В книгу известного советского писателя вошли его ранние романы о войне, переработанные для настоящего издания, стихи военных лет и сегодняшних дней; очерки жизни и творчества М. А. Шолохова.
Содержание:
От автора 1
Товарищи 1
На Юге 57
Звезда над лугом 84
Время "Тихого Дона" 90
Примечания 135
Анатолий Калинин
Товарищи; На Юге; Звезда над лугом; Время "Тихого Дона"
От автора
Замысел настоящего сборника - познакомить читателей с теми сторонами моей литературной работы, которые менее известны.
Во-первых, с самой ранней военной прозой. Но здесь произошло непредвиденное. Чем дальше при подготовке сборника углублялся я в текст романа "Красное знамя", объединявшего под этим названием военные романы "Товарищи" и "На Юге", тем они все упорнее сопротивлялись такому совмещению и в конце концов потребовали от меня вернуть их к своему раздельному, самостоятельному существованию. И ничего нельзя было с этим сделать. Книги, как и люди, насилия над собой не терпят.
Во-вторых, со стихами, которые я до этого публиковал сравнительно редко, хотя и записывал их в свои военные и послевоенные блокноты всю жизнь. И вдруг только теперь с острой грустью ощутил, что в свое время предпочел им прозу. Впрочем, может быть, эта грусть каким-то образом сказалась в той же прозе.
Наконец, с очерками жизни и творчества Михаила Александровича Шолохова. Прежде чем сойтись в книгу под названием "Время "Тихого Дона"", они публиковались на страницах газет и журналов на протяжении пятидесяти лет. Ни в коем случае не зачисляя себя в разряд шолоховедов, я тем не менее всегда считал их необходимой частью своей литературной работы.
Товарищи
Часть первая
Июль уже переломился на вторую половину, а слева от дороги, по которой рота капитана Батурина отступала от Миуса, так и стояла пшеница. Справа шевелилось море. Вдоль Азовского побережья и по всем боковым проселкам, а больше по бездорожью, по неубранному хлебу, бренча и громыхая, двигался с запада на восток поток солдат и беженцев, машин и лошадей, пушек и полевых кухонь. Левофланговая армия Южного фронта, которая после взятия Ростова в ноябре 1941 года зиму и весну продержалась на Миусе, строя уры, доты, дзоты , стремительно отступала к Дону. Враг пришел не оттуда, откуда его ожидали, не с запада, а с севера и северо-востока, и в один день все уры, доты и дзоты оказались ненужными. После прорыва немцами фронта под Харьковом и в Донбассе южные и юго-западные армии отходили к Сталинграду и к Ростову. У левофланговой армии оказался открытым тыл, и она тоже должна была отступить, снявшись с укрепленного рубежа, на котором можно было обороняться не месяц и не два.
В грохоте моторов и колес почти не слышно было голосов людей. Они шли и ехали на повозках и машинах в сплошной туче пыли. Смешиваясь с потом, она застывала у них на лицах серой коркой.
Два солдата, идущие в самом хвосте роты капитана Батурина, тоже молчали. Отстали они потому, что один из них натер ногу. Он шел, сняв с себя гимнастерку, обнажив худые, еще полудетские плечи и грудь. Держался он правой стороны дороги, подставляясь ветру с моря. Его товарищ шел слева, почти касаясь стены пшеницы. Он был на полголовы ниже первого и шире его в плечах. Вылинявшая гимнастерка на спине его пропотела, между лопатками выступили темные круги.
- Ч-черт! - Высокий солдат, сев дорогу прямо в пыль, стал стаскивать с ноги сапог. - Век бы не видал.
Размотав портянку, он снова стал обертывать ею ногу.
- Не так, - останавливаясь и наблюдая за ним, сказал товарищ. - Ты, Петр, опять угол завернул. Погоди-ка. - Он присел на корточки и стал обматывать его ногу портянкой. - Во-от, - сказал он вставая, и они снова пошли по дороге. - Теперь лучше?
