил себя самого, стоящего здесь же. Голодного, измотанного и запуганного. И сержант Тищенко, тогда ещё младший, сам только из учебки, стройный, не отъевшийся ещё, не матёрый, вышагивает перед их учебной ротой, супя брови и оглаживая полы гимнастёрки, проверяя поминутно складку за ремнём на пояснице. Год прошёл, а ничего и не изменилось существенно. Тот же плац, тот же Тищенко. Да и сам Нечаев... Та же тоска, та же тягота, да и дембель, хоть и ближе стал, а всё равно - не видать отсюда. Время лишь сделало круг, мало что изменив. В его, нечаевской жизни, во всяком случае. Только лето прошлое было дождливое и холодное. Болел постоянно, а если в санчасть попросишься, так пожалеешь, почему не помер сразу...
Черкасов, будто мысли прочитав, хохотнул:
- А ведь и мы когда-то тут парились и шуршали, верно, тёзка?
Подойдя к сержанту, Черкасов обнялся с дружком, похлопывая его по спине. Отлепившись, приложил руку к непокрытой голове, выпятил вперёд живот на генеральский манер, и дурачась, проорал в сторону строя:
- Здравствуйте товарищи духи!
Строй ответил молчанием.
Черкасов удивлённо переглянулся с сержантом:
- Не понял... Они у тебя что, Колян, службы не знают? - опять приложил руку к голове и сдвинув брови, прорычал: - Здравствуйте товарищи духи!
- Здра жлаем тарищ дед! - наконец сообразили духи.
Тищенко с Черкасовым довольно заржали. Чувствуя себя полноправным, послужившим своё черпаком, Нечаев пару раз солидно и снисходительно усмехнулся.
Воздух расплавленным стеклом плескался над плацем.
- Жара опять, - глянув на цвета застиранных армейских трусов небо, протянул Тищенко. - А тут ебись с ними!.. Тебя куда ведут-то?
- Коровам хвосты крутить!
- Гы-гы-гы! Смотри не поотрывай там их! Слухай, я тебе к обеду зашлю кого-нибудь. На полчасика припашешь, если надо будет. А ты на обратку организуй молочка, ладно? Я банку дам. Тихо там! - рявкнул в сторону духов Тищенко. - Кто там пиздит в строю? Заскучали? Щас повеселимся! Ну давай, Сань, - сержант протянул руку, - а то вишь, козлодои застоялись... На спортплощадку погоню.
- Давай, Колян, поеби душков, как нас в своё время! Пирожки домашние повытряхивай из них! - Черкасов весело оскалился. - Насчёт молока замазано!
Попрощавшись за руку и с Нечаевым, Тищенко повернулся к уже взопревшему строю:
- Рановато шо-то мы потеем! Не побегали даже, а уже смотри-ка! А ну-ка, нале! Во!
Шмум-бум - развернулась сотня сапог.
- Правое плечо вперёд - бегом! Марш! Побежали, побежали, кони!
Под гулкий дробный топот Нечаев с Черкасовым сошли с плаца и направились к возвышающейся на холме, точно эллинский храм, светло-зелёной столовой. Черкасов вновь шёл, как и полагается, впереди, картинно держа руки за спиной. В полоборота повернув голову, он обратился к Нечаеву:
- Вот, тёзка, скажи мне - Колян ведь натуральный хохол - аж из Винницы! А я его зёмой зову. Почему так?
Нечаев пожал плечами:
- Ты и меня зёмой зовёшь. Звал то есть. Сейчас тёзкой вот.
- Ты и зёма мне, и тёзка. Просто тёзка круче намного, понял? Ты откуда, кстати?
Нечаев замешкался.
- С Орла я. Город такой.
- У меня по географии "пять" было. А вот у тебя по русскому, видать, одни "колы". Кто ж так говорит - "с Орла!"
"Все говорят", - подумал Нечаев.
Миновали главный плац. Развод закончился с полчаса назад, прикинул Нечаев - плац пустовал, все уже разошлись по объектам. Бати не наблюдалось. Лишь в офицерской курилке, прячась под навесом от солнца, толклись литеры и капитохи - штабные офицеры, им спешить некогда. Под их взглядами Нечаев почувствовал себя неловко, сжался весь, ноги почему-то начали заплетаться, и он чуть не споткнулся на ровном месте. С ужасом представил, как, гремя выроненным автоматом, растянулся бы на пыльном асфальте... Дёмин со свету бы сжил...
Нечаев повёл плечами. Подмышки, горячие и мокрые, противно слипались.
- О, вылупились! Охуели там от бумажек своих... Живого губаря ведут! Пиздец как интересно! - вполголоса весело выругался Черкасов.
Словно расслышав, офицеры, как по команде, отвернулись и принялись обсуждать что-то.
Нечаев поддёрнул грязноватый брезентовый ремень автомата, и пряча улыбку, нарочито громко чиркнул несколько раз по асфальту подковками. Захотелось вдруг цвыркнуть длинным плевком сквозь зубы в сторону штабных, едва удержал себя.