Петр рассеянно кивнул головой, и они опять замолчали. Петр думал о том, что он теперь с каждым шагом будет все больше и больше удаляться от матери и сестренки, которые оставались в Таганроге. Они остались там еще с прошлого года. Когда зимой фронт снова придвинулся к Таганрогу, у Петра появилась надежда, что он скоро сможет их увидеть. Но теперь надежда рушилась, после того как армия снова начала отступать. После зимы, проведенной в работе по укреплению рубежей на Миусе и Самбеке, это новое отступление представлялось ему чудовищно бессмысленным и нелепым.
- Не понимаю и никогда не смогу понять, Андрей! - с ожесточением заговорил Петр.
Андрей не ответил. Ему встреча с родными предстояла впереди. Хутор, из которого уходил он на фронт, лежал выше по Дону. Вечером, когда рота остановилась на ночлег, Петр спустился к морю. Оно уже замерцало в темноте знакомым ему зеленоватым светом. Где-то западнее Матвеева Кургана разрасталось зарево. Оттуда тянуло горелым хлебом.
Андрей выстирал в море свою пыльную, прогорклую гимнастерку, с двумя котелками сходил к кухне за кашей и позвал Петра. Сразу же после ужина он ушел в пшеницу и долго лежал там без сна, слушая треск кузнечиков и шелест колосьев.
Как видно, до этого рыболовецкая бригада была хозяином на большой косе, на которой теперь рота расположилась на ночлег. Грузила натянутых между кольями сетей светились в темноте. Сырость, проступавшая сквозь плащ-палатки, на которых лежали солдаты, хорошо холодила после знойного дня. Переговаривались друг с другом совсем тихо.
- Пахнет ка-ак!
- Теперь пчела уже на подсолнух летит.
- А у нас пшеница только в трубку вышла.
Иногда от Таганрога докатывался гул, и потом опять как будто кто-то настойчиво ломом долбил. Белые, красные, желтые отсветы пробегали по лицам солдат. Но они, будто заключив между собой молчаливое соглашение, говорили о другом.
- Не-ет, люцерну у нас не сеют. У нас клевер.
- Морская рыба против донской не пойдет.
- А я только обженился - и война.
Всходила луна. Море, которое роптало с вечера, теперь успокоилось. Слышен был только грудной голос ротной телефонистки Волошиной.
- "Гранат"! Я "Изумруд". "Гранат"! Я "Изумруд".
- Мало ли мужиков, что и девчат берут?
- Они теперь сами к частям пристают.
- На копне бы с ней…
При этих словах молодого солдата, который перед этим только что говорил, что совсем недавно женат, Петр быстро повернулся к нему, но лишь издал горловой звук и, ничего не сказав, отошел в сторону.
- Чего он? - удивился молодой солдат.
- Томится, - ответил ему сосед.
Все вдруг сдвинулись друг к другу и умолкли, прислушиваясь к протяжному гулу, наплывающему из степи. Нет, это не орудийный был гул. В том месте уже в полнеба разросся пожар. Глухо и протяжно гудела пшеница, горящая на корню.
- Капитан Батурин идет, - прошелестело по рядам. Все повставали, ожидая, когда подойдет капитан.
- Отдохнули? - бодрым голосом спросил он.
За день перехода по жаркой степи все устали так, что за время привала еще никак нельзя было отдохнуть. Знал это и капитан. Но с капитаном Батуриным рота шла от самой румынской границы, и поэтому никто не осудил того солдата, который за всех ответил:
- Как огурчики, товарищ капитан.
- Ну, а теперь окапываться, - потускневшим голосом сказал Батурин.
- Не темновато, товарищ капитан? - неуверенно спросил тот же солдат.
- Какое. Луна! - проходя дальше, капитан махнул рукой.
- В том-то и беда, Андрей, что мы все время занимаем оборону, - беря с повозки лопату, проговорил Петр.
- Вы что-то сказали, Середа? - задержав шаги и оглядываясь, спросил капитан.
- Я, товарищ капитан… - громко начал Петр, но Андрей быстро закончил за него:
- Он сказал, что супесь копать легко.
- Рыть только полного профиля, - отходя, предупредил капитан Батурин.
Лопаты с шорохом врубались в землю.
- А это уже не на Миусе гукает, - заметил молодой солдат.
Ему никто не ответил. Там, где горела пшеница, занавесом пожара уже сплошь затянуло окраину степи.