Обогнули столовую со стороны казарм, скрывшись с офицерских глаз. У хозблока, вяло помахивая хвостом, стояла пегая кобыла Марья, впряжённая в цистерну на двух автомобильных колёсах. Вокруг её морды тучей кружили мухи. Марья фыркала и встряхивала ушами. Два зачуханых бойца в растянутых майках выливали из вёдер в цистерну отходы. Жирный повар-киргиз, стоя в дверях, наблюдал за их работой. Завидев проходящую мимо пару, троица разинула рты и замерла. Из распахнутых окон поварской высунулось ещё несколько физиономий.
- Чё, бля, в цирке, что ли? - неожиданно озлившись, крикнул в их сторону Черкасов. - Давно не видели? Щас подойду!..
Окна опустели. Повар заругался на бойцов по-своему, по-чурекски. Вёдра с удвоенной быстротой загремели о цистерну. Напустив на себя озабоченный вид, киргиз скрылся в хозблоке.
- Так-то лучше, - проворчал себе под нос Черкасов. - Арбайтен унд орднунг.
За столовой уходила к кустистым пригоркам широкая, в две колеи наезженная Марьей и её телегой тропа на подсобку. Вновь поравнялись и пошли рядом, Нечаев лишь перекинул автомат на другое плечо.
- Боишься, отниму? - со смешком спросил Черкасов.
Нечаев махнул рукой:
- Плечо устало.
Высокие метёлки травы по обочинам торчали совершенно недвижимо. Припекало. Из под ног вырывались и оседали на сапогах облачка пыли. Черкасов снял гимнастёрку, перекинул её через руку. На выпуклом плече его Нечаев увидел наколку - оскаленного барса.
- Нравится? - приподнял плечо Черкасов. - Хочешь такую? Гриня из второй роты за блок "Явы" забацает только так!
- Да не, не надо... Мамка просила, когда в армию уходил, не делать. А то, говорит, как уголовный будешь... У нас, посмотришь, полсела кто сидит, кто вышел тока...
Оглянувшись по сторонам, ефрейтор расстегнул две верхних пуговицы и сунул пилотку за ремень. Взмокшие белобрысые волосы его прилипли ко лбу.
Черкасов на ходу нагнулся и вытянул, е едва слышным скрипом, стебелёк колосянки. Сунул сочный кончик в уголок рта.
- Это с каких же это пор славный город Орёл селом у нас стал? Разжаловали, что ли? Как меня из сержантов!.. - Черкасов хохотнул.
Нечаев растерянно провёл ладонью по лбу.
- Да ладно, зёма, какие проблемы!.. Ты думаешь, поверил я, что ты городской? - Черкасов метнул травинку в кусты. - У тебя, ты не обижайся только, слово "колхоз" на лбу написано!
Нечаев совершенно машинально снова потёр лоб. Черкасов заржал так, что даже остановился, и согнувшись, хлопнул себя по коленям. Отсмеявшись, потёр заблестевшие глаза, распрямился и покачал головой:
- Ну ты и артист, тёзка!.. Ну, блин, ты даёшь!.. Ну, ладно. Пойдём, не дуйся! Чего ты, в натуре, как баба, обидчивый такой?!
Ефрейтор сник, будто из марьиной цистерны помоями окатили его.
"Скорей бы уж дойти," - с жалостью вдруг какой-то к себе, до спазма в горле, подумал Нечаев, идя по соседней колее и разглядывая синюю голову барса. Барс, при шевелении плеча, казалось, шире распахивал пасть, грозно глядя на конвоира
Едва слышно пахнуло навозом. Тропинка взбиралась на холм.
- Ну и почему же? - спросил вдруг Нечаев.
- А? - не понял Черкасов.
- Почему я и Тищенко зёмы тебе? Ты же, вроде, с Ленинграда сам?
Черкасов шутливо замахнулся ладонью:
- Иззз!! Изз Ленинграда! Из Питера я! Тёзка, бить буду! Учись правильно говорить, чернозём! Да не обижайся, - видя, что Нечаев замедлил шаг, примирительно поднял руки Черкасов. - Я же так... А зёмы почему... зёмы потому что мне все хорошие люди с планеты Земля! Вот так-то! Всего и делов... Усёк?
Нечаев кивнул.
Кустарник закончился, они будто вынырнули из него и очутились на лысой верхушке холма.
Тропа, стекая в низинку, расползалась и терялась среди выгоревшей желтой травы. С минуту, переводя дух, солдаты разглядывали рассыпанные по низинке убогие строения - подсобное хозяйство. Низкий, с горбатой крышей коровник, загон для свиней и деревянный курятник. Поодаль, у пыльных, настеж распахнутых теплиц, скособочился домик хозобслуги. За теплицами неровной серой полосой тянулся бетонный забор части с линиями ржавой "колючки" поверху. Два огромных сарая прижались к подножию холма. Из коровника раздалось короткое взмыкивание.
- Блядь, спину жжёт, - Черкасов взглянул, морщась, на солнце и накинул китель на плечи.
Пыля сапогами, начали спускаться по холму. Из домика их заметили, скрипнула дверь и на крохотное крылечко вышел дочерна загорелый, а может, перепачканный с головы до ног, в одних лишь сапогах и галифе солдатик.
- Э-э! Чумаход! Гостей встречай! - закричал Черкасов, покрутив в воздухе обеими руками. - Хорош коров ебать!
Солдатик испуганно передёрнул плечами и юркнул обратно.